Энн Райс - Песнь серафимов Страница 7

Ладно. В общем, можете представить, что я ощутил, когда Хороший Парень сказал мне, что убийство должно произойти в «Миссион-инн».

Самое Отвратительное Убийство должно было осквернить мое утешение, мое прибежище, мое нежно взлелеянное безумие, мое спасение. Наверное, это Новый Орлеан не выпускал меня из своих объятий, ведь на самом деле гостиница была старой, скрипучей и нелепой, хотя нарочито и неожиданно живописной.

Отдайте мне увитые виноградными лозами беседки, бесчисленные тосканские вазоны с буйно цветущими лавандовыми геранями и апельсиновыми деревьями, длинные веранды, крытые черепицей. Отдайте бесконечные железные перила с узорами из крестов и колоколов. Отдайте множество фонтанов, маленькие статуи ангелов из серого камня над дверными проемами номеров, пустые ниши и причудливые колокольни. Отдайте аркбутаны трех окон в той самой верхней угловой комнате.

И отдайте колокола, которые не умолкают здесь. Отдайте вид из окон на далекие горы, по временам покрытые сияющими снегами.

А еще отдайте темный уютный ресторан, самый лучший в штате.

Если бы мне предстояло совершить убийство в миссии Сан-Хуан-Капистрано, это было бы еще хуже, но все-таки не там я так часто мирно засыпал.

Хороший Парень всегда говорил со мной ласково. Думаю, точно так же отвечал ему я.

Он сказал:

— Это швейцарец, банкир, занимается отмыванием денег, тесно связан с русскими. Ты не поверишь, какие аферы проворачивают эти ребята. Сделать все надо в его гостиничном номере.

«То есть… в моем номере».

Я ничего не произнес вслух.

Однако, не проронив ни звука, я обратился к Богу с молитвой.

«Господи, помоги мне. Только не там».

Проще говоря, меня охватило нехорошее предчувствие, ощущение падения.

Самая глупая молитва из моего прежнего репертуара всплыла в голове. Та самая, что сильнее других выводила меня из себя:

Ангел Господень, мой ангел-хранитель,Несущий с небес мне Господню любовь,Будь каждой мысли моей вдохновитель,Путь освещая, храни меня вновь.

Я чувствовал слабость, слушая Хорошего Парня. Я чувствовал неизбежность. Неважно. Надо обратить это в боль. Обратить в настойчивость, и все пройдет прекрасно.

В конце концов, напомнил я себе, одно из главных твоих качеств — твердая уверенность, что мир станет лучше, если ты умрешь. Отличная новость для всех, кого мне необходимо убить.

Что заставляет людей вроде меня проживать день за днем? Как писал об этом Достоевский в речи Великого инквизитора? «Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить».

Как в аду. Но ведь мы помним, что Великий инквизитор есть зло и порок.

Люди, насколько я знаю, продолжают жить и в невыносимых условиях.

— Все должно выглядеть как смерть от сердечного приступа, — сказал шеф. — Никаких записок с объяснениями, просто ликвидация. Оставь все сотовые телефоны и компьютеры. Оставь все как есть, только убедись, что он мертв. Разумеется, женщина не должна тебя увидеть. Уничтожив ее, ты уничтожишь прикрытие. Эта женщина — дорогая шлюха.

— Что он делает с ней в номере для новобрачных? — спросил я. Ведь люкс «Амистад» был номером для новобрачных.

— Она хочет выйти замуж. Пыталась сделать это в Вегасе — не получилось, теперь собирается осуществить задуманное в церкви этой безумной гостиницы, куда люди приезжают, чтобы пожениться. Она своего рода достопримечательность, эта гостиница. Тебе не составит труда разыскать банкира и найти номер для новобрачных. Люкс расположен под куполом, крытым черепицей. Ты заметишь его с улицы, когда будешь изучать местность. Ты знаешь, что делать.

«Ты знаешь, что делать».

Это значит, надо замаскироваться, найти способ приближения к объекту, выбрать яд для шприца и уйти тем же способом, каким вошел.

— Вот что мне известно, — сказал шеф. — Мужчина остается в номере, женщина выходит за покупками. Точно так же, как было в Вегасе. Она выходит около десяти утра, но сначала часа полтора орет на него. Возможно, она где-нибудь задержится на обед. Может, выпьет, но ты на это не рассчитывай. Входи, как только она покинет номер. У него будут включены два компьютера и, возможно, два сотовых. Отработай все четко. Помни: сердечный приступ. Не имеет значения, отключится оборудование или нет.

— Я могу скачать данные с телефонов и компьютеров, — предложил я.

Я гордился своим умением делать это или, по крайней мере, демонтировать до последнего винтика любые устройства с полезной для меня информацией. Это было моей визитной карточкой, когда десять лет назад я познакомился с Хорошим Парнем — это, да еще ошеломляющая безжалостность. Тогда мне было восемнадцать. Я сам не понимал, насколько я безжалостен.

Теперь я с этим жил.

— Слишком легко отследить, — отозвался шеф. — Тогда будет понятно, что это убийство. Я не могу такого допустить. Оставь все как есть, Счастливчик. Делай, как я говорю. Он банкир. Если у тебя ничего не получится, он сядет в самолет до Цюриха, и мы останемся с носом.

Я не ответил.

Иногда мы оставляли записку, а иногда приходили и уходили по-кошачьи беззвучно, и на этот раз предстоит действовать именно так.

Возможно, это благословение, подумал я. Никто не будет говорить об убийстве там, где я находил успокоение и почти воспарял над землей.

Он рассмеялся знакомым смехом.

— Ну что? Ни о чем меня не спросишь?

А я сказал, как обычно:

— Нет.

Он имел в виду, что я никогда не интересовался, почему он просит меня убить кого-то. Мне было безразлично, кто моя жертва. Я не удосуживался узнать его имя.

Меня волновало одно: он хочет, чтобы дело было сделано.

Однако он постоянно задавал этот вопрос, и я постоянно отвечал «нет». Русские, отмывающие деньги банкиры — привычный антураж, но не мотив. Мы играли с ним в эту игру с самого первого вечера, когда я познакомился с ним — или продался ему, или предложил ему свои услуги, если что-нибудь из перечисленного может описать тот удивительный поворот событий.

— Никаких телохранителей, никаких помощников, — продолжал он. — Он там один. Если кто-нибудь все-таки окажется рядом, ты знаешь, как поступить. Знаешь, что делать.

— Уже думаю об этом. Не беспокойтесь.

Он отключился, не попрощавшись.

Все это было мне отвратительно. Все это было неправильно. Только не надо смеяться. Я не говорю, что остальные убийства, совершенные мной, были правильными. Но в этом деле было нечто, угрожающее нарушить равновесие, опрокинуть что-то важное.

Вдруг я никогда не смогу вернуться туда и мирно уснуть под гостиничным куполом? Похоже, именно так и случится. Светлоглазый молодой человек, время от времени приносивший с собой лютню, больше никогда не появится в «Миссион-инн», больше не будет оставлять двадцатидолларовые бумажки на чай и приветливо всем улыбаться.