Рик Янси - Ученик монстролога. Проклятье вендиго Страница 64

— Время! — крикнул Уортроп.

— Пять минут сорок пять секунд, — отозвался Граво.

Монстролог начал безжалостно вскрывать алебастрового вида грудь и расширил имевшуюся рану быстрыми сильными ударами, имитируя злобность нападения. Он бросил нож на стол и снова повернулся ко мне.

— Следующую часть должен сделать ты, Уилл Генри.

— Какую часть? — пропищал я.

— У него заняты руки, — заметил Граво.

Уортроп взял глаза и машинально опустил их в карман своего пальто. Он подтолкнул меня к столу.

— Просунь руки и схватись за сердце.

У меня прихватило живот. Я горел и трясся, словно в лихорадке. Я сморгнул горячие слезы и моляще уставился на него.

— Быстро, Уилл Генри! Два ребра, это и это, были отломлены от грудины. Ты можешь это сделать?

Я кивнул. Я затряс головой.

— Четыре минуты!

— Это монстрология, — яростно зашептал доктор. — Это то, чем мы занимаемся.

Я во второй раз кивнул, сделал глубокий вдох и, стараясь держать глаза открытыми, погрузил руки в грудь. Полость была на удивление холодна — холоднее, чем воздух в аудитории. Надкостница ребер была скользкой, но, когда я как следует ухватился, они легко отломились; это потребовало не больших усилий, чем разломить прут.

— Ты нашел сердце?

— Да, сэр.

— Хорошо. Так, двумя руками. Оно скользкое. Тяни его прямо на себя. Так! Стоп. Теперь возьми нож. Нет, нет. Левой рукой поддерживай сердце снизу — Джон правша. Теперь режь — ради бога, осторожнее! Не поднимай лезвие так высоко, иначе ты обрежешь себе кисть! Меняй угол, еще. Глубже! Ты что, боишься его поранить?

— Три минуты!

— Достаточно! — крикнул Уортроп. Он оттолкнул меня и щелкнул пальцами. — Нож! Отодвинься. И если тебя стошнит, Уилл Генри, то, будь добр, используй слив.

Монстролог приступил к удалению лица — разрез сразу под линией волос и потом отслаивание тонким лезвием кожи от мышц под ней. Это была непростая работа. В наших лицах много тонких мышц, которые придают им множество выражений — радость, печаль, гнев, любовь. Чтобы снять лицевую маску и не повредить при этом мышцы, нужны были точные движения опытного анатома — другими словами, монстролога.

— Одна минута! — выкрикнул Граво. — Сестра идет по коридору!

Уортроп тихо выругался. Он дорезал только до нижней челюсти. Он собрал в ладонь вырезанный скользкий лоскут и рывком отодрал его до конца.

— Есть! — крикнул он. — Теперь в окно и вверх — или вниз — по водосточной трубе! Ему не надо успевать добраться до земли или до крыши — только быть вне пределов видимости, когда она открывает дверь.

Он хватал ртом воздух, кожа анонимного трупа торчала из кулака, свернувшаяся кровь поблескивала на костяшках его пальцев, как утренняя роса на лепестках розы.

— Как насчет лица? — поинтересовался Граво. — И глаз? В комнате их не нашли. Что он с ними сделал?

— Очевидно, взял с собой.

— Взял? Как? Он был в больничном халате.

— Он их выбросил и забрал, когда спустился.

— Этот сценарий оставляет очень мало места для погрешностей, — заметил Граво. — К тому же вы не смогли должным образом закончить работу. А Джон смог.

— Он всегда лучше меня владел ножом, — возразил Уортроп.

— Но в безумном, ослабленном состоянии?

Уортроп отмел возражения. Он был вполне удовлетворен экспериментом.

— Раны похожи на те, что у Скалы, — настаивал он. — Зазубрины в глазницах, треугольные порезы на сердце, напоминающие следы клыков или зубов… все доказывает, что для нанесения этих ран не требовались сверхчеловеческие сила и скорость. Фон Хельрунг ошибается.

— Есть одно очевидное возражение к вашей демонстрации, Пеллинор, — сказал Граво. — Нож. Как мог Чанлер в его состоянии вырвать нож у человека вдвое больше него?

— Ему надо было просто дождаться, чтобы тот уснул.

— Но когда ночная сестра заходила перед концом дежурства, Скала не спал.

— Значит, он забрал нож раньше ночью, пока тот спал, до прихода сестры! — огрызнулся Уортроп. — Или под каким-то предлогом подманил Скалу к своей кровати и залез ему в карман. Он знал, где тот держит нож.

Граво хотя и сомневался, но не настаивал. Он просто сказал:

— Может, и так. Но думаете ли вы, что этого достаточно, чтобы опровергнуть предположение фон Хельрунга?

Монстролог вздохнул и медленно покачал головой.

— Знаете, почему он за него держится всем сердцем и душой, Граво? По той же причине, почему род человеческий держится за иррациональную веру в вендиго, в вампиров и всю их сверхъестественную родню. Очень трудно поверить, что наш мир добродетелен и управляется справедливым и любящим богом, когда обыкновенные смертные способны на такие немыслимые преступления. — Он кивнул на оскверненный труп, лежащий на поблескивающем столе из нержавеющей стали. — Чудовищное действие по определению требует чудовища.

Мы вернулись в наши апартаменты в «Плазе» далеко за полночь. Доктор чуть не падал от измождения, и я настаивал, чтобы он отдохнул. Сначала он сопротивлялся, но потом понял разумность предложения. Однако перед тем как лечь, он нас забаррикадировал. Он придвинул диван к двери в спальню и, оценив расстояние от нашего восьмого этажа до земли, подтащил большой шкаф и загородил им окно.

Он грустно усмехнулся.

— Безумие… безумие! — пробормотал он.

— Доктор Уортроп, могу я задать один вопрос, сэр? В пустыне вы мне говорили, что возможно существование чего-то похожего на вендиго… Мог ли доктор Чанлер подвергнуться нападению такого существа… и чем-нибудь заразиться, как заразился я? Чем-то, что дает ему огромную силу и скорость и…

К моему удивлению, он воспринял это предположение серьезно.

— Конечно, это приходило мне в голову. Разумеется, некоторые вполне земные организмы могут вызывать сумасшествие и необузданную тягу к убийству, тропическую лихорадку и другие болезни, которые лежат далеко за пределами научных интересов монстрологии. Но я отвергаю интерпретацию фон Хельрунга по одной простой причине, Уилл Генри. Она плюет в лицо всему, чему я посвятил свою жизнь, из-за чего я отказался от… — Мысль умерла незаконченной. — Мы обречены, Уилл Генри, если мы не отставим прошлое в сторону. Суеверие — это не наука. И в конечном счете нас спасет наука. Хотя некоторые могут сказать, что она сгубила Джона — и не только Джона. — Слова застревали у него в горле. Он отвернулся и тихо добавил: — Моя вера в науку дорого мне обошлась, но подлинная вера всегда дорого стоит.

Я ждал, что он продолжит. Казалось, что он чего-то не договорил. Я могу только догадываться, что это было, но на склоне лет мы обретаем способность видеть вещи под другим углом и, если повезет, каплю мудрости. Монстролог не хотел — и не мог — ни в коем случае допустить, что его друг превратился в сверхъестественное чудовище. Допустить это значило бы признать, что женщина, которую он любил, обречена. Он должен был верить, что Джон Чанлер — человек, потому что в противном случае женщина, которую они оба любили, уже была мертва.