Кирилл Партыка - Подземелье Страница 55

Сторож, пожилой толстый мужик в рубашке военного образца, появился неслышно, так что, вздумай он их ловить, не успели бы разбежаться. Но сторож никого ловить не стал. Над самыми их головами раздался вдруг негромкий голос:

— Что же вы делаете, гаденыши? Зачем же так над животными..

От неожиданности они чуть не обмочили штаны. Бебзик, тот сразу ломанулся, но остальные оторопело замерли. Да и смысла не было бежать. Не орал на них сторож, палкой, которую держал в руке, не замахивался. Продолжал спокойно, с какой-то даже печалью:

— Эх вы, деточки. Вырастили родители ублюдков на свою голову. А если тебя, — мужик ткнул пальцем в Репу, — вот так поджарить? Нелюди вы, больше ничего. Я таких, как вы… Марш отсюда, чтоб духу не было. Но если еще раз увижу… Не посмотрю, что малолетки!

И пошел прочь. Странный какой-то попался сторож. Не пьяный даже, несмотря на воскресенье.

Позже Репа, а потом уж и Сергей Палыч, про себя окрестил сторожа «офицером». И, возможно, не ошибся. Запомнил выправку, особый взгляд, неукоснительный голос, да и рубашка такая была неспроста. Отставник, наверное. Может, в Афгане воевал.

Нелюди!.. В тот момент Репа почувствовал себя так, будто голым оказался посреди людной улицы. Будто лунатиком забрел сюда, ничего не видя и не соображая. А потом разом проснулся.

Сергей так никогда и не смог понять, отчего лакомой казалась та зверская забава, да, впрочем, и не стремился особо докапываться. Прошло и прошло. А если что и осталось, то так только, на самом дне, для чего ворошить? Но и многие годы спустя притаскивал иногда домой бездомного котенка, поил молоком, угощал каким-нибудь кошачьим лакомством, словно грех замаливал. Недолго, правда, задерживались хвостатые гости. Жена никакой живности в квартире не терпела, кашляла, задыхалась, говорила, что у нее аллергия.

Со временем забылись и закапанный кровью кирпичный монолит, и черный дым над пустынной стройкой. Но изредка всплывало из каких-то закоулков плоти воспоминание о гадко-упоительном шевелении в паху под хрясткие удары. Черт! И откуда что бралось?

…Сергей глянул в потемневшее окно, за которым лежал, казалось, обезлюдевший поселок. В щель между небрежно задернутыми шторами пучился в комнату выдавливаемый улицей мрак. По потолку, по стенам словно кто-то плеснул грязной водой. Расползались по ним какие-то мутные, тягучие разводья.

Он бездумно налил и выглотал полстакана. Давясь горячей слюной, поборол взвившуюся к горлу тошноту. Однако вместо хмельного облегчения явилась вдруг тревога. У него совсем не остается времени. Нечего сидеть вот так и бухать в одиночку до полного аута. Нечего тянуть резину, если наконец сошлись, как в той «малосемейке», в незабываемом тесном коридоре, где не развернуться, не юркнуть в спасительный простенок, освобождая дорогу угловатому от бронежилетов ОМОНу. Да и ОМОНа никакого за спиной нет, и остается только переть напролом, матерно помолив Господа об удаче.

Прикуривая, Сергей щелкнул зажигалкой. В свете колеблющегося голубого пламени посередине стола обнаружился вдруг громадный, не понять какой масти, котище.

Сидело четвероногое среди грязной посуды, будто так и положено, будто самое тут и место для котов.

«Из подъезда, что ли, заскочил, когда я в квартиру входил?» — вяло подумал Сергей, не торопясь гасить зажигалку.

Кот принялся деловито вылизывать атласную грудку, потом, вытянув кверху круглую морду, энергично почесал задней лапой за ухом.

Нет, это уже вообще беспредел! Надо бы согнать!

— Брысь! — Сергей махнул рукой.

Кот, однако, не сильно устрашился. Будто и не его касалось. Повертел башкой и сунул морду в ближайшую тарелку.

Хамло хвостатое! Сергей потянулся сгрести незваного сотрапезника за загривок. Но кот и теперь не струсил, только голову поднял от тарелки. На Сергея глянули два заполненных бездонной темнотой глаза.

…Глаза плывут ему навстречу из дальнего конца узкого полутемного коридора, оттуда, где в торцевой стене сияет ослепительным светом дверной проем. Позади глаз, покачиваясь из стороны в сторону, надвигается нечто черное, громоздкое, воняющее потом и водочным перегаром. Это что-то невозможно как следует разглядеть из-за света, падающего из распахнутой двери. Там, за дверью, в невыносимом электрическом сиянии распростерлось на полу женское тело, из-под которого медленно расползается во все стороны густая алая лужа. Ее округлые, блестящие края подминают под себя пол, словно пожирая пространство нормальной человеческой жизни.

Финальный аккорд неудавшегося брака!

Сергей вдруг понимает, что за глаза уставились на него снизу вверх, словно наступающий некто несет свою голову в руках на уровне пояса.

У него в руках не голова. В руках у него ружье, угрожающе выбросившее навстречу Сергею два воронено поблескивающих ствола. Их концы — как пара черных зрачков, как два лаза в безмолвие.

Угольный силуэт, подсвеченный с тыла, будто обведен сверкающим контуром, который обозначил не тело, а дыру в какое-то потустороннее пространство. В глубине дыры пульсирует бесконечный мрак небытия, черного, безжизненного подземелья.

Тело Сергея вскипает колючими пузырьками, наполняющими гудением каждую клетку, словно рой потревоженных мух с отяжелелой поспешностью взвился над переполненным мусорным баком. Пустые зрачки парят в воздухе, подслеповато рыщут из стороны в сторону, и от этого начинает казаться, что стволы извиваются, напоминая обезглавленных, но все равно смертельно опасных змей.

По коридору со стороны распахнутой двери тянет сквозняком. Запах перегара и давно не мытого тела перехватывает дыхание. Сергей с мимолетным отвращением успевает заметить, что к сгустившейся вокруг вони примешиваются его собственные пахучие испарения. Пот струйками сбегает по спине и из подмышек, холодным кольцом влаги скапливается у верхней кромки брючного ремня. Писатели не знают того, о чем пишут. А потому книги, которые Сергею доводилось читать, безбожно врали. Никакие прожитые годы не мелькают перед ним. Только своя и чужая вонь, которую ловит вдруг обострившееся обоняние, да гудение ленивых мух в каждой мышце, словно заранее слетевшихся на падаль, Безголовые змеи внезапно исчезают, и остаются только две норы, в которых укрылись гады. Ружье поднято к плечу, и стволы приведены в горизонтальное положение.

В голове пусто и черно, как в порожней цистерне из-под мазута, только плещутся на самом дне мелкие лужицы разрозненных матюгов. Стволы словно прикидывают, куда бы вернее влепить отмеренную тебе судьбой порцию свинца. Это у судьбы такие шутки. Дурак ты боцман, и шутки у тебя дурацкие!