Антон Зырянов - Я живой! Страница 7

Чистильщики. Основа безопасности базы. Всегда при оружии, всегда готовы к трудностям и встречают их без страха.

Странно устроен человек. Ты можешь ненавидеть мертвяков всей душой, можешь сделать борьбу с ними смыслом своей жизни, но если тебя укусили… Кажется, что с тобой-то все обойдется, что ты-то не станешь тухляком, хочется пожить еще чуть-чуть. Ты тешишь себя иллюзиями — мол, слышал о людях, у которых к заразе иммунитет, носители вируса, которые так и не становятся бодряками… Все это отговорки — некоторые держатся несколько минут, другие — несколько дней…

Чистильщик стоял на карачках, его рвало кровью. На шее уже начала чернеть рваная рана. Странно, что даже такой сильный человек, (а слабаков Дед не держал), предпочел мучительную, позорную смерть вместо дарующей освобождение пули в голову. А может, он сражался до последнего?

Когда Шнырь подошел к бойцу, в котором умирал человек, тот посмотрел на него налившимися кровью глазами и зарычал — он все еще боролся с рвущейся наружу темной сущностью…

Шнырь был трусом. С самого детства он боялся боли, боялся более сильных или более смелых ребят во дворе. Зато свою ненависть к тем, кто лучше, к тем кто отважнее и сильнее, он вымещал на слабых.

Некогда сильный воин, представитель элитной, неприкасаемой касты сейчас был беспомощен как младенец. Такие, как он, по слухам, становятся очень сильными и опасными мертвяками. Элита при жизни, элита после смерти.

Но пока он находился между жизнью и смертью, он был беззащитен.

Хищно улыбнувшись, Шнырь со всего маху врезал обрезком трубы по лицу умирающего человека, раздался хруст — попрошайка попал по зубам, человек замычал и попытался встать, роняя на землю капли крови и хлопья проступившей в уголках разорванного рта розовой пены.

Шнырь толкнул чистильщика ногой и снова обрушил на его голову обрезок трубы. Даже когда тело несчастного перестало дергаться под ударами, а от головы осталась лишь кровавая каша, попрошайка продолжал избивать бездыханное тело.

Он впервые убил человека — причем на законных основаниях, даже Дед не смог бы придраться к его действиям. Шнырь убил зараженного — а это необходимость, продиктованная Законом Выживания. А каким способом — это уже не так важно.

Рядом с трупом лежал охотничий карабин «Тигр-02» с коллиматорным прицелом — его Шнырь обернул своей курткой — так, чтобы в глаза не бросался. Из поясной кобуры убитого им чистильщика новоявленный мародер достал ПМ, из поясной сумки — четыре сменных магазина…

«Получается, я тоже везунчик», — подумал Шнырь и припустил прочь от закутка, в котором он так удачно наткнулся на умирающего бойца, в сторону бара, куда отправилась уже полюбившаяся ему парочка… В этой суматохе вряд ли кто-нибудь удивиться двум лишним трупам, да и выстрелы, хоть и редко, но все еще звучали на территории «Оплота», так что, особого внимания привлечь к себе Шнырь не боялся.

— А вы у Бомжули заночуйте, — сказал бармен, протирая стакан грязной тряпицей.

— Что-то мне не нравится имя этого частника, — протянул я скептически. — Мы, конечно, не голубых кровей, но и не босяки уж последние, чтобы у какого-то Бомжули ночевать.

Бармен рассмеялся.

— Вот что, Серый, твоя рожа здесь мелькает часто, а ты ни разу у Бомжули не бывал, и это исправлять надо. — Бармен покачал головой и смачно плюнул на тряпку. — Ладно, слушай — до Пиз…еца этого библейского, я здесь, на Оптовке, столовкой заведовал. Так вот, Бомжуля здесь ошивался — интеллигентный такой, в пиджачке засранном, грязный весь, но всегда идеально выбритый, все время, как у клошар водится — подшофе… Бродил, побирался, всегда очень вежливо — его жалели, кормили, денег давали…

Когда эпидемия накрыла город, Бомжуля обосновался в большом магазине строительных инструментов. Хозяина покусали, так что его бездыханное, но вполне еще бодрое тело пыталось Бомжулю сожрать. А тот вдруг проявил нешуточную прыткость: ухайдокал он товарища Ахметшина (хозяина магазина) газовым ключом.

Когда пришел Дед со своей куцей, но бойкой гвардией, Бомжуля свои права на магазинчик заявил — а Васильев и спорить не стал, ему до этой лавчонки дела не было — так, отправлял людей за инструментами, а новоявленный хозяин безропотно эти инструменты в аренду и сдавал.

В общем, Бомжуля у себя мастерскую сделал — оказалось инженер он толковый. Пить перестал — ко мне, гад, ни ногой. Стал оружие ремонтировать, патроны производить, да апгрейды всевозможные ваять…

— А, что-то такое я слышал — это не тот, что возле Базара проживает?

— Он самый, — кивнул бармен и, посчитав стакан достаточно чистым, поставил его под стойку, — Хорошо так обосновался — с одной стороны Базар, с другой арсенал Деда со всеми стволами, в том числе и с теми, что у гостей отбирают на время нахождения на базе. Если ты захочешь оружие починить или подладить — ему прям с Арсенала твою машинку принесут, у них там все обговорено. А то и прикупить чего сможешь, — бармен доверительно понизил голос.

— Слушай, Саня, ты мне зачем все это говоришь? Мы же ищем где переночевать.

— У Бомжули — самые лучшие места, — бармен пожал плечами, — И цены раза в полтора всего выше, чем у Севера… были… пусть земля ему будет пухом.

Я вернулся за столик. Собравшееся в баре мужичье — человек пятьдесят, не меньше (видимо спешили новостями поделиться и стресс убойным пойлом загасить) — с завистью смотрели на нас с Катей. На меня — потому что с такой девчонкой пришел, на Катю — потому что она уже вторую сигарету подряд курила — одну добила, от нее же подкурила и снова дым пускает.

— Ну ты и позерка, — сказал я, присаживаясь. — Раз пронесло, второй — не факт, что повезет.

— Ой, да ну тебя! — девушка улыбнулась. Зря курит. Такие зубки портить — грех. Но я ей не папочка… и не парень, к сожалению.

— Идем ночевать к Бомжуле, — сказал я и не сдержал улыбки — Катя нахмурила брови и посмотрела на меня с недоверием.

Шнырь не на шутку завелся — он был возбужден, сердце часто билось в груди, как в детстве, когда маленьким мальчиком — добрым, с открытой миру душой — он открывал глаза тридцать первого декабря и, не успев толком проснуться, бежал к елке…

Что стало с тем мальчиком? Он слишком доверчиво открыл миру душу. И в нее сразу же насрали.

Шнырь зорко следил за выходом и не упустил момента, когда ненавистная парочка вышла из «Простреленной головы».