Питер Джеймс - Алхимик Страница 8

— Мы говорили тебе! — дрожащим от возмущения голосом сказала она. — Сколько еще раз мы должны говорить тебе?

Он отчаянно старался выдавить вопрос, спросить, что она имеет в виду, но его горло, перехваченное судорогой страха, было не в состоянии выдавить хоть звук. Он получил еще один удар по лицу.

— Вечное проклятие, — торжественно произнес голос отца. — Вот что ты заслуживаешь, греховное создание. Господь наш, Отец Небесный, видит все наши грехи. Плотские вожделения ведут к смерти; мы должны спасти тебя от тебя же самого́, от гнева Господа нашего.

— Ты порочный, непослушный и злостный грешник! — Голос матери поднялся до крика, и мальчик съежился от страха. И от растерянности.

— Разве ты не помнишь слова Господа нашего? — грозно вопросил отец. — Хотя они утверждают, что умны, они глупели, обменивая славу бессмертного Господа на образы смертных людей, и птиц, и животных, и змей?

Мальчик растерянно смотрел на отца. Нет, он не помнил. Ему было всего шесть лет.

— И посему Господь оставил их предаваться грешным наслаждениям в своих сердцах и тела их купались в грязи. Господнюю истину они обменивали на ложь, они поклонялись и служили ложным созданиям, а не Создателю — Который всегда прав. Аминь.

Мальчик молча смотрел на него.

— Аминь! — повысив голос, повторил отец. — Аминь, мальчик!

Робко пробормотав «Аминь», мальчик избежал еще одного удара от матери.

Наступило краткое затишье.

Перепуганный, он лежал, вытянув руки вдоль тела, придавленный кипящей яростью своих родителей. Затем он услышал голос матери. Она говорила, полуприкрыв глаза, словно была в трансе и передавала указания, только что полученные ею на частоте, доступной только ей самой. Гневное выражение лица смягчилось улыбкой.

— Те, которые живут в соответствии со своей грешной натурой, думают только о том, чего желает эта натура, но те, кто живет в согласии с Духом Святым, мыслят лишь о том, что угодно Духу. Мысль грешного человека ведет к смерти, а того, кто подчинен Духу, — к жизни и покою. Потому что мысли грешного человека враждебны Богу, они не подчиняются Божьим законам и не могут принять их. И грешные существа с их мыслями не могут доставить радости Богу.

— Ты это понимаешь, Дэниел, не так ли? — Теперь у отца был мягкий, едва ли не умоляющий голос.

Мальчик лишь робко кивнул, потому что его мать продолжала говорить, не переводя дыхания.

— И если Дух Божий живет в тебе, то управляет тобой не грешная твоя натура, а Дух.

— Живет ли в тебе Дух Божий, Дэниел? — спросил отец.

Мальчик, помолчав, кивнул.

— Ты уверен, дитя?

— Уверен, папа, — испуганно пискнул он.

— Ты хочешь порадовать Господа, дитя?

— Да, папа, я хочу порадовать Господа.

— Если кто-то не чувствует в себе духа Христа, то, значит, он не принадлежит к Христовой пастве, — сказала мать. — Но если Христос в тебе, то пусть твое тело мертво из-за грехов, но дух твой живет, поскольку полон праведности.

— Ты это понимаешь, дитя? — Теперь голос отца потерял мягкость.

Мальчик ничего не понимал. Эта логика была вне его понимания. Тем не менее он знал, каких ответов от него ждут, знал единственный способ обрести покой, избежать очередной пощечины, избегнуть ситуации, когда его вышвырнут за порог и на всю ночь запрут в холодном сарае в саду. Он кивнул и еле слышно произнес «Да».

— Ты хочешь, чтобы Дух Божий жил в тебе, или хочешь обречь себя на вечное проклятие? — спросил отец.

— Дух, — пробормотал мальчик.

— Говори громче, Дэниел. Я не слышу тебя, и мать не слышит тебя, а если мы не слышим тебя, то и Господь Отец наш не сможет услышать тебя.

— Дух, — чуть погромче повторил мальчик, захлебываясь слезами, которые текли у него по щекам.

— Ибо, если ты будешь подчиняться велениям своей грешной натуры, — продолжила мать, — ты умрешь, но если ради Духа Святого ты отвергнешь порочные желания твоего тела, то будешь жить, потому что те, кого ведет Дух Божий, — дети Господа нашего.

Отец вплотную наклонился над сыном, и тот мог чувствовать теплоту его дыхания, видеть щетину на подбородке.

— Ты же не хочешь совершать гнусности со своим телом, дитя мое? Заверь в этом и твою мать, и меня, и, кроме того, заверь Господа нашего.

— Н-н-не хочу, — с ужасом пробормотал мальчик.

— Ибо ты обретешь не тот дух, который делает тебя рабом своих страхов, а получишь родство отца с сыном. И это к Нему мы взываем «Аве, Отче». И Дух этот — свидетельство, что в душе все мы Дети Божьи. И ты хочешь быть одним из Божьих детей, не так ли, дитя? А не сатанинским отродьем?

— Божьим дитем, — произнес мальчик.

— Итак, если мы дети, то, значит, и наследники — Божьи наследники. Как Христос. И если мы делим с Ним страдания, то, значит, нам предписано делить и Его славу.

Родители погрузились в молчание. Дэниел в свою очередь рассматривал их лица; холодные глаза внимательно изучали его. Он чувствовал их даже во сне, но не понимал, каким образом.

— Ты хочешь, чтобы мы спасли тебя от Божьего гнева?

Глядя на отца, Дэниел робко кивнул. Он заметил, что мать вышла из комнаты.

— Ты уверен, — снова спросил отец, — что не хотел бы оказаться в обществе Сатаны? В Аду, где тебя ждет пламя вечного проклятия?

Мальчик помотал головой.

— Можем ли мы сейчас вместе вознести молитву Господу нашему, дитя мое?

Дэниел кивнул.

— Отче наш, иже еси на небеси, — начал его отец.

— Отче наш, иже еси на небеси, — повторил мальчик, и в это время в комнату вернулась мать с двумя длинными кожаными ремнями в руках. Пока они продолжали возносить молитву Господу, она туго обвязала запястье его левой руки, после чего пропустила ремень под металлическую раму кровати и надежно закрепила его. Затем то же самое совершила с его правой рукой, так что теперь он лежал ничком на спине с крепко примотанными к кроватной раме руками.

— Это для твоего же собственного блага, — мягко сказал отец, когда мать кончила возиться с ним. — Дабы спасти тебя от тебя же самого в глазах Господа. Чтобы уберечь тебя от искушения прикасаться к запретным частям тела.

— И спасти всех нас от Божьего гнева, — добавила мать своим мрачным голосом, чуждым любви. — Спасти нас от твоих грехов.

Затем они выключили свет и закрыли дверь.

7

Лондон. Октябрь 1993 года

Обеденный зал директора размещался на сорок девятом этаже здания Бендикс. Он был настолько полон света и воздуха, что Монти не могла поверить, будто где-то тут нет скрытых окон, из которых струится естественный дневной свет.

Декор был все такой же: серые и белые тона времен Регентства, как в приемной, а обстановка включала в себя традиционный овальный обеденный стол красного дерева с соответствующими стульями; на стенах же висели полотна импрессионистов, школу которых она любила больше всего. За ее отцом на стене располагался натюрморт Дега, и она была не в силах отвести от него взгляд. Оригинал Дега. Не эстамп и не копия. Она сидит за ланчем перед подлинным Дега! Она никогда не видела ничего подобного за пределами галереи.

Меню было великолепным: запеченные устрицы, стейк и салат из экзотических фруктов в сопровождении замечательных белых и красных вин.

Баннерман расцветал на глазах. Откровенно говоря, он был на редкость хорош в компании, вот и теперь, когда за вкусным обедом шел живой разговор, главным образом о генетике, он явно чувствовал себя так, словно сидит в обществе своих коллег, а не ждет собеседования, от которого может зависеть его будущее.

Рорке ел и пил с нескрываемым аппетитом; доктор Кроу, словно по контрасту, едва прикасался к своим блюдам, но ножом и вилкой он манипулировал с мастерством хирурга. Словно подчеркивая раскованную непринужденность Рорке, он сидел безмолвно и неподвижно, изучая Монти и ее отца настороженными стальными глазами, от которых ничто не могло укрыться.

Пятидесятидвухлетний Кроу обладал своеобразной внешностью. У него было узкое, лошадиное, с острыми чертами и слишком близко посаженными глазами лицо. Это придавало взгляду столь сильную энергичность, что Монти порой чувствовала смущение. «Губы у него тоже странные», — подумала она. Они были очень тонкими, кроваво-красного цвета и, выделяясь на алебастрово-бледном лице, навевали мысли о декадансе.

Монти заранее поинтересовалась личностью Кроу и была поражена его биографией. В фармацевтической индустрии исполнительный директор редко бывал ученым, а Кроу, без сомнения, мог при желании сделать блистательную карьеру как исследователь. Он закончил Кембридж в числе лучших выпускников по биологии и фармакологии, а затем перебрался в Соединенные Штаты, где, специализируясь в области изучения иммунных систем, получил степень магистра.