Роберт Чамберс - Чудесный вечер Страница 7

Высоко-высоко, в бездонном небе, возвышались уходящие вверх здания, и дующий с залива бриз шевелил поникшие на солнце флаги, пока они не начинали развеваться над суетящимся роем внизу… Вдыхая отвагу и надежду, и мощь в тех, кто жаждал золота.

Солнце уже опустилось за Замок Уильяма, когда я апатично свернул в Бэттери-парк, где длинные прямые тени деревьев упали на газоны и асфальтированные дорожки.

Сквозь листву уже пробивался свет электрических фонарей, но залив еще мерцал, точно полированная медь, и топсели судов играли все более темными красками там, где красные солнечные лучи искоса падали на такелаж.

Старички, стуча по асфальту исцарапанными палочками, ковыляли вдоль волнолома, туда-сюда в наступающих сумерках сновали старушки, те старушки, которые ходят с корзиночками, открытыми для подаяния или набитыми всяким старьем — едой? одеждой? — я этого не знал, да и не собирался узнавать.

Над тихим заливом прокатился громовой раскат с бруствера Замка Уильяма и замер где-то вдали, последние лучи багрового солнца били со стороны моря, колыхаясь и угасая в угрюмых тонах послесвечения. И вот пришла ночь, сначала робко трогая небо и землю серыми пальцами, окутывая заросли мягкими бесчисленными очертаниями, расползаясь все шире и шире, потом становясь все гуще, пока наконец цвет и формы не исчезли на всей земле и мир не стал миром теней.

И я, сидя там, у сурового волнолома, чувствовал, как постепенно уходят горькие мысли и я начинаю смотреть на тихую ночь с ощущением того покоя, который приходит ко всем с окончанием дня.

Гибель рядом со мной несчастного калеки в парке оставила шоковый след, но сейчас нервное напряжение спало, и я задумался обо всем случившемся. И в первую очередь о письмах и странной женщине, которая мне их вручила. Непонятно, где она их нашла. Возможно, они были выброшены на берег морским течением после гибели злосчастного «Востока».

Кроме этих писем, от «Востока» не осталось больше ничего, хотя мы считали, что причиной его исчезновения стали пожар или айсберг. Ведь, когда он отплывал из Шербура, никаких штормов не было.

А что можно сказать о девушке в черной одежде с мертвенно-бледным лицом, которая отдала мне письма, сказав, что мое собственное сердце подскажет, куда их девать?

Я ощупал карман, куда сунул их, скомканные и влажные. Они были там, и я решил передать их в полицию. Потом я подумал о Кьюсике и Сити-Холл-парке, и это напомнило мне о Джеймисоне и моем задании. Ох, я и забыл об этом! Я совсем забыл, что дал клятву расшевелить холодную, медленную кровь Джеймисона! Который старался заработать на самоубийстве или даже убийстве собственной невесты! Правда, он сказал, что к его радости труп в морге не принадлежит мисс Тафт, потому что то кольцо не похоже на кольцо его невесты. Но что же он за человек! Рыскать и вынюхивать по моргам и кладбищам материал для полосы иллюстраций ради продажи лишних нескольких тысяч номеров! Никогда не думал, что он такой. И что особенно странно — обычно в нашем «Уикли» мы не публиковали такие иллюстрации. Это противоречило нашим правилам, это противоречило всей редакционной политике. Поступая так, он может потерять сотню подписчиков ради приобретения одного-единственного.

— Бесчувственный мерзавец! — пробормотал я себе под нос. — Ну, я тебя расшевелю!.. Я тебя…

Я выпрямился и уставился на фигуру, которая приближалась ко мне в неверном электрическом свете.

Это была женщина, которую я встретил в парке.

Она устремилась ко мне с протянутыми руками, ее бледное лицо отсвечивало в темноте, точно высеченное из мрамора.

— Я искала вас целый день… Целый день! — произнесла она уже знакомым мне тихим, взволнованным голосом. — Я хочу забрать письма. Они у вас?

— Да, — ответил я, — они у меня. Возьмите их ради бога. Они уже наделали сегодня много зла!

Она взяла письма из моей руки. Я увидел кольцо, сделанное из двух змеек, оно блеснуло у нее на пальце. Я встал и приблизился к ней вплотную, глядя ей прямо в глаза.

— Кто вы? — спросил я.

— Я? Для вас мое имя ничего не значит, — ответила она.

— Да, вы правы, — согласился я. — Ваше имя мне безразлично. Но ваше кольцо…

— Что с моим кольцом? — пробормотала она.

— Ничего… Такое же кольцо есть у мертвой женщины, которая лежит в морге. А вы знаете, к чему привели ваши письма? Нет? Я прочитал их несчастному калеке, и он тут же вышиб себе мозги!

— Вы прочли их мужчине?

— Да. Он застрелился.

— Кто он был?

— Капитан д’Иньоль.

То ли плача, то ли смеясь, она схватила мою руку и покрыла ее поцелуями. Злой и удивленный, спасаясь от ее холодных губ, я вырвал руку и снова сел на скамейку.

— Не за что меня благодарить, — резко бросил я. — Если бы я мог знать… Впрочем, неважно. Может быть, теперь бедняге гораздо лучше в других мирах вместе с его возлюбленной, которая утонула. Да, наверно, так. Он был слеп и болен… И сердце у него было разбито.

— Слеп? — тихо спросила она.

— Да. Вы знали его?

— Да, знала.

— А его возлюбленную? Алину?

— Алина… — еще тише повторила она. — Она мертва. Я пришла, чтобы поблагодарить вас от ее имени.

— За что? За его смерть?

— О да, именно за это.

— А где вы все-таки взяли эти письма? — напрямую спросил я.

Она не ответила, гладя пальцами мокрые конверты.

Прежде чем я повторил вопрос, она двинулась в тень деревьев, легко, бесшумно, и пока она шла, я все время видел, как блестел бриллиант у нее на пальце.

Мрачно размышляя, я встал и отправился по Бэттери-парку к надземной дороге.

Поднявшись по лестнице, я купил билет и вышел на унылую платформу. Когда подошел поезд, я втиснулся туда вместе с толпой, все еще обдумывая свое возмездие, чувствуя и веря, что обязан покарать и заставить покаяться человека, наживающегося на смерти.

Наконец поезд остановился на Двадцать восьмой улице, и я поспешил вниз по лестнице и дальше к моргу.

Когда я зашел в морг, старик Скелтон, санитар, стоял у стола, тускло отсвечивавшего под слабым светом газовых рожков. Он услышал мои шаги и обернулся, чтобы посмотреть, кто пришел. Потом кивнул и сказал:

— Мистер Хилтон, вы только поглядите на этого жмурика… Я сейчас вернусь… Это та, кого все газеты считают мисс Тафт. Только они дали маху, потому что этот жмурик здесь уже две недели.

Я вынул блокнот для эскизов и карандаши.

— Которая, Скелтон? — спросил я, разыскивая ластик.

— Вот эта, мистер Хилтон, которая улыбается. Сэнди Хук ее уже снял. Как будто спит, правда?

— А что она там так крепко сжимает в руке? Ох ты, письмо… Ну-ка, Скелтон, сделай-ка посветлей. Я хочу разглядеть ее лицо.