Кристофер Мур - Грязная работа Страница 6

Он опустил голову, заработал руками и свернул за угол Мэйсон как раз в тот миг, когда мимо проезжал вагончик канатной дороги, набитый улыбчивыми туристами, смотревшими прямо сквозь него. Он поднял взгляд — лишь на секунду, — и ему померещилось, будто в вышине что-то исчезает прямо над шестиэтажным викторианским домом через дорогу; тут он и влетел к себе в лавку.

— Эй, босс, — сказала Лили.

Ей было шестнадцать — бледная, тяжеловатая в корме: ее формы взрослой женщины еще не окончательно перетекли от детского жирка к деторождению.

Сегодня волосам ее выпал лавандовый окрас, и выглядели они, как шлем домохозяйки пятидесятых в целлофановой пастели пасхальной корзинки.

Чарли нагнулся, опершись на горку с антиквариатом у двери, и глубокими задышливыми глотками хватал затхлый дух старья.

— По — моему — я — сейчас — кого-то — убил, — рывками вытолкнул он из себя.

— Отлично, — ответила Лили, игнорируя как информацию, так и манеру ее преподнесения.

— Нам нужна мелочь для кассы.

— Автобусом, — произнес Чарли.

— Звонил Рэй, — сообщила Лили.

Рэй Мэйси был вторым служащим Чарли: тридцатидевятилетний холостяк с нездоровым отсутствием границ между Интернетом и реальностью.

— Он летит в Манилу знакомиться с любовью всей его жизни. Некой мисс Давно-Тебя-Люблю. Рэй убежден, что им на роду написано быть вместе.

— В стоках что-то было, — сказал Чарли.

Лили осмотрела царапину на черном лаковом ногте.

— Поэтому я сачкую, чтобы его подменить. Я это вообще делаю с тех пор, как ты — э-э, не с нами. Мне нужна записка.

Чарли выпрямился и добрался до стойки.

— Лили, ты слышала, что я сказал?

Он схватил ее за плечи, но она выкрутилась из его хватки.

— Ай! Блядь. Отвянь, Ашер, садист уродский, у меня там новая татуха. — Она двинула его в больно локоть и попятилась, растирая себе плечо. — Слышала, слышала. Хватит шизовать, сильвупле. — В последнее время Лили — после того как отрыла в стопке подержанных книг на складе «Цветы зла» Бодлера — обильно пересыпала свою речь французскими выражениями.

«Франсэз лучше выражает глубинную нуарность моего экзистанса», как она выразилась однажды.

Обеими руками — чтобы не тряслись — Чарли оперся о стойку, после чего заговорил медленно и подчеркнуто. Будто беседовал с человеком, для которого английский — неродной:

— Лили, у меня как бы очень плохой месяц, и я ценю, что ты жертвуешь своим образованием ради того, чтобы приходить сюда и отчуждать от меня клиентов, но если ты не сядешь и не проявишь ко мне, блядь, немножко человеческого сочувствия, придется тебя уволить.

Лили села на хромово-виниловый табурет из закусочной, стоявший за кассой, и отвела от глаз лавандовую челку.

— Значит, ты хочешь, чтобы я внимательно выслушала твое признание в убийстве? Все записала, может, даже достала с полки старый кассетник и зафиксировала на пленке? Ты утверждаешь, будто, пытаясь не обращать внимания на твое очевидное расстройство от горя, о чем впоследствии я вынуждена буду сообщить полиции и таким образом понести личную ответственность за отправку тебя в газовую камеру, — я тем самым проявляю черствость?

Чарли содрогнулся.

— Господи, Лили. — Ее зловещие скорострельность и прицельность неизменно его изумляли.

Во всем зловещем она была чем-то вроде вундеркинда. Но имелась и светлая сторона: крайняя мрачность ее мировосприятия подсказывала Чарли, что в газовую камеру он, вероятно, все-таки не отправится.

— Это было не такое убийство. За мной что-то следило, и…

— Молчанье! — Лили простерла руку.

— Мне лучше не являть корпоративный дух через посредство предания своей фотографической памяти всех подробностей твоего отвратительного преступления, дабы не пришлось вспоминать потом в суде. Давай я просто скажу, что видела тебя, но для человека, у которого шарики за ролики заехали, ты выглядел вполне нормально.

— У тебя нет фотографической памяти.

— А вот и есть, и это мое проклятье. Никак не могу забыть тщеты…

— За последний месяц ты минимум восемь раз забыла вынести мусор.

— Я не забыла.

Чарли поглубже вдохнул: привычность спора с Лили как-то даже успокаивала.

— Тогда ладно. Чур, не подглядывать — какая на тебе сегодня рубашка? — Он воздел бровь, словно тут-то Лили и поймал.

Девушка улыбнулась, и на какую-то секунду Чарли разглядел, что она — просто мелкая пацанка, довольно хорошенькая и оттяжная под всем этим своим злобным гримом и прихватами.

— Черная.

— Удачное совпадение.

— Ты же знаешь, я ношу только черное. — Она ухмыльнулась.

— Хорошо, что про цвет волос не спросил. Я только сегодня утром поменяла.

— Знаешь, это вредно. В краске токсины.

Лили приподняла на голове лавандовый парик, под которым обнажился коротко обрезанный свекольный ежик, затем опустила на место.

— Я вся натуральная. — Она встала и похлопала по сиденью табурета.

— Сядь, Ашер. Исповедуйся. Наскучь мне.

Лили облокотилась на стойку и со всем вниманием склонила голову набок, однако с темной подводкой глаз и лавандовой прической больше смахивала на марионетку с порванными нитями. Чарли обошел стойку и сел на табурет.

— В общем, стою просто в очереди за этим парнем, Уильямом Криком, и вижу, что зонтик у него рдеет…

И Чарли изложил ей всю историю — и про зонтик, и про автобус, и про руку в ливнестоке, и про бег домой наперегонки с темной тенью над крышами домов, — а когда закончил, Лили спросила:

— Так откуда ты знаешь, как его звали?

— А? — сказал Чарли.

Столько ужасного произошло, столько неописуемо фантастического — и почему, почему нужно спрашивать именно об этом?

— Откуда ты знаешь, как его звали? — повторила Лили.

— Ты же с ним даже словом не перебросился перед тем, как он кони двинул. Подсмотрел на чеке?

— Нет, я… — Он понятия не имел, откуда знает, как звали парня, только вот имя вдруг само написалось прямо у него в голове здоровенными печатными буквами.

Он соскочил с табурета.

— Мне надо идти, Лили.

И он ускакал на склад и запрыгал вверх по ступеням.

— Мне все равно записка для школы нужна, — крикнула ему вслед Лили, но Чарли уже несся по кухне, мимо обширной русской женщины, которая подкидывала на руках его малютку Софи, — прямо в спальню; а там схватил с тумбочки блокнот, который всегда лежал у телефона.

Его собственным угловатым почерком в блокноте значилось имя Уильяма Крика, а под ним — цифра 12. Чарли грузно опустился на кровать, держа блокнот в руке, словно пробирку со взрывчаткой.

У него за спиной раздалась тяжелая поступь миссис Корьевой — она зашла за ним следом в спальню.