Стивен Кинг - Высокая зеленая трава Страница 8

Только не могла ползти быстро. Нутро пульсировало от ужасной тяжести и ощущения напряженности, словно она проглотила набивной мяч. Ей хотелось блевануть.

Он поймал ее за лодыжку и потянул. Она упала на живот, на свой несчастный пульсирующий живот. Режущая боль пронзила его нижнюю часть, возникло ощущение, будто там что-то взорвалось. Подбородок ткнулся в мокрую землю. Перед глазами закружились черные мушки.

— Куда это ты собралась, Бекки Демат? — Она не называла ему своей фамилии. Не мог он ее знать. — Я снова тебя найду. Трава покажет мне, где ты прячешься, маленькие пляшущие человечки приведут меня к тебе. Иди сюда. Тебе больше незачем ехать в Сан-Диего. Никакие решения по ребенку не нужны. Все уже сделано.

Перед глазами прояснилось. Она увидела перед собой, на примятом участке травы женскую соломенную сумку, вываленное из нее содержимое, и среди этих вещей — маленькие маникюрные ножницы, выглядели они скорее кусачками, чем ножницами. На лезвиях запеклась кровь. Ей не хотелось думать о том, как Росс Гумбольт из Поукипзи использовал эти ножницы, для чего она могла бы их использовать.

Тем не менее, ее рука обхватила ножницы.

— Сюда, я сказал, — прорычал Росс. — Быстро, сука. — Продолжая тянуть ее за ногу.

Она развернулась и набросилась на него, с зажатыми в кулаке маникюрными ножницами Натали Гумбольт. Ударила по лицу, раз, другой, третий, прежде чем он начал кричать. Криком боли, пусть даже перед тем как она с ним покончила, крик этот перешел в всхлипывающий хохот. Бекки подумала: «Мальчишка тоже смеялся». Потом какое-то время не думала вовсе. До восхода луны.

В последнем дневном свете Кэл сидел на траве, смахивая с лица слезы.

Нет, на милость слез он не сдался. Просто плюхнулся на задницу, осознав, что бродить по траве и звать Бекки смысла нет — она уже давно перестала отвечать на его крики, — и через какое-то время глаза защипало, они стали влажными, а дыхание — хриплым.

Сумерки радовали глаз. Небо обрело густой, истинно синий цвет, и продолжало темнеть, на западе, за церковью, горизонт светился заревом угасающих адских углей. Он все это видел, когда набиралось достаточно сил, чтобы подпрыгнуть и посмотреть, и он мог убедить себя, что есть смысл определить, где находишься.

Кроссовки промокли насквозь, стали тяжелыми, ступни болели. Он снял правую кроссовку, вылил из нее грязную воду. Носков не носил, и его голая ступня выглядела призрачно-белой, совсем как у утопленника.

Он снял другую кроссовку, тоже хотел вылить из нее воду, замялся. Поднес кроссовку к губам, поднял и позволил грязной воде — воде, которая пахнула, как его вонючая нога, — вылиться ему на язык.

Он слышал Бекки и Мужчину, далеко-далеко в траве. Слышал, как Мужчина говорил с ней ликующим пьяным голосом, чуть ли не читал лекцию, хотя Кэл мало что мог разобрать. Что-то о камне. Что-то о танцующих человечках. Что-то о жажде. Строку из какой-то народной песни. Что там пел этот парень? «Двадцать лет ты писал, и тебя отправили в ночную смену»? Нет… это неправильно. Но что-то близкое. В народной музыке Кэл разбирался не очень, скорее, был поклонником рок-группы «Раш». Через страну они катили на «Постоянных волнах».

Потом он услышал, как эти двое схватились и борются в траве, услышал сдавленные хрипы Бекки и кричащего на нее мужчину. Потом послышались вопли… вопли, очень уж напоминающие демонический смех. Не Бекки. Мужчины.

К этому моменту Кэла охватила истерика, он бежал. Подпрыгивал, звал ее. Долго кричал и бегал, прежде чем совладал с нервами, заставил себя остановиться и прислушаться.

Он наклонился, уперся руками в колени, тяжело дыша, горло саднило от жажды, и сосредоточился на тишине.

Трава затихла.

— Бекки? — позвал он вновь, охрипшим голосом. — Бек?

Никакого ответа, только шуршание ветра в траве.

Он еще немного прошел. Позвал снова. Сел. Старался не плакать.

И сумерки выдались великолепными.

Он порылся в карманах, в сотый напрасный раз, не оставляя надежду найти сухую, с прилипшими ворсинками пластинку «Джуси фрут». Он купил упаковку «Джуси фрут» в Пенсильвании, но они с Бекки сжевали ее еще до границы Огайо. Только зря потратили деньги. Сладкий фруктовый привкус практически полностью уходил после четырех прикусов. Кэл нащупал плотную бумагу и вытащил книжицу спичек. Он не курил, но спички раздавали бесплатно в маленьком винном магазине, расположенном напротив Дракона Каскаскии в Вандалии. Обложку украшал тридцатипятифутовый дракон из нержавеющей стали. Бекки и Кэл заплатили за пригоршню жетонов и провели большую часть раннего вечера, скармливая их большому металлическому дракону и наблюдая, как из его ноздрей вырываются струи горящего пропана. Кэл покрутил книжицу в руке, нажал большим пальцем на мягкий картон.

«Сожгу поле, — подумал он. — Сожгу это гребаное поле». Высокая трава будет гореть, как солома, скормленная огню.

Он представил себе реку горящей травы, искры и пепел, взмывающие в воздух. Образ получился такой явственный, что он мог закрыть глаза и унюхать запах пожара; в каком-то смысле очищающую вонь этой горящей зелени.

А если пламя набросится на него? Если Бекки окажется на пути огня? Вдруг она лежит без сознания и очнется от запаха горящих на голове волос?

Нет, Бекки останется в стороне. И он останется в стороне. Идея состояла в том, чтобы причинить боль траве, показать, что шутить с ней он больше не намерен, и тогда она позволит ему — позволит им — уйти. Всякий раз, когда трава касалась его щеки, он чувствовал, что она дразнит его, насмехается над ним.

Он поднялся на гудящие ноги и принялся выдергивать траву. Она напоминала крепкую старую веревку, крепкую и шершавую, и обдирала руки, но он все равно выдернул несколько стеблей, переломил несколько раз, сложил в кучку и опустился перед ней на колени, как кающийся грешник у личного алтаря. Оторвал одну спичку, прижал к чиркашу, опустил обложку книжицы и дернул. Вспыхнул огонек. Кэл наклонился ближе и вдохнул горячий запах серы.

Спичка погасла в тот самый момент, когда он поднес ее к влажной траве, снаружи стебли покрывали капли росы, внутри их наполнял сок.

Его рука дрожала, когда он зажигал следующую спичку.

Она зашипела при прикосновении к траве и тоже погасла. Разве Джек Лондон не написал об этом рассказ?

Еще одна. Еще. Каждая гасла в маленьком облачке дыма, едва коснувшись мокрой зелени. Одна погасла по пути: ее задул легкий порыв ветра.

Наконец, когда спичек осталось шесть, он зажег еще одну и поднес огонек к книжице. Сделанная из плотной бумаги, она вспыхнула белым пламенем, и он бросил ее в кучку кое-где опаленной, но по-прежнему сырой травы. Какие-то мгновения книжица лежала на зеленовато-желтой массе, от нее поднимался длинный, яркий язык пламени.