Джеймс Херберт - Вторжение Страница 8

— Лезьте дальше, — крикнул Калвер. — Все в порядке. Главное, не останавливайтесь!

Калвер чувствовал, как сползающий потолок почти коснулся его макушки. И на какое-то мгновение мелькнула мысль: не вернуться ли назад, в подвал? Но, судя по лавине осколков, несущихся вниз, было ясно, что там им делать нечего. С энергией, удвоенной отчаянием, он продолжал двигаться вверх, не затрачивая силы на ненужные слова, чтобы подбодрить ползущего впереди мужчину, тем более что он все равно не услышал бы его из-за сильного шума. Вскоре Калверу пришлось ползти на животе, ударяя грудь о края ступеней. Он уже почти потерял надежду выбраться отсюда.

Но тут он увидел, что слепой уже добрался до цели и, стоя на коленях, размахивал руками перед лицом Калвера, пытаясь помочь ему. Калвер ухватился за его руку. Слепой изо всех сил резко дернул его вперед. Калвер помогал ему, подталкивая себя локтем свободной руки и носками ботинок, упирающихся в ступени рушащейся под ним лестницы. Сквозь безумный грохот вокруг он явственно различал скрип неумолимо, как крышка гроба, опускающейся на него бетонной плиты. И все же он успел выползти наружу и подтянуть колени как раз в тот момент, когда плита рухнула вниз.

Он вскочил на ноги и потащил слепого к широкому дверному проему, который еще совсем недавно, несколько минут назад, когда они стремглав вбежали сюда, был парадным входом в это здание. Сейчас это была всего лишь дыра в растрескавшемся и готовом вот-вот рухнуть обломке стены.

Сквозь эту дыру они выбрались в разбитый вдребезги, опустошенный мир. Калвер старался не смотреть по сторонам. Он думал только об одном: как бы поскорее отойти на безопасное расстояние от рушащегося здания. Слепой, прихрамывая, прижимался к нему, как ребенок, который боялся потеряться.

Вокруг царила неимоверная свалка. Сгоревшие, полуобгоревшие, изуродованные, развалившиеся на части автобусы, легковые автомобили, грузовики, такси — все в полном беспорядке громоздилось, как на гигантской свалке. Некоторые машины были перевернуты вверх колесами, на их днищах валялись другие, присыпанные сверху грудой обломков. Видеть все это было невыносимо. Калвер быстро пробирался через завалы покореженного металла, протискиваясь сквозь узкие проходы, карабкаясь через сцепленные бамперы, перелезая под днищами машин, и тащил за собой своего слепого товарища. В конце концов оба свалились в изнеможении возле черного такси, из разбитого переднего стекла которого свешивалось мертвое тело шофера.

Они судорожно хватали ртом воздух, густо насыщенный пылью и дымом. Одежда их была разодрана и заляпана грязью. Сквозь дыры проглядывали синяки, ссадины, кровоточащие раны. Где-то совсем рядом раздался грохот, по-видимому, рухнуло здание, из которого они только что выбрались. Но звук повторялся, эхом перекатываясь по улице. Это был смертельный стон агонизирующей улицы, последние некогда величественные строения из стекла и бетона рассыпались, как карточные домики.

Оправившись от шока, они стали различать и другие звуки, окружавшие их со всех сторон. Это были человеческие голоса, слившиеся в один предсмертный отчаянный крик. Слепой оглядывался по сторонам, будто силился что-то разглядеть. Калвер же, напротив, старался ни на что не обращать внимание. Он посмотрел на своего спутника, и, хоть, как тогда в темноте подвала, так и сейчас под толстым слоем беловато-серой пыли, запорошившим их с головы до ног, он почти не видел его лица, Калвер все же подумал, что мужчине, наверное, лет пятьдесят или чуть больше. Его костюм, разорванный и грязный, все же выдавал в нем не простого клерка, а возможно, бизнесмена или конторского служащего одного из ведущих департаментов города.

— Спасибо за помощь, — громко сказал Калвер. Ему хотелось, чтобы слепой услышал его слова. Тот повернулся к нему и сказал:

— Взаимно.

Калвер улыбнулся.

— Я думаю, мы одинаково нужны друг другу. Давайте и дальше держаться вместе. И ведите меня в ваше безопасное место. Дорога каждая минута.

Слепой схватил Калвера за руку и возбужденно проговорил:

— Да, да, вы совершенно правы. Если мы хотим выжить, мы ни на что не должны обращать внимание. Все равно не в наших силах что-либо изменить, да и помочь мы никому не можем.

Калвер вздрогнул то ли от слов своего спутника, то ли от той страшной картины, которую увидел, заглянув внутрь покореженного такси, возле которого они остановились. Среди изуродованных трупов была женщина с ребенком. Голова мальчика была неестественно вывернута, как у сломанной куклы. Мать тоже застыла в странной позе, руками и телом прикрывая ребенка. По-видимому, она думала, что так сможет защитить его. “Господи, какой ужас, — подумал Калвер. — Куда они ехали — за покупками, в кино, в театр или, может быть, встретить папу, работавшего в одном из этих огромных офисов?” Какое это теперь имело значение. Для них все кончилось в тот момент, когда какая-то страшная сила оторвала такси от земли, подняла в воздух, будто детскую игрушку, и вдруг, словно раздумав играть в эту дикую игру, швырнула обратно вниз.

Калвер обвел расширенными от ужаса глазами все, что мог охватить его взгляд, и буквально оцепенел, осознав масштабы разрушения. Привычный лондонский пейзаж с его небоскребами и шпилями древних соборов, весь знакомый до мелочей силуэт города исчез, как будто, его никогда не было. Все превратилось в руины, огромные свалки, перемежаемые пожарищами. Небо, неестественное, будто задрапированное черной тканью, низко висело над городом. Тонкий спиральный столб — ненавистный символ уничтожения, лениво поднимался вверх, туда, где еще совсем недавно светило июньское солнце. Калвер заметил, что столбов было несколько. Он еще раз внимательно огляделся по сторонам: два столба поднимались на западе, один — на севере, один — на северо-востоке и еще один, последний, — на юге. Всего их было пять. Боже мой, пять! Значит, на город сброшена не одна, а пять бомб. О Господи, это конец!

Он отвел взгляд от горизонта и в бессильной ярости стукнул кулаком по крыше изуродованного такси. Он оказался свидетелем воплощенного зла в его худшем, самом непоправимом виде. И сотворил это человек. Таков итог бессмысленной агрессивности, веками живущей и в мужчинах, и в женщинах, и даже в детях: взрыв всеобщей злобы, который никто не смог предотвратить. Господи, прости нас всех.

Из руин и развалин, из-под обломков зданий стали выползать люди, израненные, истекающие кровью, с побелевшими от только что пережитого шока лицами, с остекленевшими, остановившимися глазами. И самое страшное — на всех лежала невидимая, но явственно ощутимая печать смерти. Они еле двигались, спотыкаясь на каждом шагу, с трудом выбираясь из своих разрушенных, никому больше не нужных убежищ. Некоторые двигались молча, некоторые с тихой моль-бои обращались неведомо к кому, многие бились в истерике. Но каждый из них был одиноким островом, обреченным погибнуть в одиночку. Каждый был в состоянии воспринимать только свою собственную боль, оплакивать только свою судьбу.