Стивен Кинг - Все предельно Страница 67

«Это может быть началом великой карьеры».

Я вернулся в гостиную, не отрывая взгляда от денег. Представляете себе, в каком я был состоянии? Чуть не сел на миску с попкорном. Заметил в последний момент, отодвинул в сторону и плюхнулся на диван. Поднял трубку, ожидая, что Шарптон уже отбыл по своим делам, но, стоило мне сказать: «Эй?» — он сразу откликнулся.

— И что все это значит? — спросил я его. — Почему вы мне прислали эти семьдесят баксов? Я их оставлю, но не буду считать себя чем-то вам обязанным. Я ничего у вас не просил.

— Деньги ваши, — отвечает Шарптон, — и никто не спросит, откуда они у вас взялись. Но я открою вам один секрет, Динк, на этой работе деньги особого значения не имеют. Главное — дополнительные льготы. Они дают гораздо больше.

— Если вы так говорите…

— Абсолютно. И я прошу лишь одного: встретиться со мной и услышать чуть больше. Я сделаю вам предложение, которое изменит всю вашу жизнь. Фактически, откроет дверь в новую жизнь. Выслушав мое предложение, вы сможете задать любые вопросы. Только я хочу сразу предупредить: возможно, не все ответы вам понравятся.

— А если я откажусь от вашей работы?

— Я пожму вам руку, хлопну по плечу и пожелаю удачи.

— И где вы хотите со мной встретиться? — большая моя часть, практически весь я, по-прежнему полагала, что меня разыгрывают, но появилась толика, которая придерживалась иного мнения. Во-первых, я держал в руках деньги. Семьдесят долларов чаевых за доставку пиццы набегало лишь за две недели, и при условии, что заказов хватало. Но в основном меня убеждала манера разговора Шарптона. Чувствовалось, что он учился в колледже, и я говорю не про занюханный Ширс рестам стейт колледж в Ван Друсене. Да и потом, чего мне было бояться. После несчастного случая со Шкипером, ни у одного человека на планете Земля не возникало желания причинить мне боль или обидеть. Ну, оставалась, конечно, мамаша, но ее единственным оружием был язык… и уж конечно, на такой розыгрыш ума бы у нее не хватило. Опять же, она бы никогда в жизни не рассталась с семьюдесятью долларами. На которые она могла сыграть в бинго.

— Этим вечером, — ответил он. — Собственно, прямо сейчас.

— Хорошо, почему нет? Подъезжайте. Полагаю, раз вы бросили конверт с десятками в щель для почтовой корреспонденции на моей двери, адрес мне диктовать не нужно.

— Не в вашем доме. Встретимся на автостоянке у «Супр Сэвра».

Желудок у меня ухнул вниз, как оборвавшаяся кабина лифта, и разговор сразу перестал быть забавным. Может, это какая-то ловушка… может, не обошлось и без копов. Я говорил себе, что о Шкипере узнать никто не мог, особенно копы, но Господи! Письмо было, Шкипер мог оставить его, где угодно. По этому письму никто ничего бы не смог понять (кроме имени его сестры, Дэбби, но в мире миллионы девушек, которых зовут Дэбби), как никто ничего не смог понять из того, что я написал на тротуаре около дома миссис Буковски… так я, во всяком случае, говорил до этого чертова звонка. Но кто мог это гарантировать? И вы знаете, что говорят о нечистой совести? Я, конечно, не чувствовал за собой вины за смерть Шкипера, тогда, но все-таки…

— «Супр Сэвр» — странное место для собеседования о приеме на работу, не так ли? Если учесть, что магазин закрыт с восьми часов вечера.

— Поэтому нам там будет удобно, Динк. Уединение в общественном месте. Я припаркуюсь около площадки для тележек. Автомобиль ты узнаешь без труда — большой серый «мерседес».

— Я его узнаю, потому что он будет единственным, — ответил я, но в трубке уже раздавались гудки отбоя.

Я положил трубку, сунул деньги в карман, машинально, не отдавая себе отчета в том, что делаю. Меня прошиб пот. Голос в телефонной трубке предложил встретиться около площадки для тележек, где Шкипер так часто доставал меня. Однажды он чуть не раздробил мне пальцы между ручками двух тележек, и рассмеялся, когда я вскрикнул от боли. Смех этот причинил куда больше страданий, хотя на двух пальцах ногти почернели и отвалились. Тогда я и принял окончательное решение насчет письма. Которое принесло невероятный результат. Однако, если Шкипер Браннигэн превратился в призрака, он наверняка болтается около тех самых тележек для покупок, выискивая новые жертвы, чтобы помучить их. Голос в телефонной трубке выбрал место встречи не случайно. Я пытался убедить себя, что это чушь собачья, что совпадения случаются постоянно, но сам себе не верил. Мистер Шарптон знал насчет Шкипера. Каким-то образом знал.

Я боялся встречи с ним, но понимал, что выбора у меня нет. Я должен уйти. Хотя бы для того, чтобы выяснить, что он знает. И кому может сказать.

Поднялся с дивана, надел пальто (ранняя весна, по ночам холодно, хотя мне казалось, что в западной Пенсильвании ночи холодные круглый год), двинулся к двери, вернулся и оставил записку матери.

«Пошел погулять с парой приятелей. Вернусь к полуночи».

Я намеревался вернуться задолго до полуночи, но записка представилась мне дельной идеей. Тогда я не позволил себе задуматься о том, почему решил написать записку, но теперь-то могу признаться: я хотел, чтобы мать позвонила в полицию, если б со мной что-то случилось, что-то плохое.

8

Есть два вида страха, я, во всяком случае, придерживаюсь такой классификации. Тивишный страх и настоящий страх. Я думаю, мы проходим по жизни, испытывая, в основном, тивишный страх. К примеру, когда ждем результатов анализа крови или возвращаемся домой из библиотеки в темноте и думаем о плохишах, затаившихся в кустах. По-настоящему мы из-за этого дерьма не пугаемся, потому что в глубине души знаем, и анализы не покажут ничего ужасного, и в кустах никого не будет. Почему? Потому что такие напасти случаются с людьми только на экране телевизора.

Когда я увидел этот большой серый «мерседес», единственный автомобиль на огромной, в акр, стоянки у супермаркета, я испытал настоящий страх, впервые после той стычки со Шкипером Браннигэном в подсобке. Тогда дело едва не дошло до драки.

Машина Шарптона стояла под желтым светом ртутных ламп автостоянки, большой старый фрицмобиль, 450-ый, может даже 500-ый, какие нынче стоят никак не меньше ста двадцати «кусков». Стояла рядом с площадкой для тележек (ночью, естественно, она пустовала, все тележки увезли внутрь, оставили лишь одного трехколесного инвалида). Горели только подфарники, белый дымок вился над выхлопной трубой. Двигатель урчал, как сонный кот.

Я подъехал, сердце билось редко, но сильно, ко рту стоял неприятный привкус. Более всего мне хотелось нажать на педаль газа «форда», в котором в эти дни стоял запах пиццы с перчиками) и уехать к чертовой матери, но я никак не мог избавиться от мысли, что этот парень знает про Шкипера. Я мог говорить себе, что знать просто нечего, что с Чарльзом «Шкипером» Браннигэном или произошел несчастный случай, или он покончил жизнь самоубийством. Копы не смогли прийти к единому мнению (копы практически не знали Шкипера; если б знали получше, тут же отбросили бы версию самоубийства: такие, как Шкипер, никогда не сводят счеты с жизнью, во всяком случае, в двадцать три года), но мне так и не удалось заглушить внутренний голос, долдонящий, что я в опасности, кто-то может скумекать, что к чему, кто-то найдет письмо и скумекает.