Ольга Манскова - Русь эзотерическая Страница 6

— Ну, влетит он в ментал, и зависнет там, как сопля. А дальше — что? — раздавался где-то за кустами чей-то назойливый голос.

Кто-то уже чавкал привезенной с собою и замоченной с вечера пшеницей, а кто-то пил у костра крепкий, заваренный Сан Санычем чай, сдабривая его изрядной порцией сахара.

— А мой учитель Эль Мория запрещает есть сахар! — строго проговорила рыжая дама пышных форм голосом пионервожатой давно забытого школьного лагеря.

«Ей, действительно, сахарку-то можно бы и поменьше»- подумал Андрей.

— А лично я — вообще-то, сторонник сыроедения. Всем нам к этому стремиться нужно. Это, по нашим временам, особенно хорошо: и дёшево, и полезно. Особенно детей надо приучать. С малых лет, — говорил Михаил из Саратова, считавшийся здесь поклонником Порфирия Корнеевича Иванова и мочелечения.

На самом краю поляны, спиной к лесу, стояла уже знакомая Андрею дама из приехавших ранее, с Сан Санычем — Галина Константиновна. Широко раскинув руки, она приговаривала:

— Красота-то какая! Благодать! А прана-то, прана! Искристая такая! Так и светится!

Только что приехавший народ потихоньку осваивался.

Матушка Мария, лидер группы из Н-ска, только что, с первым рейсовым автобусом от районного центра, а ранее поездом, прибывшая «на Поляну», вкусно ела борщ, макая в него хлебушек.

— Это ты, милочка, тарелку немытой бросила? — строго воззрилась она на худенькую девушку. Девушка Настя, с длинными чёрными волосами, привезённая сюда эзотерически продвинутой мамашей, Галиной Константиновной, уставилась ответно огромными глазищами:

— Я сейчас, матушка Мария, я хлеба отрежу, и потом ещё себе борща налью, я не ухожу.

— Разве можно столько есть! — мрачно воззрился на неё Михаил, поклонник сыроедения.

— Да что вы все на нее накинулись! У девчонки просто аппетит разыгрался на свежем воздухе, понять можно! — сказала уютная тётя Роза, весьма странно одетая для отдыха в горах: она была в цветастом махровом халате, прозванном кем-то «персидским», и домашних тапочках (только бигуди в волосах не хватало для завершения образа). Тётя Роза приехала «на Поляну» исключительно для того, чтобы похудеть, припоминая прошлогодний опыт своей подруги в этом отношении и по её совету. Сама же подруга в этом году, как сообщила тётя Роза, в последний момент перед уездом внезапно заболела и осталась дома.

— Аппетит! — проворчал Михаил, — Праной уже давно пора питаться, праной! Знаете ведь, что нам все Учителя советуют?

— Учителя! — ехидно хихикнул невесть откуда взявшийся Алексей из группы Сан Саныча, владеющий лозоискательством и работой с металлической рамкой, — А ещё, братьев по разуму вспомните! Вы побольше их всех слушайте, если жизнь не дорога! Хотите, я лучше — и прямо сейчас — проверю с помощью рамки, как работают ваши чакры? — и он извлёк откуда-то из кармана маленькую металлическую рамку, — А ещё я могу таким образом и любую вещь проверить: отрицательная у нее энергия или положительная. Без советов всяких там «братьев по разуму» и «Учителей с большой буквы»… Гнать их всех надо в шею! А то — и так Бог знает что натворили, эти ваши «Учителя» и их марионетки! Себя надо слушать, а не всяких там «братьев по разуму»! Чакры открыть все и слушать! А не петь с чужого голоса!

Тут они бы и сцепились. Но подошла мягкая тётя Роза, заинтересованно разглядывая рамку. И сманила Алексея прямо сейчас, срочно, проверять свои развинтившиеся чакры.

А Андрей, съев свой борщ, решил, что надо бы ещё немного прогуляться. И сразу отправился, перейдя поляну, вверх, в гору, всё дальше и дальше углубляясь в лес и удаляясь всё дальше от поляны. Почти сразу после его ухода, внезапно и не вовремя, надвинулись тучи, быстро затянувшие всё небо, и начался сильный, проливной дождь. Андрей, завязнув в мокрой глине и сам мокрый до нитки, собирался было вернуться, но ливень вдруг завершился так же внезапно, как и начался, и снова выглянуло солнце, высветив краски мокрого, освежившегося леса.

Внезапно он подумал, что вскоре грядущие события затянутся в крепкий тугой кармический узел, ожидание стихийных и полностью неконтролируемых событий уже повисло в воздухе. Андрей чувствовал некое нарушение системы пространство-время, заставляющее воспринимать окружающее как нечто немножко нереальное. И такое с ним происходило обычно тогда, когда должны были последовать события, важные не внешними происшествиями, а накалом внутреннего состояния, повышенным вниманием и внутренней насыщенностью происходящего.

Затем на пути Андрея показался один из многочисленных притоков небольшой речушки с неизвестным ему именем. Поток воды был бурным и мутным после дождя, дна не было видно. Андрей, сперва прощупывая дно ногой и осторожно ступая, перебрался на другую сторону — всё равно терять было нечего, вся одежда промокла под дождём. И внезапно он подумал о том, что ему бы пригодился сейчас посох из лещины.

Чтобы не нанести урон лесу, посох надобно было вырезать из уже отмершей, но ещё прочной ветви. Следовательно, чтобы найти такую ветвь, следовало порядком поблуждать по лесу. И Андрей пошёл — то поднимаясь в гору, то следуя пересохшему руслу реки, то переходя вброд небольшие потоки. Туда, куда его «вело» — рукою леса или судьбы.

А нашёл он свой посох прямо на грунтовой лесной дороге. Новенький, блестящий, как отполированный. Он лежал неподалёку от выступающих наружу корней у самого основания крепкого, не обхватить и втроём, высокого дуба с раскидистой узорчатой кроной — будто из сказки про лукоморье. Могло показаться, что кто-то специально для него приготовил и положил сюда разыскиваемый им посох. «Будущему хозяину дома Господь посылает топор, счастливым — подкову на счастье, а странствующему путнику — посох,»- пробормотал Андрей внезапно родившуюся в голове фразу. Затем трижды перекрестил посох и поднял его. Присел под дубом, вынул из холщовой походной сумки кусок холстины, нитки и иголку, и быстро сшил простой длинный и узкий чехол, в отверстие которого, наметав по краю холстину крупными стежками, вставил средней толщины верёвку. Затем он зачехлил посох и понёс его, одев эту верёвку на плечо.

Возвращался Андрей совсем другой дорогой, описав довольно большой круг по лесу. Уже неподалёку от лагеря и в видимой близи от рощицы, опоясывающей ту поляну, которую облюбовали эзотерики, назвав её «Ромашковой» и на ней расположившись, он, чтобы сократить себе путь, пошёл наискосок через следующую за «Ромашковой» поляну, заросшую густой травой по пояс, по пересекающей её тонкой стёжке-дорожке. Эта поляна ещё сильнее заросла дикими, сильно пахнущими травами. По-видимому, местные жители ещё ни разу в этом году не скашивали их здесь на сено.