Александр Мазин - Абсолютное зло Страница 65

– Видел я эти признанки,– прихлебывая из кружки, заметил Онищенко.– Логутенков показал. Думается мне, это не очень серьезно. Ребятишки скажут одно, подозреваемые – другое, а что скажет судья, я сам могу сказать. Нужны доказательства.

– Кое-что у нас есть,– возразил Дугин.

– Видеозаписи – это хорошо. Допустим, Пархисенко мы по этим пленкам запереть сумеем, а остальные? Что у вас есть против того же Гунина? Показания Матвеева и Герасимовой? Видеозаписи его встреч с Пархисенко? Этого мало, Александр. По показаниям я уже говорил, а знакомство с убийцей вообще пшик. Тут даже сокрытие не пришьешь. «Знать не знаю, ведать не ведаю». Вот что он нам скажет. И если, как ты говоришь, у них свои люди там,– Онищенко ткнул пальцем в потолок,– сразу понабегут адвокаты, депутаты… Таких, как Гунин и Мучников, без хорошей доказухи трогать нельзя. Этих не запрессуешь. А вот мелких… Плятковского, к примеру… Мало ли что у него крыша съехала. Надо будет, обратно поставлю, не хуже какого-нибудь Фрейда.

– Бессмысленно,– покачал головой Дугин.– У них – система ячеек. Пархисенко выходит на Гунина, но он один. Плятковский может дать показания против Пархисенко, но тот и так у нас в кармане. Нам нужен второй уровень. Нужны доказательства – так ищи. Мы с тебя «собак» сняли, Паша, как думаешь, почему?

– Намек понял,– кивнул Онищенко.– Еще по кружечке?

– Хорош пока. А теперь слушай внимательно! Работать против Гунина и Мучникова ты будешь, это понятно. Но главная цель: расшифровать того, кто над ними.

– Какие есть предположения?

– К сожалению, никаких. Он с равной вероятностью может быть и дворником, и советником президента.

– Может, Филькин что-то нащупал? – предположил Онищенко.– Больно быстро он по башке получил.

– Вот и проверь! – Дугин взял сигарету, прикурил.– Нам около него светиться не хочется. А тебе навестить коллегу – нормально.

– Навестить я могу,– согласился опер.– Но, говорят, он вообще ничего не соображает?

– Состояние тяжелое,– подтвердил майор.– Но ты все-таки попробуй.

Лечащий врач Филькина на просьбу Онищенко ответил категорическим отказом. Наезжать было бесполезно. Вон Гелиманов даже к начальнику госпиталя ходил – ничего, кроме генеральской выволочки, не выходил.

– Я все понимаю, доктор,– покладисто согласился Онищенко.– Нельзя, так нельзя. Я знаю. Просто тут такое дело… Убийца ведь гуляет на свободе. Может, завтра он убьет еще кого-нибудь. Или явится сюда, чтобы доделать начатое. Потому что Валерий, скорее всего, знает, кто это. Нас ведь тоже просто так по головам не лупят. Ну раз вы говорите, что состояние критическое…

– Вот именно! – подтвердил врач.– Даже сейчас мы можем его потерять.

– Это конечно,– согласился Онищенко.– Его жизнью мы рисковать не имеем права. Но с другой стороны…

– Что, с другой стороны? – насторожился собеседник Онищенко. Почуял подвох.

– А с другой стороны, не желая, как нам кажется правильно, рисковать жизнью Валерия, мы тем самым рискуем жизнями других людей. Причем, если посмотреть с точки зрения совести, то рисковать их жизнями мы с вами не имеем никакого права.

– А рисковать жизнью Филькина по-вашему – можно? – сердито спросил врач.

– Да, можно! – жестко произнес Онищенко.– Филькин – милиционер. Рисковать – его работа. Профессия такая.

– В данный момент он не милиционер, а больной! – возразил врач.

– Эх, доктор! И это говорите мне вы! Как будто вы перестанете быть лекарем, если заболеете гриппом.

– У Филькина не грипп, а тяжелейшая черепно-мозговая травма.

– Да какая разница! – Онищенко махнул рукой.– Одно слово – и мы обезвредим преступника. Мы же с вами одно дело делаем, доктор! Мы людей спасаем! И я мог лежать на месте Валеры, а он сидеть на этом стуле. Что же, по-вашему, я стал бы думать по-другому? Может, у Валерия сейчас единственная мысль: встретиться со мной и сказать, кто пытался его убить?

Врач, небольшого росточка, с бородкой и чувством собственной значимости в карих выпуклых глазах, снизу вверх поглядел на рослого Онищенко, вздохнул.

– Ладно,– согласился он.– Попробуйте. Даю вам пятнадцать минут. Но имейте в виду, что скорее всего ваш коллега ничего не вспомнит. При подобных травмах амнезия – обычное явление. У него и речь-то еще не восстановилась.

Онищенко сокрушенно вздохнул.

– Пятнадцать минут, не больше,– предупредил врач.– Ни секундой больше.

Валю Филькина Онищенко узнал с трудом. Отекшее желтое лицо выглядывало из белого кокона. Глаза закрыты. В уголке рта – кислородная трубка, в вене – игла капельницы.

– Валя! – позвал Онищенко.– Ты как?

Раненый молчал.

– Валя, ты помнишь, кто тебя ударил?

Молчание.

– Валя, мне сказали, что ты был у Мучникова. Что он тебе сказал?

Молчание.

Онищенко поглядел на врача, тот пожал плечами: я же предупреждал.

– Но он меня слышит? – спросил опер.

– Да.

– Это хорошо. Валя, ты помнишь меня? Я – Онищенко. Ты работал по делу Суржина. Ты разговаривал с Мучниковым. Потом тебя ударили по голове. Ты видел, кто это сделал?

Молчание.

– Что тебе сказал Мучников?

Молчание.

– Что ты о нем знаешь?

Губы лежащего шевельнулись.

– Ты что-то знаешь о Мучникове, да?

– Время,– напомнил врач.

Онищенко не обратил на него внимания.

– Что ты знаешь о Мучникове, Валя? – он наклонился так низко, что почти касался лица раненого.

– Он… – сиплый звук вытек из потрескавшихся губ,– …на Кренова…

– Что, что? – заволновался Онищенко.– Мучников охотился на Кренова, а попал в Суржина?

– Нет…

Раненый приоткрыл глаза, бросил на опера косящий взгляд и произнес неожиданно внятно:

– Мучников работал на Кренова.

И тут же грудь его заходила вверх-вниз, на губах запузырилась слюна.

– Вон! – рявкнул доктор, с неожиданной силой оттолкнул здоровенного опера и склонился над больным:

– Сестру! Быстро!

Онищенко выскочил в коридор, завопил:

– Сестра!

Через полминуты в палате уже теснилось с полдюжины белых халатов.

Онищенко присел на подоконник и стал ждать. Ему очень хотелось курить, но он мужественно терпел.

Примерно через полчаса белые халаты один за другим выбрались из палаты и разошлись по своим делам. Онищенко отлип от подоконника, догнал курирующего и деликатно взял его за лацкан:

– Как он?

– Выкарабкается.

Сверху Онищенко было видно, что редкие волосы на макушке доктора слиплись от пота.

Врач поглядел на Онищенко, подумал немного и спросил:

– Спирт пьете?

– Я все пью,– честно ответил опер.

– Тогда пошли ко мне в ординаторскую.

Когда Онищенко позвонил Дугину, язык ему еще подчинялся, но с некоторым трудом.