Первая могила справа - Джонс Даринда Страница 8

— Значит, недавно умерла какая-то девочка, которую вы знали? Светленькая такая?

Тафт уставился на меня так, будто я окосела и пускаю слюни. На всякий случай я вытерла опухший уголок рта.

— Нет. — Он задумался. — Но примерно месяц назад погибла одна девочка. У нее были светлые волосы. Я пытался сделать ей искусственное дыхание, но оказалось слишком поздно. Такое горе.

— Верю. Мне очень жаль.

Девочка вздохнула:

— Правда, он классный?

Я фыркнула.

— Что? — переспросил Тафт.

— Ничего-ничего. То есть — это действительно трагедия.

— Полегче, сука.

Я изо всех сил постаралась не выпучить от удивления глаза. Живым странно наблюдать, как я реагирую на что-то, чего они не видят и не слышат. Я осторожно обернулась к девочке, делая вид, что любуюсь пейзажем позади, и вопросительно приподняла брови.

— Ты его не получишь, поняла? — рявкнула она из-за решетки.

— Угу, — тихонько произнесла я.

Тафт покосился на меня:

— Прекрасный район.

— Да, пожалуй.

— Я тебе глаза выцарапаю, слышишь, ты, уродина!

Уродина? Ну все, с меня хватит. Пора поиграть в мобильник.

— Ой, — произнесла я, роясь в сумочке. — Кажется, у меня жужжал телефон. — Я щелчком открыла трубку. — Алло?

— На твоем месте я бы не стала пользоваться пудрой с блестками. От нее никакого толка.

— Она без блесток.

— И перестань пялиться на него. Он заслуживает кого-нибудь покрасивее.

— Послушай, малышка, — начала я, снова оборачиваясь, чтобы полюбоваться пейзажем за спиной. Надеюсь, это не было похоже на то, что я беседую с призраком на заднем сиденье, притворяясь, будто болтаю по телефону. — У меня невероятный роман с парнем, который тоже никогда не будет со мной. Comprende?

Девочка стукнула кулачками по обтянутым пижамой коленкам и сверкнула на меня глазами:

— Я тебя предупредила, сука.

— Прекрати меня так называть, малявка!

Тут я заметила, что Тафт удивленно сдвинул брови.

— Ох уж эти родственники, — хохотнула я.

Разумеется, фокус с мобильником срабатывал, когда на телефоне был выключен звук. Пока я пыталась объяснить юной собеседнице, что свет совсем рядом и ей следует войти в него, мой сотовый заиграл Пятую симфонию Бетховена — это значило, что звонит дядя Боб. Едва не выронив телефон, я улыбнулась Тафту.

— Наверно, предыдущий звонок оборвался. — Я не стала комментировать тот факт, что несколькими секундами ранее был якобы включен только виброзвонок.

Призрак на заднем сиденье злорадно расхохотался. Откуда, черт возьми, взялся этот ребенок? Тут меня осенило. Вот оно что! Может, она пришла из ада?

— Черт, — пробормотала я.

— Ты же хочешь, чтобы я отправилась к свету, так что сама иди ко всем чертям, — ухмыльнулась несносная девчонка.

— Я этого совсем не хочу!

— Ладно, — озадаченно произнес дядя Боб. — Больше не буду звать тебя «малышкой».

— Прости, дядя, я приняла тебя за другого.

— Да, меня часто путают с Томом Селлеком. [8]

— Вашему дяде ничего не надо? Может, кофе? Латте? — оживился Тафт.

Подлизывается, как девчонка.

— Раз уж вы спросили, ему нужна суррогатная мать для внебрачного ребенка.

Тафт поджал губы, отвернулся и уставился на дорогу.

Ладно, признаю, это прозвучало грубовато. Чертенок на заднем сиденье думал так же. Она замахнулась на меня.

Рассмеявшись, я увернулась от ее кулачка, якобы случайно уронив вишневую гигиеническую помаду на пол.

— Молчание — знак согласия, — сказал дядя Боб.

— Хорошо. В девять у меня в офисе. Поняла. Я только забегу домой, чего-нибудь перехвачу и приду.

— Спасибо, малышка. Как ты себя чувствуешь?

— Я? Лучше всех, как всегда, — ответила я, и в этот момент златокудрый бесенок прыгнул на меня и попытался вцепиться в лицо. Девчонка выпала из машины где-то между Карлайл и Сан-Матео. — Знаешь, дядя Боб, недавно я совершенно точно выяснила, почему некоторые виды съедают свое потомство.

Глава 4

Я люблю детей, но целого мне не съесть.

Я опасалась, что белокурый бесенок увяжется за мной и продолжит мотать мне нервы, поэтому, прежде чем забраться в Развалюху и помчаться домой, убедилась, что девчонки нигде не видно. На всякий случай я вихрем влетела в квартиру, торопливо поздоровалась с мистером Вонгом и обшарила тумбочку под телевизором в поисках штучек для изгнания бесов. Я держу их там, потому что экзорцизм — это очень весело.

Если честно, я ничего такого не умею, несмотря на все преимущества ангела смерти. В моих силах лишь помочь призракам разобраться, почему они все еще на земле, а потом заманить их в мир света. Я не могу заставить их делать что-то против воли. По крайней мере, мне так кажется. На самом деле я просто никогда не пробовала. Но я могу их обвести вокруг пальца. Несколько свечек, короткая молитва — вуаля, экзорцизм дня. Клюнув на это, покойники уходят даже вопреки собственному желанию. Все, кроме мистера Хабершема. Когда я попыталась его изгнать, он только рассмеялся. Старый пердун.

Несмотря на мистера Хабершема — и, положа руку на сердце, мистера Вонга, — мне нравится здесь жить. И не только потому, что мой дом, «Плотина», расположен ровно за папиным баром, а следовательно, и моим офисом; это еще и местная достопримечательность.

Я живу здесь чуть более трех лет, но когда была помладше — слишком маленькой, чтобы знать о существовании порока, — это старое здание впечаталось в мою память, хотя и не по собственной вине. Позже, когда папа купил здесь бар, я зашла на стоянку позади дома и снова увидела «Плотину» — впервые за десять лет. Подняв глаза на затейливый готический орнамент над входом (что редкость в Альбукерке), я замерла как вкопанная: перед моим мысленным взором закрутился калейдоскоп мучительных и мрачных воспоминаний. От них у меня сжало сердце, сперло дыхание, и с тех пор я буквально одержима этим домом.

У нас общая история — ужасная, кошмарная история, в которой был замешан условно освобожденный за взятку насильник. Наверно, мне казалось, что, поселившись здесь, я справлюсь со своими демонами. Но это срабатывало, только если демоны не появлялись.

Я включила кофеварку и пошла в ванную проверить, не опухли ли мои глаза, как прежде челюсть. Реветь в три ручья, как кинозвезда в реабилитационном центре, — не лучший способ сохранить красоту. Но потом я заметила, что красные мешки под глазами подчеркивают их золотистый оттенок. Круто. Я открыла горячий кран на полную мощность и выждала необходимые десять минут, пока вода нагрелась.

А еще говорят, что в Нью-Мексико нехватка воды. Судя по нашему дому, это не так.

Тут я услышала, как в квартиру с кружкой кофе в руках зашла Куки, моя соседка, она же лучшая подруга, она же секретарь. Куки очень похожа на Крамера из «Сейнфелда», только не такая нервная, — скажем, как Крамер на прозаке. А про кофейную кружку я сказала, потому что у нее в руках всегда кружка кофе. Без него ей трудно связывать слова в предложения.

— Дорогая, я дома! — крикнула она из кухни.

С этим не поспоришь.

— Я тоже! — прозвенел нежный голосок.

Я познакомилась с Куки, когда перебралась в «Плотину». Она тогда только переехала сюда после безобразного развода (ее слова) — и мы быстро подружились. Но к ней в комплекте прилагалась дочь Эмбер. Мы с Куки сразу же поладили, а вот насчет ее дочки я поначалу немного сомневалась. Мне никогда особенно не нравились существа ростом метр с кепкой, наделенные сверхъестественной способностью за считаные секунды указать мне на все мои недостатки. А еще (исключительно для протокола) я тоже умею читать, не шевеля губами. Но я решила завоевать Эмбер любой ценой. И стоило нам разок сыграть в мини-гольф, как она уже могла веревки из меня вить.

— Я сейчас! — прокричала я из ванной. Должно быть, миссис Лёвенштейн, соседка снизу, затеяла стирку, потому что вода быстро превратилась в кипяток. Я умывалась в клубах пара. Потом взглянула в зеркало, и у меня снова опустились руки. Слава богу, что парень из сна не увидит меня такой. Я промокнула лицо полотенцем, опять посмотрела в зеркало и отпрянула: на его поверхности блеснули и снова запотели буквы.