Б. Олшеври-младший - Вампиры замка Карди Страница 6

Магда догнала Курта в коридоре, положила ладонь ему на плечо.

— Подожди!

Он обернулся. Прекрасное, прекрасное лицо! Юность и чистота. Волевой, всегда так сурово сжатый рот. Холодный взгляд прекрасных голубых глаз.

О, чего бы не отдала она ради того, чтобы эти глаза засветились нежностью — для нее! А губы сами попросили поцелуя!

И титул отдала бы.

И даже жизнь…

Для такого, как Курт, жизни не жалко!

Магда смотрела на него сияющими глазами. Потом чуть приподнялась на цыпочках и прижалась губами к его губам. Как всегда, его рот не сразу поддался поцелую, его губы не сразу раскрылись ее жадному, ищущему языку.

Краешком глаза Магда увидела массивную тень, упавшую на пол из-за поворота коридора. Тень чуть-чуть колыхалась… Но не двигалась.

Август! Подслушивает! Ну, и черт с ним. Ему же хуже. Все равно не побежит он Хельмуту докладывать… И никому не скажет. Не захочет, чтобы хоть кто-то знал о том, что Курт в который уж раз обошел дядюшку.

Курт вдруг прервал поцелуй и резко оторвал от себя Магду.

— Почему? — жалко всхлипнула Магда.

— Нам следует разойтись и хоть немного поспать.

— Ты не зайдешь ко мне? Ненадолго? Ну, еще хоть один раз… Пожалуйста, милый!

Она готова была на колени перед ним упасть, потому что уже чувствовала трепет, пробегающий по коже, и тяжесть в груди, и сладкие спазмы в низу живота. Она опять хотела его! И только он мог утолить ее желание! Никто другой… Она пыталась найти замену… Но никто не мог — так! Никто!

— Нет, Магда. Я хочу побыть один. Прости. Мне нужно подумать…

— О чем тут думать? Мы столько раз уже все проговаривали! Единственная новость — то, что нам наконец разрешили провести эксперимент в замке Карди!

— Да. Разрешили. И времени для принятия решения осталось очень мало. До завтрашнего утра. Завтра я должен сказать доктору Гисслеру…

От безжизненных интонаций в голосе Курта, Магде вдруг стало холодно. И даже страсть, мгновение назад сжигавшая все ее тело, вдруг сжалась до размеров орешка, спряталась где-то глубоко-глубоко. У Курта был такой странный взгляд…

— О чем ты хочешь сказать доктору Гисслеру? — прошептала Магда пересохшими губами.

— О том, что я хочу принять участие в эксперименте в качестве добровольца.

— Нет, Курт! — ужаснулась Магда. — Ты не можешь…

И тут же ей в голову пришло, что он, должно быть, шутит, и она рассмеялась — фальшиво и невесело.

— Ну, же, милый, скажи, что ты пошутил!

— Я не шутил. И не надо над этим смеяться. Это слишком серьезно.

— Вот именно! Это СЛИШКОМ серьезно! Я просто не допущу, Курт…

— От тебя, Магда, здесь ничего не зависит. Зависит от меня. От доктора Гисслера. И от того, существуют ли вампиры на самом деле. Доброй ночи, Магда.

Курт повернулся и четко чеканя шаг ушел в темноту коридора.

Сзади послышался тихий скрип половиц. Магда обернулась: массивная тень исчезла. Август убрался восвояси. Хорошо, хотя бы хватило осторожности не приставать к ней теперь, после того, что она услышала от Курта…

Магда прислонилась к стене и медленно съехала на пол.

Будь проклят одержимый Отто Хофер вместе со своими вампирами и своим замком!

То, что начиналось, как интересный эксперимент, или даже — как забавное приключение, теперь могло обернуться трагедией… Величайшей трагедией в ее жизни!

Потому что в Курте — вся ее жизнь.

И без Курта существование Магды потеряет всякий смысл.

В то, что после эксперимента Курт останется живым, хоть и изменившимся, Магда не верила.

Потому что она вообще не верила в вампиров…

Мария-Магда Хох, графиня фон Далау, родилась в деревне, в обычной крестьянской семье.

У Иоганна и Гертруды Хох росло восемь детей: шесть сыновей и две дочки.

Все рослые, крепкие, огненно-рыжие — в мать, и очень похожие на отца своими круглыми, красными, грубыми лицами типичных немецких крестьян.

Все, кроме Магды.

Она одна была красавицей.

Рыжеволосой и рослой — как мама.

С белоснежной кожей, изящными чертами лица и грациозной фигурой, унаследованной ею от отца… От отца-аристократа.

Рождение Магды Хох было результатом супружеской измены.

Единственной измены, которую позволила себе двадцатилетняя Труди Хох, тогда уже — мать двоих сыновей и покорная жена.

Иоганн Хох всегда отличался скаредностью и никогда не упускал возможность извлечь выгоду: изо всего, из чего ее можно было извлечь. Когда Иоганн узнал, что жена помещика фон Литке, чью землю Хохи арендовали уже семьдесят лет, скончалась от родильной горячки, оставив новорожденную дочь, — он сразу же сообразил: фон Литке понадобится здоровая кормилица. Труди тогда как раз кормила их второго сына Готфрида, и молока у нее было в избытке. Да и выглядела она чудесно: здоровая, цветущая, ну просто — кровь с молоком. Вот он и велел жене одеться в праздничное платье — стилизованное под народный костюм, с корсажем на шнуровке и низким квадратным вырезом, в котором вся грудь ее, белая и пышная, как перина, видна была, как на витрине! — после чего сам отвез Труди в поместье. Протестов относительно того, что Готфрида слишком рано отнимать от груди, Иоганн слушать не желал. Лишь бы взяли Труди кормить новорожденную дворяночку… А мнимый вред для собственного сына вполне окупится той прибылью, которую вся семья получит от богача фон Литке!

Расчет Иоганна Хоха оказался правильным. После скрупулезного врачебного осмотра, Труди приняли кормилицей к новорожденной Луизе фон Литке. Малышка была слабенькой и доктор строго-настрого запретил кормилице отлучаться от нее, а старая нянька, вырастившая еще покойную госпожу фон Литке, строжайшим образом блюла запрет доктора. Так что домой Труди впервые сумела вырваться только через пол года — да и то всего на полтора часа! Она не знала, что после ее отъезда, четырехмесячный Готфрид две недели орал не умолкая, потому что не желал признать рожок с коровьим молоком — достойной заменой материнской груди. И даже привыкнув к коровьему молоку, еще три месяца страдал сыпью и поносом. Впрочем, даже если бы Готфрид умер, Иоганн все равно бы жене об этом не сообщил до тех пор, пока не закончилась бы ее служба у фон Литке. Уж как-нибудь нашел бы способ умолчать. А то ведь женщины — существа глупые: еще начнет грустить, плакать и молоко перегорит! А молочко-то — на вес золота! Вдовец фон Литке хорошо платил кормилице. Да еще и подарки делал.

О том, что фон Литке делал Труди подарки не только из благодарности за здоровье своей новорожденной дочери, прибывающее не по дням, а по часам, но еще и потому, что пышногрудая Труди очень привлекала его, как женщина, Иоганн Хох узнал, когда было уже слишком поздно. Впрочем, узнай он своевременно — наверное, ничего бы не изменилось. Он всегда умел пожертвовать собственной гордостью, лишь бы выгоду соблюсти. А так получилось наилучшим образом: обманутый муж узнал, что он обманут, только когда получил назад свою жену. Труди была не шестом месяце беременности и привезла домой такое значительное денежное вознаграждение, какого Иоганн не мог себе представить даже в самых смелых своих мечтах.