Энн Райс - Вампир Арман Страница 65

Я мгновенно узнал высокий темный холм, голый дубовый лес с обледенелыми черными стволами и скелетообразными ветвями. Вдалеке, внизу, блестела полоска Днепра. У меня защемило сердце. Я осмотрелся в поисках мрачных башен великого города, который мы называли городом Владимира, то есть Древнего Киева.

В нескольких ярдах от меня высились груды камней, которые когда-то были городскими стенами.

Я шел первым, легко взбираясь на камни, блуждая среди развалин церквей, в давние времена славившихся своей красотой, пока хан Батый не сжег город в 1240 году.

Я вырос среди древних храмов и монастырей, а теперь все они лежали в руинах. Не многим памятникам старины удалось избежать страшной участи. К счастью, монголы пощадили Софийский собор, куда я часто спешил, чтобы послушать службу. В свое время его золотые купола гордо возвышались над всеми окрестными церквами, и, по слухам, он был больше и наряднее, чем его тезка в далеком Константинополе, а потому считался даже более величественным.

Мне же довелось видеть лишь его величавые останки, израненную, изуродованную скорлупу.

Сейчас мне не хотелось заходить в церковь. Мне хватило и внешнего осмотра, потому что теперь, проведя несколько счастливых лет в Венеции, я представлял себе былое величие этой церкви. После великолепных византийских мозаик и картин собора Сан-Марко, после древней византийской церкви на венецианском острове Торчелло я понимал, какое это когда-то было потрясающее зрелище. Вспоминая оживленные толпы венецианцев – ученых, школяров, юристов, купцов, – я мог наделить кипящей энергией этот унылый, запущенный пейзаж.

На земле лежал глубокий, плотный слой снега, и в тот холодный ранний вечер не многие вышли на улицу. Так что мы могли чувствовать себя свободно и с легкостью ходить по сугробам, в отличие от смертных не заботясь о выборе удобной тропы.

Мы подошли к длинной полосе разрушенной крепостной стены, к бесформенной заснеженной ограде, и оттуда я взглянул на нижний город, который мы называли Подолом, на единственную оставшуюся часть Киева, – там в невзрачной бревенчатой избе, стоявшей почти у самой реки, я родился и вырос. Я посмотрел вниз – на закопченные соломенные крыши, покрытые очистительным снегом, на дымящиеся трубы, на узкие, кривые, полускрытые под сугробами улицы. Множество убогих домишек и строений побогаче издавна выстроились вдоль берега реки – несмотря на частые пожары и жесточайшие набеги татар Подол продолжал существовать.

Население города состояло из мелких торговцев, купцов и мастеровых. Их привлекала сюда близость реки, позволявшей в изобилии доставлять богатые и экзотические товары с Востока и вместе с собственными товарами везти их дальше, в Европу. Часто такие перевозки осуществлялись по заказу чужеземных купцов, которые платили за это немалые деньги.

Мой отец, неукротимый охотник, торговал медвежьими шкурами. Он в одиночку добывал их в чащобах огромного леса, простиравшегося далеко на север. Он продавал и другие меха – бобровые шкурки, лисьи, куньи, овечьи... И так велики были его сила и удача, что ни одному мужчине и ни одной женщине из нашей семьи никогда не приходилось ради пропитания заниматься каким-либо промыслом. Если мы голодали – а такое случалось, и нередко, – причина заключалась лишь в том, что зимой заканчивались все припасы и на отцовские деньги нечего было купить.

Стоя на крепостной стене Владимирской горы, я вдохнул запах Подола. Я различил зловоние гниющей рыбы, скота, грязной плоти и речного ила.

Я завернулся в свой плащ, стряхнул с меха снег и оглянулся на четко выделявшиеся на фоне неба темные купола собора.

– Давай прогуляемся еще, пройдем мимо замка воеводы, – попросил я. – Видишь то деревянное здание? В прекрасной Италии никто не назвал бы его дворцом или замком. А здесь это замок.

Мариус кивнул и сделал успокаивающий жест. Я вовсе не обязан был вдаваться в объяснения по поводу этого чуждого ему, но родного мне места.

Воеводой называли нашего правителя. В мое время им был князь Михаил из Литвы. Кто правил сейчас, я не знал.

Удивительно, что память подсказала мне это странное слово – «воевода». В предсмертном видении я не сознавал, на каком именно языке разговариваю со своими близкими. Но воевода представлялся мне вполне отчетливо: круглая черная шапка, темная плотная бархатная туника и войлочные сапоги.

Я пошел вперед.

Мы приблизились к приземистому зданию, больше всего напоминавшему крепость, построенную из невероятно огромных бревен. Его стены, увенчанные многочисленными башнями с четырехъярусными крышами, вздымались вверх чуть под углом, а в центре на фоне звездного неба четко вырисовывался весьма своеобразный пятигранный силуэт деревянного купола. Перед широким входом и вдоль стен внешнего ограждения пламенели факелы. Все окна были плотно закрыты.

Когда-то я считал, что это величайшее строение христианского мира.

Нескольких быстро сказанных слов и стремительных движений вполне хватило, чтобы одурачить стражу и проскользнуть на территорию замка.

Через расположенные в дальней части замка кладовые мы попали внутрь и неслышно двинулись дальше, пока не отыскали место, откуда удобно было наблюдать за небольшой группой закутанных в меха благородных господ, собравшихся вокруг очага, горящего в центральном зале под голыми балками деревянного потолка.

Пол был устлан огромными яркими турецкими коврами. Люди сидели на расставленных по коврам массивных стульях в русском стиле, украшенных хорошо знакомой мне геометрической резьбой. Они пили вино, которое разливали по золотым кубкам два мальчика в кожаной одежде. Длинные, просторные, перехваченные поясами одеяния господ были синими, красными, золотыми – не менее яркими, чем разнообразные узоры ковров.

Грубо оштукатуренные стены скрывались за европейскими гобеленами, изображавшими старинные сцены охоты в обширных лесах Франции, Англии или Тосканы. На длинном столе, освещенном множеством свечей, стояли блюда с мясом и птицей.

В комнате было так холодно, что господам пришлось надеть меховые шапки. Какими необыкновенными казались мне такие люди в детстве, когда отец приводил меня сюда, дабы представить князю Михаилу, который испытывал к нему уважение и благодарность за чудеса доблести, проявленные при исполнении приказов и поручений. Отец часто приносил к княжескому столу великолепную дичь, добытую на степных просторах, или доставлял ценные пакеты и свертки союзникам князя Михаила в западные литовские крепости.

Но это были европейцы. Я их никогда не уважал.

Отец слишком хорошо научил меня, что они всего лишь ханские лакеи, которые платят за право управлять нами.