Ричард Матесон - Сумасшедший дом Страница 7

Они обогнули угол здания и двинулись в сторону Девятой улицы.

— Крис, это непростительное легкомыслие, — сказал Мортон. — Ты не имеешь права опровергать то, в чем не разбираешься.

Крису захотелось вырвать свою руку, развернуться и бросить Мортона прямо здесь. Ему до тошноты надоели слова, слова, слова. Он хотел побыть один. Он почти что мечтал прямо сейчас приставить себе к виску пистолет и покончить со всем разом. Да, я бы смог, подумал он. Если бы кто-нибудь дал мне его, я бы сделал это сию же секунду.

Они поднялись по каменным ступеням на тротуар и перешли улицу, направляясь в кафе кампуса. Мортон открыл дверь и пропустил Криса вперед. Крис прошел вглубь и проскользнул в деревянную кабинку.

Мортон принес два кофе и сел напротив него.

— Послушай меня, — начал он, размешивая сахар, — я твой лучший друг. Во всяком случае, считаю себя таковым. И будь я проклят, если стану сидеть молча и смотреть, как ты убиваешь себя.

Крис ощутил, как ухнуло сердце. Он с трудом сглотнул комок в горле. Избавился от мыслей, как будто бы Мортон мог бы их увидеть.

— Забудь об этом, — сказал он. — Мне плевать на твои доказательства. Я не верю ни одному из них.

— Как же, черт возьми, тебя убедить? — спросил Мортон. — Неужели ты готов разрушить свою жизнь?

— Слушай, — раздраженно заговорил Крис, — я этому не верю. Вот и все. Забудь раз и навсегда, плюнь на это.

— Послушай, Крис, я могу тебе доказать…

— Ничего ты мне не можешь доказать! — отрезал Крис.

Мортон был терпелив.

— Это общепризнанный феномен, — сказал он.

Крис посмотрел на него с отвращением и помотал головой.

— Ну что за сны снятся парням в белых халатах в священных кельях их лабораторий! Вы можете заставить себя поверить во что угодно, только дай вам время. Если, конечно, вам удастся измерить это что угодно.

— Ты будешь меня слушать, Крис? Сколько раз ты сам жаловался мне на занозы, на дверцы шкафов, которые внезапно открываются, на ковры, которые ускользают из-под ног? Сколько раз?

— О, ради бога, не начинай все с начала. А не то я встану и уйду. Я не в настроении выслушивать лекции. Оставь их для тех идиотов, которые каждый семестр вносят плату, чтобы их выслушивать.

Мортон поглядел на него, качая головой.

— Как бы мне хотелось до тебя достучаться, — произнес он.

— Забудь об этом.

— Забыть об этом? — усмехнулся Мортон. — Неужели ты не понимаешь, что ты в опасности из-за своих вспышек гнева?

— Говорю тебе, Джон…

— Куда, как по-твоему, уходит этот гнев? Думаешь, он исчезает в никуда? Нет. Ничего подобного. Он уходит в твои комнаты, в твою мебель, в воздух. Он уходит в Салли. От него все делается нездоровым, включая тебя самого. Он вытесняет твою личность. Он устанавливает связь между одушевленным и неодушевленным. Психоболизм. И не смотри так возмущенно, словно ты ребенок, который не в силах вынести само слово «шпинат». Сядь на место, ради всего святого. Ты все-таки взрослый человек, вот и выслушай меня как взрослый.

Крис закурил сигарету. Он позволил словам Мортона слиться в лишенный смысла гул. Поглядел на настенные часы. Без четверти двенадцать. Через две минуты, если нет изменений в расписании, она уедет. Поезд тронется, и городок Форт окажется для нее позади.

— Я повторял тебе бесчисленное количество раз, — говорил Мортон. — Никто не знает, из чего это сделано. Атомы, электроны, чистая энергия — все это только слова. Кто знает, где конец? Мы строим догадки, теоретизируем, изыскиваем способы измерения. Но мы не знаем. И в том-то все и дело. Подумай о человеческом разуме и его по-прежнему неведомых возможностях. Это же неисследованный континент, Крис. И он может оставаться таковым очень долго. И все это время силы, о которых мы только догадываемся, будут влиять на нас, возможно, влиять на материю, пусть мы и не можем измерить их никакими счетчиками. И я утверждаю, что ты отравляешь свой дом. Я считаю, твои вспышки гнева внедряются в его структуру, в каждый предмет, до которого ты дотрагиваешься. Все они подвергаются твоему влиянию и твоей неконтролируемой ярости. И еще я думаю, что, если бы не присутствие Салли, являющееся сдерживающим фактором, тогда… ты вполне мог бы подвергнуться нападению собственного…

Крис услышал последние фразы.

— Слушай, прекрати нести эту чушь! — злобно выкрикнул он, — Ты болтаешь, как какой-то Том Свифт[1].

Мортон вздохнул. Провел пальцами по краю чашки, печально покачал головой.

— Н-да, — произнес он, — все, что мне остается, надеяться, что ничего не случится. Мне совершенно очевидно, что ты не собираешься меня слушать.

— Поздравляю, наконец-то ты пришел к выводу, с которым я абсолютно согласен, — заявил Крис. Он посмотрел на часы. — А сейчас, с твоего позволения, я отправлюсь выслушивать, как тупоумные кретины спотыкаются на словах, постичь которые у них нет ни малейшего шанса.

Они поднялись.

— Я заплачу, — сказал Мортон, но Крис уже со звоном положил монету на прилавок и вышел. Мортон вышел вслед за ним, задумчиво опуская в карман его сдачу.

На улице он похлопал Криса по плечу.

— Постарайся не обращать на все это внимания, — сказал он. — Кстати, почему бы тебе и Салли не прийти сегодня вечером ко мне? Мы бы сыграли в бридж.

— Это невозможно, — ответил Крис.

Студенты читали отрывки из «Короля Лира». Они склонялись над книгами. Он смотрел на них невидящим взглядом.

Я должен сдерживать себя, думал он. Я должен забыть ее, вот и все. Она ушла. Я не собираюсь сокрушаться по этому поводу. Я не собираюсь надеяться, наперекор здравому смыслу, что она может вернуться. Я и не хочу, чтобы она возвращалась. Я прекрасно обойдусь без нее. Свободный и ничем не связанный.

Поток мыслей иссяк. Он почувствовал себя пустым и беспомощным. Он почувствовал себя так, будто за всю оставшуюся ему жизнь он не сможет написать ни единого слова. Может быть, думал он, неприятно пораженный этой мыслью, может быть, это всего лишь расстройство, вызванное ее уходом, лишает мой разум способности подбирать слова. Ведь в конечном счете те слова, которыми я думаю, идеи, которые развиваю, пусть и поспешно, полностью связаны с ней, с ее уходом и собственной моей бесполезностью из-за него.

Он оборвал себя. «Нет!» — выкрикнул он в молчаливой борьбе. Я не позволю, чтобы так было. Я силен. Это чувство всего лишь временное, очень скоро я научусь обходиться без нее. И вот тогда я начну работать. Так работать, как до сих пор только мог мечтать. В конце концов, разве я не жил все эти восемнадцать лет? Разве эти годы не переполнили меня сверх всякой меры образами и звуками, идеями, впечатлениями, озарениями?