Анна Старобинец - Семья Страница 6

– Тебе сейчас положено капризничать. Но я все же поеду. Лиза, это как раз правильно – нуж­но же мне наконец избавиться от этого бреда! Я просто пойму, что никогда там не жил и ни­кого там не знал. Все будет хорошо.

Все узнал сразу.

Без любви и без удивления, просто узнал. “Ростовчане всех стран – соединяйтесь!” – по­лоумный призыв на красно-синем плакате. Большая Садовая. Здание городской думы – гигантский кремовый торт, белый с салатовым. Кинотеатр “Киномакс” с решетками на окнах, похожий на районную поликлинику: здесь они с Катей смотрели вторую “Матрицу”.

Дима медленно подошел к своему дому, за­вернул за угол и остановился. Мать сидела на лавочке у подъезда. Вместе с Катей. Они о чем-то оживленно беседовали и смеялись, миттель остервенело носился вокруг. Они по очереди ки­дали ему палку.

Они действительно существовали. Они сме­ялись. Они не были в трауре, не обзванивали поминутно больницы и морги и не рыдали друг у друга на плече. Года еще не прошло с тех пор, как он пропал из их жизни, а они смеялись и играли с собакой. Мать выглядела даже не­сколько помолодевшей, подтянутой. Ничего общего с той одинокой больной старушкой, по­терявшей сына, которая столько месяцев по­сещала Диму в ночных кошмарах, манила дро­жащим пальцем, платочком протирала слезя­щиеся глаза. Катя совсем неприлично растолстела; под просторным бесформенным балахоном добродушно повиливал великан­ский зад.

Они его не видели. Дима немного потоптал­ся на месте и сделал несколько нерешительных шагов в их сторону. И тут вдруг заметил еще кое-что.

Коляска. Синяя детская коляска, самая обыч­ная; она стояла рядом с ними.

Катя тяжело поднялась со скамейки, впере­валочку подошла к коляске, вытащила оттуда большого, запеленатого в розово-голубое, мла­денца. Мать и миттель засуетились рядом.

Дима осторожно зашел за дерево и еще с ми­нуту смотрел на них, счастливых, чужих, отту­да. Подходить ближе не стал: не хотелось при­глядываться к лицам, слышать голоса, объяс­нять, требовать объяснений. Пусть в его новой памяти они останутся такими, как сейчас: по­хожими, страшно похожими, но не теми.

Дима отправил Лизе SMS (“privet! nikogo ne nashel, nichego ne vspomnil, tseluyu, edu domoy”) и не спеша побрел в сторону вокзала. По доро­ге зашел в зоопарк, посмотреть на своих люби­мых птиц.

Несколько бакланов грустно прохаживались туда-сюда, рассеянно ковырялись клювом в воде. Метрах в десяти от них стояли зачем-то огромные зеркала.

– Отойдите, не мешайте съемке! – Чья-то уве­ренная рука отодвинула Диму в сторону.

На Димино место встал плотный невысокий человек в очках, с микрофоном. Рядом пристро­ился второй, с камерой.

– Прекрасная птица баклан – гордость Рос­товского зоопарка, – елейным голосом сообщил человек в очках. – Но беда в том, что в неволе от нее очень сложно получить потомство. Ведь бакланы размножаются только в колониях. Двадцать птиц – это не колония. Для колонии требуется хотя бы сто. Для того чтобы создать у бакланов ощущение большой колонии, руко­водство зоопарка установило для них зеркала. Будем надеяться, что благодаря этому прекрас­ная птица баклан в скором времени даст зоопар­ку потомство.

Диме стало жалко бакланов. Они явно чув­ствовали себя очень неуютно, затравленно ози­рались на мужичка с микрофоном и совсем не хотели давать потомство. На зеркала бакланы смотрели совершенно безразлично и, судя по всему, просто их не замечали. А может быть, отказывались считать собственные отражения соседями по колонии.

Как только поезд тронулся, зачирикал мо­бильный. Звонила подруга Лизы: совершенно замогильным голосом она сообщила, что у Лизы начались преждевременные роды и ее отвезли рожать в роддом № 16.

– Скажи ей, что я приезжаю завтра! – заорал Дима. – Завтра!

Связь прервалась. Он посидел немного в купе и поплелся в вагон-ресторан за сигаретами.

Дима зашел в тамбур, прислонился к стене и глубоко затянулся. В привычной тамбурной затхлости отчетливо чувствовался какой-то еще, совсем неуместный здесь запах.

Она стояла в тамбуре и курила. Рыжая де­вушка, та самая. Дима бросил недокуренную сигарету на пол.

– Ну, привет, – процедил сквозь зубы, по воз­можности угрожающе. – Давно не виделись.

Шумно шагнул к ней, вцепился рукой в ры­жие патлы, прижал к зарешеченному окну:

– Ты какого черта тут делаешь?

– Я… тут работаю… на этом маршруте… пусти!

– Деньги отдавай, сука… и все остальное. – Дима налег сильнее.

– Денег уже нет, – не слишком испуганно от­ветила Рыжая. – А все остальное отдам! Только сначала пусти!

Дима ослабил хватку и отошел на шаг.

– Ребята-а-а! – истошно заорала Рыжая.

В тамбур оперативно ворвались двое смуглых крепышей; один галантно обнял ее за плечи, второй с ходу двинул Диме в нос. Поезд в этот момент качнуло, и Дима тяжело повалился на заплеванный бурый пол.

– Завтра я тебе все отдам! – весело засмея­лась Рыжая, выскакивая из тамбура. Крепыши остались.

Дима размазал по подбородку кровь и стал, пыхтя, подниматься на ноги. Толстая резиновая подошва, с узором в елочку, на секунду мельк­нула перед глазами и смачно впечаталась в лоб. Дима снова повалился на спину. Тот, что обни­мал Рыжую, присел рядом с Димой на корточ­ки, ловко извлек из его кармана мобильный. Потом сказал:

– Сиди тихо.

Дверь тамбура с грохотом захлопнулась. Дима еще с минуту посидел тихо и уполз в туа­лет смывать кровь.

***

Маленькая миловидная медсестра с прыщи­ками на носу снова испуганно покосилась на Димину разбитую физиономию и снова зашебуршалась в бумажках:

– Нет, точно нет.

Елизавету Геннадьевну Прокопец в роддом № 16 не привозили. Дима вышел на улицу и со­брался было звонить Лизиной подруге, но по­нял, что номер ее телефона исчез вместе с мо­бильным.

– Два пять семь. Черт, два пять семь, – вслух сказал Дима.

Код не срабатывал. Наконец из подъезда вышла старушка, ойкнула, посмотрев на Диму. Дима отодвинул ее в сторону и ломанулся внутрь. Подошел к своей квартире и с изумле­нием уставился на новенькую железную дверь. На всякий случай ковырнул в скважине клю­чом. Ключ не подошел. Дверь, впрочем, откры­лась – изнутри. На лестничную клетку недру­желюбно шагнула толстая лоснящаяся туша в тельняшке.

– Я вас слушаю, – мрачно сказала туша и уг­рожающе почесала шерсть на груди, под поло­сатой тканью. Дима аккуратно заглянул туше за спину, в дверной проем. Незнакомые обои с фиолетовыми ромбиками.

Только после того, как алкоголик Гриша заве­рил Диму, что год назад завязал, и попросил “ему не тыкать”; после того, как Дима безрезультатно сходил по всем известным ему адресам и столь же безрезультатно позвонил по всем известным телефонам, – только после этого Дима пришел в милицию и заявил, что у него пропала жена.