Ричард Кнаак - Повелитель крыс Страница 57

— Повторите, — распорядился Николау.

Абернати повторил, но и на этот раз слово прозвучало не более внятно. Григорий, отчаявшись, задал другой вопрос:

— Теперь ответьте, что вы делаете с помощью этого предмета?

И снова Абернати растерялся. Григорий начал нервничать. По идее, у черного мага не должно было возникнуть никаких трудностей с ответами на эти вопросы — ведь речь шла о предметах, являвшихся его личной собственностью и, как следствие, ему хорошо знакомых. Он раздраженно опустил руку, сжимавшую воронку, и продемонстрировал Абернати банку. Как только он поднял ее, дымка внутри банки завертелась быстрее.

…И из ее глубины вновь возник обрывок красной ткани, только теперь он был не одинок. Все трое — Григорий, Тереза и Абернати — не спускали глаз с банки, а внутри нее к красному лоскуту присоединился синий, а чуть погодя — зеленый. Затем — еще и еще лоскутки всевозможных тканей разных цветов, вырезанные маленькими аккуратными квадратиками.

Абернати выпучил глаза, и Григорий увидел в них тот самый страшный голодный блеск, что поразил его еще в вестибюле.

— Бере… — не успел предупредить Терезу Николау, но, собственно, Абернати не на нее бросился, а на Григория, и, стащив того со стула, повалил на пол. Тот невольно разжал пальцы, и банка с воронкой упали и покатились по полу.

Абернати оторвал алчный взгляд от своего противника и в отчаянии протянул руку к откатывавшейся все дальше банке. Григорий не стал терять столь удачного момента и врезал Абернати ребром ладони по кадыку.

Тот закашлялся, схватился за горло, откачнулся назад. Григорий попытался встать, но невидимая сила пригвоздила его к полу. Абернати, чья физиономия побагровела от натуги, устремил на своего соперника взгляд, полный жгучей ненависти. Григорий задыхался.

Не исключалось, что Вильям Абернати способен совершить то, чего до него не удавалось сделать никому на свете, а именно убить Григория Николау.

Сейчас, когда его смерть, казалось, подошла так близко, Григорий обнаружил, что он ее, оказывается, вовсе не так и жаждет. Он хотел жить. Он хотел остаться в живых. Ради Терезы и ради себя самого.

В былые времена, вступив в схватку с таким могущественным соперником, Григорий Николау оказался бы совершенно беспомощен. Жалкие резервы его магической силы только раздражали бы соперника — не более того. Помочь ему мог только Фроствинг, но это означало, что предварительно он должен был бы пережить страшные муки. А вернется ли грифон вообще после своего последнего визита — этого Григорий не знал.

Как ни странно, Григорий чувствовал в себе поистине неведомые доселе возможности. Ему казалось, что энергию он черпает не только изнутри себя, но и снаружи. Мощь его продолжала нарастать — или, может быть, это слабел его соперник? Как бы то ни было, Григорий понимал: Абернати не сумеет его прикончить. Абернати виделся ему просто ничтожеством в сравнении с ним самим.

— Будь ты проклят, жалкая мелюзга! Покорись мне! — вскричал Абернати, но его атака не удалась.

Краснота покинула щеки мага, сменилась жуткой, мертвенной бледностью. Губы его произнесли что-то, какое-то слово — похоже, он хотел вскричать: «Нет!» А потом глаза его полыхнули лихорадочным огнем, и он потянулся за черной воронкой. Григорий попытался дотянуться до магического орудия первым, но не успел: Абернати схватил воронку, сжал ее, словно то был кинжал, и, наставив на Григория, проревел:

— Повелитель здесь я, а не ты! Я здесь владыка! Мне ведома истина! Я — единое целое, а ты — всего лишь жалкая частица!

Все свои гаснущие силы этот безумец вложил в зажатую в руке жуткую черную воронку. Кончик ее был не слишком остр, но Григорий понимал, что Абернати ничего не стоит вогнать ее ему в грудь так легко, словно нож в оттаявшее масло. Таковы уж они были — орудия черных магов.

Григорий ухватил Абернати за запястье и попытался прибегнуть к помощи магической силы, дабы ослабить своего противника изнутри. Еще бы немного времени — и Абернати будет у его ног, но ведь и этой малости у Николау не было. А Абернати в буквальном смысле слова пылал желанием перебороть противника, на данный момент превосходящего его силой, однако эта попытка дорого ему обошлась.

Маг-соперник начал стариться прямо на глазах у Николау, но сдаваться не желал: напирал и все пытался достать Николау кончиком воронки. И она неотвратимо приближалась. Григорий понимал: совершенно не важно, в каком месте к его телу прикоснется злокозненное орудие, — главное, чтобы прикоснулось. И тогда его судьба будет решена.

Вдруг Абернати зарычал и метнулся вперед, словно его кто-то толкнул. Кисти его рук покрылись морщинками и старческими пятнами, он успел похудеть на несколько килограммов.

А Григорию показалось, будто бы часть его души, которая давным-давно ушла от него и блуждала по свету, вдруг вернулась домой. Нет, слово «душа» не вполне подходило, гораздо больше сути его ощущений соответствовали слова «смысл жизни». Теперь ему яснее была суть магической связи между людьми с одинаковым цветом глаз. Она заключалась не только в том, чтобы узнавать себе подобных. Сейчас Григорий впитывал ту часть Абернати, которая каким-то образом отвечала за саму связь между ними.

Осознав, что это значит, Николау попытался прервать контакт, но это было подобно тому, как если бы он взялся воздвигать соломенную плотину в надежде перегородить ею бурную реку. Что бы он ни впитывал сейчас, что бы ни отдавал ему Абернати — душу, жизненные силы, — все это до такой степени принадлежало Григорию, что желание или нежелание его соперника расстаться с этим не имело ровным счетом никакого значения. Григорий не смог бы остановить процесс перекачки этой энергии ради спасения жизни Абернати, даже если бы очень захотел.

А за миг до того, как этому пришел конец, за миг до того, как Абернати повалился ничком на ковер, на Григория нахлынули воспоминания. То не были воспоминания Абернати; на счастье, они не принадлежали и никому из людей, перечисленных в записной книжке черного мага. Григорий не сомневался в том, что это так, поскольку те образы, что вспыхивали в его сознании, относились к очень далеким временам — за восемь, а может быть, и за девять столетий до нынешних.

Григорий видел какую-то башню, где обитал некто гордый и страшный, кому его недруги, однако, мешали дойти до поставленной цели. Это воспоминание было самым ярким, но были и другие — большей частью разрозненные фрагменты, содержавшие намеки на то, что душа человеческая полна мрака, вызывавшего у Григория вполне естественное отторжение. Все эти фрагменты были туманны, расплывчаты, однако складывавшаяся из них картина наполняла Григория отвращением к хозяину башни.