Ульрике Швайкерт - Власть тьмы Страница 8

Оба ирландца вошли с толпой в большой вестибюль.

— Бог мой! — воскликнул Брэм. — Я многое слышал о великолепии оперного театра Гарнье, сам фасад произвел на меня впечатление, но это нечто невообразимое!

Даже Оскар не удержался от комплимента:

— Да, он заслужил свою славу.

На следующий этаж вела необычная лестница с широкими ступенями и балюстрадами, люстрами и мраморными колоннами всевозможных оттенков, расписными капителями и куполом, сквозь стеклянную середину которого мерцало ночное небо. Эта лестница сама по себе была сценой, на которой каждый вечер шел спектакль.

Приятели в элегантных фраках медленно поднимались по мраморным ступеням, разглядывая все кругом. Оказавшись наверху, они полюбовались мозаиками вестибюля, а затем вошли в большое фойе, золотой блеск которого — усиленный зеркалами и люстрами — ослепил их и вызвал очередной возглас восхищения.

— Теперь я понимаю, почему выбрали чертеж такого молодого архитектора, — сказал Оскар. — Он понял главное.

— А именно?

— Что дамы и господа из высшего общества идут в оперный театр не для того, чтобы послушать сопрано А или поаплодировать тенору Б, и не для того, чтобы рассмотреть в бинокль артисток балета — я признаю, порой ходят именно с этой целью, но она скорее второстепенна. Сюда приходят, чтобы на других посмотреть и себя показать, мой друг, а для этого нужны подходящие декорации!

Еще какое-то время приятели слонялись взад и вперед, пока не решили, что пришло время занять свои места.

Первый акт уже давно начался, а действие набирало драматизма. Брэм ерзал рядом с Оскаром на одном из обитых бархатом креслах.

— Кресло темно-красное, мой друг, ты это заметил? Не синее, как принято в оперных театрах. Гарнье рискнул, и, должен тебе сказать, это станет модой.

— Как ты до этого додумался? — спросил Брэм, стараясь перекричать оглушительное сопрано.

Оскар достал театральный бинокль и окинул взглядом все занятые ложи, на фоне которых — помимо своих спутников во фраках — выделялись обрамленные разноцветным шелком и украшенные ювелирными изделиями декольтированные дамы.

— Темно-красный выгодно подчеркивает цвет лица! Теперь можно разглядеть все великолепие более детально.

Брэм подавил смешок и обратил внимание на полукруг пятиэтажных выступающих лож. С ухмылкой на лице он вынужден был признать, что его товарищ прав.

— Очень выгодно, да.

Внезапно Оскар приглушенно выругался.

— Что случилось? — поинтересовался Брэм.

— Вон там, видишь? — Он указал на пятую ложу в первом ярусе. — Пусто! Ни одного зрителя! А нам сказали, что мест в ложах больше нет. Это же скандал!

— Успокойся, Оскар, отсюда лучше видна сцена, чем с той ложи.

— Ха, как будто это имеет значение! — воскликнул Оскар, который и не собирался успокаиваться. — Ты неисправим, мой друг. Но вот что я тебе скажу: это будет иметь последствия. После антракта мы будем сидеть там, наверху!

Когда занавес опустился, возвещая о первом антракте, Брэм уже давно забыл об этом инциденте. Они с Оскаром в приподнятом настроении вышли в фойе.

— Чего же мы медлим? Для того чтобы сменить декорации, понадобится куда больше, чем полчаса. Я слышал, что в салоне наверху подают мороженое!

— Для этого у меня сейчас нет времени, — резко ответил Оскар. — Мне надо переговорить с директором. — Он проигнорировал робкие протесты Брэма и поспешил к большой лестнице, на которой как раз появился Оливье Галанцье-Дюфресной под руку с молодой дамой. Оскар обрушился на озадаченного директора оперного театра с искусной речью-жалобой. Директор открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на сушу. Да, у Оскара несомненный ораторский талант, без зависти признал Брэм. В этом его друг был непревзойденным.

— Не будете ли вы так любезны провести нас в ложу помер пять? — подсказал Оскар, пока директор собирался с мыслями.

— Мне действительно очень жаль, но нет, это совершенно невозможно, господа.

— Как? Невозможно? Занять место в пустой ложе? — Оскар разразился бранью. Директор смущенно отвернулся. У него на лбу выступили капли пота.

— Эта ложа забронирована, понимаете, на все представления, — выпалил он.

— Забронирована? Кем? Очевидно, тем, кто любит блистать своим отсутствием. Вы полагаете, что владелец придет ко второму или к третьему акту? Ну хорошо, тогда мы обещаем, что, если он появится, вежливо удалимся и уступим ему его места.

— Все не так просто, — возразил директор, лицо которого стало успокаивающе-зеленоватого оттенка. — Владелец будет рассержен. Он не разрешает ничего подобного. Пресвятая Дева Мария, будет ужасно, если он обнаружит вас в своей ложе. А он все равно вас обнаружит. Ничто, что происходит в этом театре, не проходит мимо него.

Брэм испугался, что директор вот-вот потеряет равновесие и свалится на великолепной лестнице. Он что, болен? Иначе Брэм не мог объяснить его реакцию.

Даже Оскар смотрел на директора, наморщив лоб.

— Я уже встречал странных субъектов, но этот — нечто особенное, — шепнул он своему другу.

Внезапно в их разговор вмешалась дама:

— Ложа принадлежит призраку!

— Что, простите? — одновременно переспросили Брэм и Оскар.

Директор стонал и дрожал.

— Да, каждый в оперном театре знает об этом. Дух нашего театра, Призрак Оперы, требует, чтобы эта ложа навсегда была забронирована за ним и он имел возможность смотреть оттуда представления.

— Призрак Оперы! — возмущенно воскликнул Оскар. — Это самая странная история, которую мне когда-либо рассказывали. Господин директор…

Однако несчастный директор исчез — Брэм и глазом не успел моргнуть — под руку с дамой, растворился во все увеличивающейся толпе.

— Ты когда-нибудь слышал нечто подобное, мой друг? Брэм, эй, что с тобой? Ты выглядишь так, как будто сам только что видел это привидение!

Брэм Стокер покачал головой.

— Нет, не видел. Еще не видел! Но этот разговор подтверждает слухи, из-за которых я приехал. Этот призрак, по всей видимости, существует, и я это выясню! — С сияющей улыбкой он взял друга под руку. — Оскар, пойдем со мной. Я угощу тебя порцией новомодного мороженого. Как хорошо, что в Париж мы приехали вдвоем.

Оскар Уайльд покачал головой.

— Не знаю, возможно, мне следует волноваться за состояние твоего здоровья, мой дорогой. Ты страдаешь одержимостью.

Но он все же позволил другу отвести себя в салон с мороженым и заказал самую большую порцию. Сладости доставляли Уайльду такое же удовольствие, как и прекрасные слова.