Призрачная деревня - Юлия Михалева Страница 8

Егорка подошёл к двери, и та тотчас же распахнулась, как будто только его и ждала. Когда брат скрылся за ней, Яшка вздохнул, кивнул сам себе, и пошёл обратно – в Красную горку.

Егорку искали весь день и всю ночь – по лесу, с фонарями. Чего только Яшка за эти бесконечные часы не наслушался, каких только тычков – помимо попрёков – не перепало! То, что бестолочь он никчёмная – это самое меньшее, что довелось услышать. Конечно, чего-то похожего и ожидал, но не в такой же степени!

Впрочем, как стемнело, волнения старших и ему передались. А что, если что-то пошло не так – или вовсе Лиза обманула? Он гнал эти мысли прочь, но на душе стало сумеречно и тревожно, хоть вой.

А на утро, когда рассвело, Егорку нашли в сарае, где и сам Яшка до того ни раз просыпался. Отец глазам не верил: он тот сарай обшарил за день сверху донизу. Но Егорка, потирая припухшие ото сна веки, сказал, что забрёл сюда днём и заснул.

Яшка тут же из опалы вышел, все на маленького переключились: то ругали, то жалели да радовались.

Весь день Яшка поблизости отирался, всё ждал со страхом – выдержит ли малыш? Не разговорится ли? Не расскажет ли правду, не признается ли, что это Яшка в лес его завёл и в деревню идти заставил? Но брат молчал. Он казался сонным, вялым – каким-то заторможенным. Не ел толком, не играл. Только пил жадно.

Лишь вечером Яшке выпала желанная возможность к брату подобраться без посторонних – наконец-то толпа новоявленных нянек того одного оставила – да вопрос задать, который жёг и глодал:

– Ну как? Что было-то?

Тот взглянул спокойно и равнодушно.

– Ты про что?

– Как – про что? Сам знаешь. Про то самое. Про что говорить не велено.

– А про что не велено?

– Ты лучше меня не зли.

Егор пожал плечами.

– Где ты был?

Хотя этот вопрос ему сегодня уже задали все участливые соседи, брат не показал раздражения.

– Спал.

Это ладно: сам Яшка тоже долго не мог определиться – сон деревня или не сон. Понятно, что маленький брат решил думать так про то, чего не мог объяснить.

– А что тебе снилось?

Брат подумал, помотал головой.

– Не. Ничего, – протянул безучастно.

– А что ты видел прежде, чем уснул?

– Двор наш видел. Козу. Нюрку – она по грибы собиралась. А с собой не взяла.

Сестра с рассветом по грибы выходила. Значит, это совсем раннее утро было – Яшка ещё спал.

– А потом?

– А потом я уснул в сарае.

– Ты помнишь, как туда шёл?

Егорка снова помотал головой.

– Но я там проснулся.

Неужели он правда ничего не помнил? Хорошо, если так: можно было бы за себя не бояться.

Яшке нестерпимо хотелось расспросить обо всём Лизу – и, в первую очередь, о том, как этот визит брата в деревню скажется на его собственном будущем: сам он упорно никакой связи не видел. Но увы – та строго-настрого велела не появляться ровно девять дней с того, как он приведёт Егорку.

Приходилось ждать. Яшка чуть с тоски не выл: до того ему эти дни казались долгими.

А Егорка, между тем, изменился – и, как видно, всё ещё продолжал меняться. Он совсем другим стал: чужим и каким-то холодным. Прежде он какой был? Добрый, дружелюбный. Привязчивый. Хотя уж почти десять пацану, а любил, когда его мать или сёстры тискали тайком – щипали, гладили, когда и в щёки целовали. Дурить любил. С пацанами деревенскими носиться. В общем, обычный мальчишка, ничего в нем такого не было, чтобы думать особо. И хлопот никаких.

А теперь он всё время дома сидел. Молчал, смотрел в стену и воду пил. На вопросы – а они всё чаще звучали: не только Яшка, но и все домашние время спустя эти перемены заметили – отвечал односложно и неохотно.

От всего, что предлагали, отказывался.

Но перемены-то продолжались.

Пару дней спустя мать яблоко красивое при Яшке сорвала, протёрла рукавом – и в дом.

Он тоже как раз туда возвращался, так что всё дальше своими глазами видел.

Мать яблоко Егорке, всё так же сонно сидевшему на стуле, как куль, протянула:

– Хочешь яблочко?

И тот на сей раз своим «нет» не отделался. Он и вообще рта не раскрыл. Схватил то яблочко – да как с силой шмякнет об стену. Мать обомлела: раньше он ни разу такого не вытворял. Даже младенцем – кашу, и ту не размазывал.

Но ладно: это ведь всё равно только начало было.

Ночью того же дня Егорка в курятник забрался и передушил двух несушек. Когда утром его нашли, он спал, зажав в руках окровавленную тушку. Лицо, руки, рубаха – всё в куриной крови, а на рот и щёки перья налипли.

Тут, понятное дело, и отец, и мать уже не на шутку перепугались. Решили, что помешался Егорка, и всё причину искали. Мать с сёстрами перебирали, что могло его так напугать, чтобы он разумом двинулся. К счастью, Яшка подозрений избегал: все знали, как Егорка всегда за ним увивался, и помыслить не могли, чтобы вдруг старший брат что-то с ним сотворил.

– Что гадать-то? В больницу надо вести, – отец сухо положил конец домыслам.

Вести-то надо – а до тех пор что с ним делать? Днём-то, допустим, он теперь был под присмотром, хотя и активности никакой не проявлял – а ночью что?

– Постели в сарае, – предложил отец.

Мать обычно с ним не спорила, но тут прямо разбушевалась:

– Сам и ночуй в сарае! Он что, зверь тебе какой?

Долго они друг на друга кричали – уже и не из-за Егорки. Яшка – до него дела, к счастью, не было – слышал те крики даже с улицы, куря поодаль от дома.

А ночью Егорка в хлев забрался и козлёнка там задушил. Маленькую белую козочку, с которой совсем недавно так любил возиться.

Мать расплакалась – так же громко и открыто, как совсем недавно Любка.

Но девять дней наконец истекли – Яшка бегом бросился в лес.

Лиза на завалинке сидела. На плечах – шаль красивая, цветастая, красно-синяя. И сама краше прежнего Яшке, сильно по ней скучавшему, показалась. Глаза голубые, чистые, яркие, как то небо без туч – отчего-то оно всегда над деревней такое яркое, даже когда в Красной горке хмурилось. Губки пухлые, розовые, щёки румяные.

У ног собака её сидела, а поодаль козочка маленькая белая паслась.

И до того она была Яшке знакома, что аж сердце будто остановилось. Если бы сам своими глазами не видел утром, что от их собственной козы осталось, поклялся бы, что это она и есть.

Лиза встала, улыбнулась. Яшка сжал её в объятиях, забыв и о страхах, и о вопросах, и о брате,