Джон Соул - Черная молния Страница 6

– Да, Гленн, мы непременно это сделаем, – сразу же согласился с ним Джим Доувер и пристально посмотрел на него. – С тобой все нормально, Гленн? Ты неважно выглядишь.

– Нет-нет, все нормально, – поспешил успокоить его Гленн, хотя сам вовсе так не думал. Только на двадцатом этаже он понял, что с ним происходит.

Акрофобия[1]! Но почему? С чего она вдруг у него появилась? Раньше у него никогда не было никаких проблем с высотой! Он сотни раз взмывал на скоростном лифте с прозрачными стенками и даже испытывал некоторое удовольствие, когда земля уходила у него из-под ног. Но сегодня с ним творилось что-то неладное. Он с большим трудом входил в лифт после каждого осмотра и никак не мог избавиться от мерзкого страха, парализующего волю. Конечно, он всячески убеждал себя в том, что все пройдет, что ничего страшного в этом нет. Он поднимется на самый верхний этаж, дабы распить там бутылку шампанского, которую загодя припас Алан Клайн ради такого случая.

– Посмотрите вниз! – воскликнул Джордж Симмонс. – Какой вид!

Гленн отвернулся в сторону и прикрыл лицо рукой. Ему даже думать не хотелось о том, что он может увидеть с высоты двадцать второго этажа.

– С тобой точно все в порядке? – озабоченно спросил Алан, когда лифт остановился и все вышли на площадку.

– А ты уверен, что все эти деревянные перила и ограждения достаточно надежны? – в свою очередь спросил Гленн, осторожно продвигаясь по площадке.

Доувер снисходительно ухмыльнулся. Это был один из наиболее опытных строителей в Сиэтле. Внешне он походил на огромного медведя.

– Они в прекрасном состоянии, – шутливо сказал Доувер и тут же добавил: – Пока на них не становишься.

Затем он посмотрел на Гленна.

– По-моему, ты болен, Гленн.

– Мне казалось, что это обыкновенная простуда, – заметил тот, – но сейчас я вижу, что это не так. Это другое.

Гленн выдавил из себя улыбку, которая больше походила на гримасу.

– Архитектор высотного здания, страдающий акрофобией, – это все равно что моряк, боящийся воды.

– Может быть, тебе стоит спуститься вниз? – предложил Доувер. – Мы с Аланом можем сами закончить осмотр.

– Нет, все будет нормально, – успокоил их Гленн и решительно направился к краю площадки. Не дойдя до него метров двух, он почувствовал, что его охватывает неописуемый ужас перед открывшимся пространством.

– Это еще ничего, – прокомментировал Доувер. – Вот с верхнего этажа и впрямь изумительный вид. Это будет самый лучший вид города и окрестностей. Конечно, это не "Коламбия Сентер"[2], но все же обзор отсюда открывается прекрасный. Ну ладно, пошли, пора заканчивать это дело.

Они направились к противоположной стороне площадки. Гленн поспешил за ними, но вдруг остановился, чувствуя, что ноги слабеют, а перед глазами вертятся темные круги. Он ухватился обеими руками за поручни лифта и сделал несколько глубоких вдохов. Это не помогло. Ощущение панического страха не покидало его ни на минуту. Этим недугом, казалось, были поражены все клетки его организма, все поры его души.

Через несколько минут его коллеги закончили осмотр этажа и вернулись к лифту. Алан Клайн обеспокоенно посмотрел на своего партнера.

– С тобой творится черт знает что, Гленн, – тихо произнес он, заметив животный страх в глазах друга. – Это же обыкновенное здание. Что тебя так испугало?

– Дело вовсе не в здании, Алан. Это моя проклятая фобия. Я ничего не могу с собой поделать. Мне становится легче только тогда, когда вы окружаете меня со всех сторон.

Они вошли в лифт и нажали кнопку верхнего этажа. Гленна снова охватил панический ужас. Лоб его покрылся крупными каплями пота. Он закрыл глаза, и вдруг ему показалось, будто его грудь сдавливают огромные металлические обручи. Они сжимались все сильнее и сильнее, не оставляя ему никакой возможности дышать. Сердце стало бешено колотиться в груди, словно пытаясь разорвать обручи вместе с грудной клеткой и вырваться наружу.

Глава 3

Здание, в котором Ричард Крэйвен провел последние два года, представляло собой бетонную коробку прямоугольной формы, внутри которой находился небольшой дворик для прогулок. Угрюмую монотонность облика этого серого здания нарушали лишь несколько рядов узких окон, которые допускали в камеры дневной свет, но вместе с тем не позволяли заключенным видеть что-либо, кроме потемневших от времени тюремных стен.

Что же касается самих камер, то они словно специально были задуманы для того, чтобы наводить на своих постояльцев смертельную тоску. Их внутреннее убожество не уступало убожеству внешнего вида тюрьмы. Каждая камера – а их было двенадцать – походила на каменный мешок размером десять футов на десять и отделялась от соседних тонким металлическим листом, который позволял заключенным переговариваться друг с другом, но не давал никакой возможности видеть соседа, В каждой из камер находились металлическая койка, стул, стол, унитаз и раковина.

Камера Ричарда Крэйвена отличалась от всех остальных одним-единственным свойством – она была обитаемой. Остальные одиннадцать камер уже давно пустовали, так как власти Коннектикута не применяли смертную казнь около сорока лет. Собственно говоря, арест Крэйвена спас это здание от запланированного сноса по причине ненадобности. Когда начальник тюрьмы Вендел Растин узнал о том, что в его заведении скоро появится отпетый преступник, он лично проверил все камеры и даже провел в одной из них целую ночь, – он хотел убедиться в се пригодности для содержания преступника.

Что же до жильца этой камеры, то он вел себя спокойно, никогда ничего не требовал и не жаловался на плохие условия содержания. Может быть, ему и случалось испытывать животный страх перед близящейся смертью, но он не выказывал этого страха. Он переносил все тяготы тюремной жизни так же стойко, как и сам судебный процесс. "Они могут казнить меня, – часто повторял он, – но не могут наказать, так как невозможно наказать невинного человека".

В день своей казни Ричард Крэйвен, как обычно, сидел в камере с совершенно невозмутимым выражением лица и держал на коленях томик стихов английских поэтов XIX века. Стороннему наблюдателю показалось бы, что этот день для него ничем не отличается от множества других тоскливых дней. Когда в дальнем конце коридора громко лязгнул засов металлической двери, Крэйвен оторвался от книги и посмотрел на дверь камеры. Его красивое лицо оставалось непроницаемым, чем-то похожим на окружавший его со всех сторон серый камень. Он терпеливо ждал появления посетителя.

Увидев на пороге Энн Джефферс, он отложил в сторону книгу, встал со стула и подошел к ней поближе. Энн Джефферс бросила взгляд на его руки. Они были белыми, сильными, хотя и довольно изящными. Энн неожиданно представила себе, как эти тонкие пальцы разрывают человеческую плоть и пробираются к сердцу, и ей стало страшно. Взяв себя в руки, она набралась смелости и посмотрела ему прямо в глаза. Крэйвену уже давно перевалило за сорок, но внешне он выглядел лет на тридцать, не больше. У него были мягкие чувственные губы, волевой подбородок, прямой нос и широко расставленные глаза, которыми могла бы гордиться любая кинозвезда. Когда-то этот красивый овал лица завершался густой копной черных волос, которые делали Крэйвена похожим на молодого Байрона, но сейчас узник был острижен наголо.