Стивен Кинг - ОНО Страница 56

Две недели назад какой-то мальчик, которого Бен знал очень отдаленно (он был в параллельном пятом классе начальной школы Дерри), увидел в одном из стоков у Нейболт-стрит что-то, напоминающее волосы. Этот мальчик, которого звали то ли Фрэнки, то ли Фрэдди Росс (или, может быть. Рог), вышел на улицу в поисках каких-нибудь полезных штуковин с изобретенным им приспособлением, которое он называл легендарной дубинкой. Говорил не о ней так, словно она писалась заглавными буквами, а вдобавок, может, еще и неоновыми — ЛЕГЕНДАРНАЯ ДУБИНКА.

Эта легендарная дубинка была просто березовой веткой с большим комком смолы на конце. В свободное время Фрэдди (или Фрэнки) гулял с ней по Дерри, вглядываясь в водосточные и сливные канавы. Иногда он замечал там деньги — чаще пенни, но порой десятицентовики или двадцатипятицентовики (по причине, известной только ему, он называл их «береговыми монстрами»). Обнаружив деньги, Фрэнки-или-Фрэдди и ЛЕГЕНДАРНАЯ ДУБИНКА приступали к работе. Одно движение дубинки вниз через решетку — и монета была в его кармане.

Бен слышал о Фрэнки-или-Фрэдди и его дубинке задолго до того, как мальчик попал в поле зрения, обнаружив тело Вероники Гроган.

— Он действительно тупой, — однажды доверительно сказал Бену в период активных действий Фрэнки-или-Фрэдди парень, которого звали Ричи Тозиер. Тозиер был костлявый, носил очки. Без них Тозиер, думал Бен, наверное, видит все, как мистер Маг: его увеличенные глаза плыли за толстыми линзами с выражением постоянного удивления. У Тозиера были огромные передние зубы, которые заслужили ему прозвище «Бобер». Он был в том же пятом классе, что и Фрэнки-или-Фрэдди. — Весь день тыкает своей дубинкой в канализацию, а потом всю ночь жует смолу на ее конце.

— Черт возьми, это ужасно! — воскликнул Бен.

— Да, кролик, — сказал Тозиер, картавя, и ушел.

Фрэнки-или-Фрэдди двигал легендарной дубинкой туда-сюда в этом стоке в надежде, что нашел парик. Он думал высушить его и подарить матери на день рождения или что-то в этом роде. Пошуровав несколько минут, он уже готов был отказаться от своей затеи, когда в мрачной воде сточной ямы всплыло лицо, лицо с мертвыми листьями, приклеенными к белым щекам, и грязью в широко открытых глазах.

Фрэнки-или-Фрэдди с криком побежал домой.

Вероника Гроган училась в четвертом классе церковной школы на Нейболт-стрит. Управляли школой люди, которых мать Бена называла Кристерами. Ее похоронили в тот день, когда ей должно было исполниться десять лет.

После этого последнего ужаса Арлен Хэнском однажды вечером привела Бена в гостиную и села рядом с ним на диване. Она взяла его за руки и посмотрела очень внимательно ему в лицо. Бен тоже посмотрел на нее, чувствуя какое-то беспокойство.

— Бен, — сказала она, помолчав, — ты дурачок?

— Нет, мама, — сказал Бен, чувствуя еще большее беспокойство. Он не мог припомнить, когда мама выглядела такой серьезной.

— Да, — эхом отозвалась она. — Я тоже так думаю.

Она надолго замолчала, задумчиво глядя мимо Бена на улицу. Бену показалось, что мама забыла о нем. Она была еще молодой женщиной — только тридцать два года, но то, что она воспитывала мальчика одна, наложило на нее отпечаток. Она работала сорок часов в неделю в катушечном цехе прядильной фабрики Старика, и после работы, наглотавшись пыли и волокна, иногда так кашляла, что Бен пугался. В такие ночи он долго лежал, не засыпая, глядя в окно у своей кровати, глядя в темноту и размышляя, что с ним будет, если она умрет. Он станет тогда сиротой, думал он. Может стать Ребенком штата (в его понимании это означало жить у фермера, который заставляет работать от зари до зари), еще его могут отправить в сиротский приют в Бангоре. Он пытался внушить себе, что глупо беспокоиться о таких вещах, но тщетно. Он беспокоился не только о себе, но и о ней. Она была крепкой женщиной, его мама, и она настаивала, что надо иметь собственное «я», но она была хорошая мама. Он очень любил ее.

— Ты знаешь об этих убийствах? — сказала она, наконец обратившись к нему.

Он кивнул.

— Сначала люди думали, что это… — она колебалась, произнести ли следующее слово, она никогда не произносила его раньше в присутствии сына, но обстоятельства были чрезвычайные, и она заставила себя. —  сексуальные преступления. Может, да, а может, нет. Может быть, они уже кончились, а может быть, нет. Нельзя быть ни в чем уверенным, кроме того, что какой-то сумасшедший, который охотится на маленьких детей, находится здесь. Ты меня понимаешь, Бен?

Он кивнул.

— И ты знаешь, что я имею в виду, когда говорю, что это, может быть, сексуальные преступления?

Он не знал, во всяком случае, не точно, но он снова кивнул. Если мама собиралась говорить с ним о птичках и пчелках или о прочих таких вещах, он умрет от смущения.

— Я беспокоюсь за тебя, Бен. Я беспокоюсь, что не могу быть при тебе.

Бен смущенно поежился и ничего не сказал.

— Ты предоставлен самому себе. Слишком, я думаю. Ты…

— Мама…

— Молчи, когда я говорю с тобой, — сказала она, и Бен замолк. — Ты должен быть осторожен, Бенни. Подходит лето, и я не хочу портить тебе каникулы, но ты должен быть осторожен. Я хочу, чтобы к ужину ты каждый день был дома. В котором часу мы ужинаем?

— В шесть часов.

— Точно в шесть! Поэтому послушай, что я скажу: если я накрываю на стол, наливаю тебе молоко и вижу, что Бен не моет руки в раковине, я иду прямо к телефону и звоню в полицию, и заявляю о твоем исчезновении. Ты это понимаешь?!

— Да, мама.

— Ты веришь, что я сделаю, что говорю?

— Да.

— Может, окажется, что я сделала это напрасно, если вообще сделаю это. Я не игнорирую мальчишеские интересы. Я знаю, что они заняты своими собственными играми и проектами во время каникул — возвращать пчел в ульи, играть в мяч, сшибать банки, да мало ли что. Я хорошо понимаю, как ты и твои друзья выросли.

Бен благоразумно кивнул, подумав про себя, что она ровно ничего не знает о его детстве, если не знает, что у него нет друзей. Но ему и не снилось сказать ей такое, никогда, ни в одном из десяти тысяч снов.

Она что-то вынула из кармана своего домашнего платья и вручила ему. Это была маленькая пластмассовая коробочка. Бен открыл ее и, увидев, что там внутри, широко раскрыл рот.

— О! — сказал он с искренним восторгом. — Спасибо!

Это были ручные часы «Таймекс» с маленькими серебряными цифрами и ремешком из кожзаменителя. Мама установила время и завела часы, он слышал их тиканье.

— Ого, классно! — он крепко обнял ее, поцеловал в щеку.

Она улыбнулась, довольная, что он доволен, и кивнула. Затем снова посерьезнела.