Джо Хилл - Коробка в форме сердца Страница 79

Крэддок стоял над Мэрибет. Его черный костюм смялся, воротник задрался кверху, шляпа пропала вовсе. Мэрибет была беззащитна, но покойник не двигался. Он остановился, недоверчиво глядя на нарисованную дверь у его ног, словно это ловушка и он рискует провалиться в нее, подойдя слишком близко.

– Что такое? Что ты тут наделал?

Когда Джуд заговорил, он почти не услышал своего голоса, доносившегося откуда-то издалека:

– Смерть требует своего, Крэддок. Рано или поздно смерть требует своего.

Кособокая дверь на полу вспучилась, затем опала. Надулась еще раз. Она как будто дышала. По краю пробегала линия света: луч такой яркости, что на него невозможно было смотреть. Он огибал дверь с одной стороны, миновал угол и двигался дальше.

Ветер усилился, заревел еще громче – высокий, пронизывающий вой. Вой раздавался не из-за стен дома, понял Джуд. Это выл потусторонний сквозняк из-под нарисованной кровью двери. И он не выдувал воздух, а всасывал его внутрь, в ослепительные белые линии. У Джуда заложило уши, и он на миг почувствовал себя сидящим в самолете, который слишком быстро заходит на посадку. На кухонном столе зашуршали листки бумаги, потом взвились в воздух и погнались друг за другом. Мелкая ровная рябь побежала через широкую лужу крови, где лежало бледное незрячее лицо Мэрибет.

Левая рука Мэрибет, заметил Джуд, протянулась через озеро крови к дверному контуру на линолеуме. Джуд не видел, когда она успела повернуться и подползти к двери. Теперь ее ладонь легла на красный круг, что он нарисовал вместо ручки.

Где-то залаяла собака.

В следующий миг дверь на линолеуме провалилась вниз. Мэрибет должна была бы упасть – половина ее тела лежала внутри прямоугольника. Однако она не упала, а осталась лежать, как на листе тонкого стекла. Неровный параллелограмм света вырос вокруг нее в центре пола – открытая ловушка, заполненная невероятным, ослепительным сиянием.

В этом потустороннем свете кухня превратилась в собственный негатив, состоящий из резкой белизны и плоских наичернейших теней. Мэрибет была черной фигурой, парящей в потоке света. Крэддок же, который стоял над ней, закрывая лицо руками, выглядел как жертва атомного взрыва в Хиросиме абстрактный набросок человека в полный рост, нарисованный пеплом на черной стене. Над кухонным столом бумажные листки все кружились в странном танце, но они почернели и стали похожи на стаю ворон.

Мэрибет повернулась на бок и подняла голову. Уже не Мэрибет – это была Анна. Из глаз ее лился свет, а лицо было строгим, как Судный день.

– Зачем? – спросила она. Крэддок зашипел:

– Убирайся. Возвращайся обратно.

Он раскрутил свой маятник на цепочке. Полумесяц лезвия засвистел, вычерчивая в воздухе кольцо серебряного огня.

Анна стояла у порога сияющей двери. Джуд не видел, как она поднялась. Только что лежала на полу – и вот уже стоит. Наверное, время опять двигалось скачками. Время больше не имеет значения. Джуд поднял руку, чтобы защитить глаза от невыносимого сияния, но свет лился отовсюду, спрятаться от него было нельзя. Джуд видел кости своей ладони. Кожа на них была как мед – того же цвета и прозрачности. Его раны: порез в щеке, обрубок указательного пальца пульсировали болью одновременно глубокой и восхитительной. Он думал, что сейчас закричит от страха, от радости, от шока – от всего вместе и от чего-то еще большего. От благоговения.

– Зачем? – повторила Анна, приблизившись к Крэддоку.

Он хлестнул в ее сторону цепочкой, и изогнутое лезвие прочертило на лице Анны длинный порез от угла правого глаза, через нос и до самого рта. Но оттуда полилась не кровь, а то же белое сияние, и там, где свет попадал на Крэддока, призрак начал дымиться. Анна наступала на него.

– Зачем?

Крэддок завопил, когда Анна заключила его в кольцо своих рук. Завопил и снова чиркнул бритвой, на этот раз по груди девушки, но лишь открыл новый источник сияния. Прямо в лицо мертвеца хлынул поток беспощадного света. Свет сжигал его, как сжигал все на своем пути. Вопль Крэддока был оглушительным. Джуд подумал, что его барабанные перепонки сейчас лопнут.

– Зачем? – спросила Анна и прижалась губами ко рту Крэддока, а из провала двери выскочили две черные собаки – собаки Джуда, гигантские псы из черного дыма и тени, с чернильными клыками.

Крэддок Макдермотт сопротивлялся, вырывался из рук, отталкивал Анну, но она увлекала его назад, в дверь, а вокруг его ног носились черные собаки. На бегу они растягивались и разматывались клубками черной шерсти, обвивали собой Крэддока и привязывали его к Анне. Привязывали покойника к мертвой девушке. Когда призрак уже исчезал в нездешнем сиянии, Джуд увидел, как голова Крэддока треснула и из нее вырвался столб белого света – такого мощного, что по краям он казался голубым. Столб ударил в потолок. Известка в том месте почернела и пошла пузырями.

Анна и Крэддок упали в открытую дверь и исчезли.

Бумаги, что кружились над кухонным столом, с тихим шелестом упали вниз и собрались в стопку почти на том же месте, с которого взлетели. В наступившей тишине Джуд различил тихое то ли гудение, то ли пение – глубокую мелодичную пульсацию. Он не столько слышал ее, сколько чувствовал всеми внутренностями. Она поднималась и опадала, поднималась и опадала, накатывала волнами нечеловеческой, но приятной музыки. Джуд не знал инструмента, способного произвести подобные звуки. Они скорее походили на музыку шин, визжащих по асфальту. Это низкое, мощное звучание ощущалось даже кожей. От него вибрировал воздух. Казалось, что его производил свет, льющийся из неровного прямоугольника на полу. Джуд поморгал, всматриваясь, где же Мэрибет. «Смерть требует своего». Джуд поежился и не сразу сумел собраться с мыслями.

Нет. Она еще не умерла, когда открывала дверь минуту назад. Джуд не мог допустить, что она просто исчезла, не оставив ни следа. Он пополз вперед. Теперь он был единственным живым существом в кухне. После всего, что с ним произошло, тишина казалась более невероятной, чем проход между мирами. Джуду было больно: больно рукам, больно лицу, по груди гуляла обжигающая ледяная щекотка. Но Джуд не сомневался: если ему суждено умереть от сердечного приступа, это уже случилось бы. Кроме несмолкающего неземного пения, в доме не раздавалось ни звука. Джуд слышал только свое тяжелое свистящее дыхание да шлепанье ладоней по полу. Один раз он различил, как его собственные губы произнесли имя Мэрибет.

Чем ближе он подползал к свету, тем труднее было смотреть на него. Он зажмурился, но и с закрытыми глазами продолжал видеть свет, как сквозь занавес из тонкого серебристого шелка. Сомкнутые веки не были преградой для сияния из того мира. Нервные окончания за глазными яблоками пульсировали в такт музыке бесконечности.