Нелла Тихомир - Призрак гнева Страница 7

Дэвайн помолчал, потом ответил:

— Ты хочешь, чтобы я сознался в том, чего нет? Пожалуйста. Я сознаюсь. Я во всем на свете готов сознаться, только сына моего не трогай. Он ни при чем. Это все я. Со мной и разбирайся, а его не трогай.

— Ага! — воскликнул конунг. — Значит, сознаёшься? Все вы так, стоит вас прижучить, сразу хвост поджимаете. А теперь говори, колдун: будет Краснобородый воевать?

— Конечно, будет, — пленник пожал плечами. — Думаю, ты это и сам понимаешь. Сколько можно эти грабежи на границах терпеть?

— Синий Нос с ним?

— У конунга Хакона в землях лихорадка. Туда, кстати, мы и ехали, если тебя интересует правда. Насчет его планов ничего сказать не могу.

Конунг помолчал.

— Так ты брешешь, будто его людишек ехал лечить? — выговорил он.

— Я не брешу. Так и есть на самом деле. Я даже уверен, что ты знаешь о лихорадке, конунг.

Лицо конунга повеселело.

— Так ты что же, собирался их той гнилью лечить, что я давеча из твоей котомки вытряхнул? Эх, жаль, колдун, что я тебя поймал, ты бы там за неделю всех людишек перетравил.

Запрокинув голову, конунг расхохотался. Никто из домочадцев его не поддержал: половина спала, остальные клевали носом.

— Стало быть, ты, колдун, у меня подзадержишься, — объявил он пленнику. — Это надо же, как все кстати, а?

— Ты что, не понимаешь? — Дэвайн нахмурился. — Ведь это лихорадка, от нее умирают. Им помощь нужна, конунг.

— Ну, а я чего говорю? Мне с Синим Носом войны не надо. Ты, я слыхал, хороший лекарь, колдун. Ну, и погостишь у меня. А там, глядишь, коли мор до весны протянется, так Синий Нос из своей норы и не вылезет.

— Я должен там быть, конунг, — возразил чужак.

— Ну, это теперь мне решать, чего ты должен, а чего не должен, колдун.

Дэвайн поднял брови:

— Прости, великий Один, а я-то тебя сразу и не признал, — в его голосе послышалась насмешка.

— Ты, колдун, мне лучше не дерзи, — конунг сдвинул брови. — Я ж ведь с тобой церемониться не буду. Ты вон, говорят, Краснобородому вроде приятеля. Интересно, а если ему сообщить, где теперь его дружок?

— Ты думаешь, что он из-за меня станет с тобой торговаться? — пленник усмехнулся. — Да таких приятелей, как я, у Эйрека хоть пруд пруди. Отпусти меня, конунг, я должен быть во Флатхолме. Пойми, ведь я же — врачеватель, меня там ждут. Отпусти под честное слово! Я потом сразу к тебе вернусь.

— Ну да, конечно, — отозвался конунг. — Уже поверил, как же. Никуда я тебя не отпущу, колдун. Ты может, мне и самому нужен.

— Нужен? Это для чего же?

Конунг помолчал. Поиграл кинжалом.

— Там узнаешь, колдун, — буркнул он, отводя взгляд. — Там узнаешь.

Глава 5

Ночь прошла, настало ледяное утро.

Младший пленник проснулся на дне земляной тюрьмы, трясясь от холода. Комья промороженной земли впились в бока, а тело болело, точно его отлупили палками.

С трудом сев, юноша плотнее закутался в плащ. Зубы выбивали дробь. Рука потянулась к груди, и пальцы нащупали крупный прозрачный камень на цепочке. Юноша зажмурился. Камень медленно налился теплом, которое передалось руке и начало проникать в тело.

Через некоторое время, перестав дрожать, он убрал ладонь и открыл глаза. Дотронулся до скулы, до места, где был свежий шрам, и сморщился, хоть боли не почувствовал. Отец не вернулся. Интересно, почему? Юноша знал, что отец жив, что ничего с ним не случилось, но тревога все равно не оставляла.

Он запрокинул голову. Сквозь круглое отверстие, забранное решеткой, сочился мутный серый свет.

Что же делать? В одиночку отсюда не выбраться. Но даже если бы и выбрался — как я освобожу отца? Но оставаться здесь нельзя. Кто знает, чего там у этого Железного Лба в его каменной башке?

— Что этот козел удумает с нами сделать? — выговорил юноша — и нахмурился. Собственный голос показался неприятным. Растерянным. Испуганным.

Но ведь я не боюсь? Или…

Наверху послышались шаги, заставив его замереть. Чуть погодя низкий и хриплый голос произнес:

— Ну-ка, гляну, как там этот колдуненок. Можа, уж того, скопытился.

В отверстии показался силуэт.

— Ну, што? — нетерпеливо спросил другой. — Живой, али как?

— Живой… ишь, глядит, — силуэт исчез. — Вот ведь ведьмино отродье, не замерз в метель-то. А я уж думал, он там окостенел.

— Колдуны, знамо дело, — отозвался другой. — Их ничего, слышь-ка, не берет. Их вон даже ежели зимой на морозе водицей окатить, так оне…

— Эй, вы там, — перебил юноша, — философы! Вы меня тут как, голодом решили уморить? Я, может, и колдун, так ведь все равно живой человек, воздухом питаться не умею.

Молчание.

— Вишь ты, — тихо сказал первый. — Разговаривает…

— А я что, по-твоему, волком выть должен, что ли? Чего, совсем дурак?

— Сам ты дурак, — буркнул тот же голос. — Гавкает еще, щенок. Нам, слышь-ка, кормить тя не велено.

— А чего тебе велено, бревно? — глядя вверх, осведомился юноша. Человек отозвался:

— От бревна и слышу. Щас собак посадим тя стеречь, и до свиданьица. Вот нам чего велено.

— А хочешь, я тебя в жука превращу? — юноша прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

— А хошь, я тя щас каменюкой по башке садану? — отозвался человек, не слишком, однако, уверенным голосом.

(…боится…)

— Ах, ты так? — крикнул юноша — и начал таинственным тоном:

— Ин принципио эрат Вербум ет Вербум эрат апуд Деум…

Наверху послышалась торопливая возня. Ноздри юноши затрепетали от сдерживаемого смеха.

— …ет Деус эрат Вербум. Хок эрат ин принципио апуд Деум. — продолжал он, подвывая. — Омниа пер ипсум факта сунт ет сине ипсо фактум эст…

Тихая перебранка, собачий визг. Юноша возвысил голос:

— …нихиль куод фактум эст!![3] — он выкрикнул последние слова. Услышал топот ног: то слуги конунга, привязав волкодавов, побежали прочь. Следом из ямы полетел звонкий смех.

Отсмеявшись, пленник почувствовал, что окончательно согрелся. Все это, однако, хорошо, но вот воды бы не мешало. А может, эта скотина Железный Лоб…

Хмурясь, он прислушался. Снаружи было тихо. Он посвистел, и ответом было грозное рычание. Так, сколько же их там…. Он нагнул голову. Три… нет, четыре. Четыре пса. Видал я этих волкодавов, здоровенные. Железный Лоб, видать, думает, я летать умею. Взмахну крылышками, и выпорхну отсюда! Запрокинув лицо, он посмотрел наверх. Эх, не сделал бы он чего отцу, пока я тут прохлаждаюсь. Ведь этот тип, похоже, на шпионах помешался. И ведь угораздило же нас попасться! Глупость какая!

Пленник ударил кулаком по стенке ямы — и скривился от боли. Облизал окровавленные пальцы. Надо успокоиться. Я все равно ничего не смогу поделать. Придется ждать. Черт знает, как теперь выбраться отсюда?