Елена Щетинина - 13 ведьм (сборник) Страница 62

Аня смотрела на лаз, она вздрогнула, когда он взял ее за руку. Две сломленные фигуры перед черным горизонтальным коридором, которым ушли клювастые тени. Его холодные пальцы просили о помощи, защите – о чем угодно, что могло соврать, подарить иллюзию выбора.

Их ждали.

– С тобой куда угодно, – сказала она бесцветным голосом.

Он открыл глаза и долго лежал неподвижно, понимая, что он в своей спальне, на не стиранной уже несколько недель простыне, но не в силах избавиться от ощущения, что на него кто-то навалился. Разлагающееся зловонное тело.

Сердце увесисто билось.

«У любого кошмара есть источник», – прочитал он в одной из одолженных у магазина книжек.

Настырно бренчал телефон. Звонок разбудил его, избавил от кошмара, но казался не спасителем, а продолжением чего-то темного и болотистого.

– Да? – резко сказал он в трубку.

– Самохин! Женька! Спал, что ли?

– Кто это? – Женя узнал и не узнал голос.

– Ну ты, брат, наглец!

– Тимка? – почувствовав слабость в ногах, Женя сел.

– А кто ж еще? Ладно, крестный папа, спишем на похмелье.

– Кто? Крестный?

– Как и договаривались, слово друга закон, – тепло подтвердил Тимка. – Правда, пока не официальный крестный, но это мы скоро исправим. В следующую субботу! Ну созвонимся еще, скажу где да как. Бывай, рад был услышать!

– Пока…

Женя сбросил вызов, положил трубку между ног и остался сидеть на прохладных досках пола, привалившись спиной к шкафу.

Тимка, крестины, веселый голос Ани на заднем плане…

Он не видел друга год. Даже почти не думал о Тимке, и это было странно. Это было… жутко. Воспоминания о последней встрече – их словно вытравили кислотой. Тогда что-то произошло, что-то нехорошее, неправильное, непоправимое. Что?

Иногда он пытался искать подсказки в кошмарах. В этом было не больше здравого рассудка, чем в книгах, которые он брал с рабочего места и надкусывал хмельными вечерами. Чаще всего ему снилась Аня и заваленный хламом чердак. В удушливых сновидениях являлся и Тимка, он неподвижно лежал на полу и улыбался черным, в диких узорах лицом. В лакунах кошмаров прятались и другие: наблюдали из оперения мрака, костно щелкали клювами, пялились выклеванными глазами.

Но больше всего Женю пугала именно Аня. Сценарий снов не повторялся. Был ли вообще сценарий у этой черной патоки с запахом подгоревшего безумия? В кошмарных нырках они занимались любовью – нет, трахались, она его трахала, извивалась на костлявых бедрах, вжимала его лицо в свои холодные, покрытые мелкими шрамами груди, прогрызала щеки бессвязным шепотом. В другой раз заставляла выпить какую-то красноватую жидкость: вливала в него силой, и он глотал, захлебываясь. Или просто сидела напротив, а в ее руках мелькали серебряные искры.

– Уходи и забудь, – говорила она.

И он уходил.

Крестили в ризнице, пристроенной к сельской церквушке. «Вклинились в запись, – объяснил Тимка. – Ты не волнуйся, собеседование за тебя прошли, все готово». Он забрал Женю, привез в храм, в дороге постоянно разговаривал по телефону, координировал кого-то, направлял. Поговорить с другом Женя не успел.

Так и оказался растерянный, на «всем готовеньком» у резной двери. Появилась сонная женщина в пестром платке и вручила ему запеленатую малышку. У младенца были травянисто-зеленые глаза, слегка вздернутый носик – вылитая Аня.

– Как назвали? – чувствуя себя глупо, спросил Женя.

– Владислав. Владик, – шепнул Тимка.

– Так это… – Женя запнулся («мальчик»), его подтолкнули сзади, и он очутился в комнатенке, до неприличия стесненной столами с церковной утварью и вешалками с ризами.

– А где Аня?

– Дома. На крещение мам не пускают. Тш-ш…

Священник глянул укоризненно; на груди поверх белого одеяния лежал наперсный крест, голову покрывала фиолетовая скуфья.

Крестную мать Женя видел в первый раз: полноватая девица с обожженными ресницами. Фотографа не пригласили, не снимал и сам Тимка, которого батюшка определил в дальний от крещальной купели угол – не мешай, родитель.

Когда священник начал мазать Владика елеем, церковным маслом, тот заплакал и уже не унимался до конца обряда. Орал – красный, надрывный – в руках Жени так, что хотелось швырнуть его отцу, унимай чудо: Женя боялся, что поганец обделается. Не помогли и дрожащие неухоженные руки крестной. Женя чувствовал себя самозванцем, фальшивым восприемником, и не пахло в ризнице его прозрачными, искренними помыслами – лишь неуютной оторопелостью. Батюшка подозвал к купели крестную. Оказавшись в воде, малыш завопил пуще прежнего. Тимка протянул полотенце, Женя взял, принял верещащего ребенка, пунцовое тельце, покорно смотрел, как упаковывают в крестильную рубашку, напяливают на головку чепчик. Священник снова ухватился за кисточку – мазнул святым миром по лбу, груди, спине, рукам и ногам…

Из храма Женя выбрался взмокший, измочаленный детским криком. Над крестами кружила воронья стая, их карканью боязливо отвечали деревенские полканы.

Тимка похлопал по спине и показал на черный внедорожник за железной оградой.

– Курну на дорожку, добро? – сказал Женя. – В город помчим?

Друг покачал головой:

– На дачу. Мы с Аней туда перебрались.

Женя неопределенно кивнул: ну да, тут же близко, наверное, потому и крестили в глуши этой. Он вышел за ворота и зажег сигарету. Стоял под желтеющим кленом, пускал носом щекотный дым, наблюдал за Тимкой. Как тот открывает перед крестной с малюткой заднюю дверь, как закрывает ее, как усаживает тетку в платке с другой стороны, как несмышленым големом смотрит в муть осеннего неба.

Что у Тимки на шее? Шрамирование? Красная татуировка? Женя заметил еще в церкви – какой-то символ: крылатый змей, заглатывающий собственный хвост. За Тимкой такого не водилось – даже после памятного похода с палатками, венчавшего конец муки школьного образования, друг отказался набить черно-серый костер на плече. Все парни накололи, Женя наколол, а Тимка ни в какую. Портить свое тело? Вот еще!

Что-то в облике и поведении друга смущало Женю. Не только тату или художественный шрам, или что там у него над ключицей.

– Натабачился?

– Ага, иду.

Он поискал глазами урну, не нашел, двинулся к машине, катая окурок в пальцах – выдавливая тлеющий табак. В конце концов кинул хапец под ноги, в придорожную траву, потянул за ручку передней пассажирской двери, открыл и залез в натопленный салон.

Гостей было немного: отец Тимки, сонная тетка из церкви – то ли родственница, то ли старшая подруга Ани, незнакомые люди – новое окружение счастливой семьи Коротич. Из друзей детства никого, только один огрызок. Он, крестный папа.