Сергей Гомонов - Сокрытые-в-тенях Страница 8

— Будьте любезны подождать меня здесь, господа, — попросил он спутников и, ко всеобщему удивлению, стал карабкаться на скалу.

Солнце перекатилось через зенит, когда взмокший от пота Ольсар добрался до края утеса, точно над поляной и над ожидающими его внизу людьми. Переводя дух, сыскарь с облегчением развел руки и медленно покружился. Отсюда, с высоты, вдалеке уже смутно угадывался шпиль Обелиска Заблудших. Вершина горы, на первый уступ которой он так долго лез, по-прежнему выглядела недосягаемо-величественной, в белоснежном шлеме и маске, в скалистых складках, проглаженных игрой света и теней — зеленых, синих, серых, а у провалов пещер и внутри — бездонно-черных. Чуть ниже облаков скользила парящая точка — орел. И по снегу вершины горы, повторяя полет, мчалась его маленькая тень.

Ольсар посмотрел вниз и вздрогнул. Нет, именно это он и ожидал увидеть, а потому, от оправданных ожиданий, ощутил словно бы разряд из гальванической батареи. Старательно успокаивая себя, сыскарь медленно раскрутил чернильницу, макнул в нее перо и стал зарисовывать то, что увидел с высоты уступа, то, что различить с земли было попросту невозможно…

Уставшие от бесцельного ожидания гонцы-возницы и долговязый присели на ствол поваленного дерева, а Гарт раскурил длинную тонкую трубочку, наполнив прохладный горный воздух ароматом свежего табака. Доктор же отправился поглядеть на одно из мертвых животных — вдруг да раскроется тайна гибели? Хотя после того, как над трупом поработали клювы стервятников — вряд ли…

Скелет, обтянутый рваной серой кожей, шерсть с которой облезла еще во время таяния снега, лежал на черной, будто выжженной, земле. И края опаленного участка на стыке с буйно заросшим травой имели четкую, ровную границу. Доктор нагнулся, зацепил немного сыплющейся почвы и растер ее в пальцах. На коже остались явственные следы копоти, словно от раздавленного кусочка угля.

Весело. Нетерпеливое желание уехать отсюда поскорее развеялось по ветру. И, кажется, доктор Лорс догадался, что там, наверху, делает его старинный приятель…

— Сгубите! Ведь сгубите коня!

И столько страдания слышалось в том реве, что челядь невольно приседала и старалась не попасть на глаза разгневанному Айнору, телохранителю месинары Ананты.

Подволакивая ногу, еле дыша в повязках, стягивавших переломанные ребра, Айнор с упрямой решимостью рвался к конюшням. Только сегодня узнал он, что личного скакуна правительницы, красавца Эфэ, страшась его норовистого, а подчас и вовсе буйного характера, всё это время не выводили из стойла. И если неведомое чудовище не смогло убить беднягу-телохранителя, то уж этот проступок конюхов мог послужить виной удара, от которого Айнор сейчас находился на тоненьком волоске…

Жуткий, косматый, в перекошенной маске и размотавшихся бинтах, охранник месинары сам походил на чудовище из сказов бродяг. Он разогнал всю конюшню и тяжело навалился на дверцы денника Эфэ. Несказанной белизны и грации, конь с дикими смолянисто-черными глазами шарахнулся к дальней стенке стойла. Громкое фырканье и, наоборот, сдавленное от тревоги ржание скакуна отрезвило Айнора, который любил Эфэ без меры, пусть и в значительной мере слабее, нежели госпожу свою, Ананту.

— Не серчай, Эфэ! Сейчас, выпущу тебя, душа моя! Не серчай! — переводя сбивчивое дыхание, приговаривал охранник и, наконец, справился с заевшей задвижкой.

Эфэ не поверил своему счастью, он даже отступил еще дальше.

— Идем, мальчик, идем!

Айнор порылся в кармане и наскреб там обломки зачерствевшей краюхи. Конь презрительно выдохнул, но потом с щекотанием подобрал бархатными губами угощенье друга. Телохранитель сильно провел рукой против роста шерсти коня. Клубок пыли заплясал в солнечном луче, что пробивался в маленькое оконце под потолком денника.

— И не скребли! — простонал Айнор. — Всех своими руками передавлю, дай-то срок! Ничего, Эфэ, ничего! Я им устрою, вот клянусь Ам-Маа Распростертой, что я им устрою! Идем!

Телохранитель уцепился за гриву Эфэ.

Прячась за кустами да за заборами, дворня со страхом смотрела на тех двоих — раненого мужчину и сказочно прекрасного коня. Скакун послушно, змеей изгибая гордую длинную шею, скользил вслед за человеком. Копыта его едва касались земли — словно лишь затем, чтобы обмануть пугливых зевак. Ведь иначе и заподозрят в колдовской принадлежности глупые людишки, коли решат, что умеет летать белоснежный красавец. Хвост его схож был с крылом эфемерного жителя поднебесья, готового к путешествию навстречу солнцу. Глаза, иссиня-черные, будто спелые маслины, пылали в предвкушении вольного бега. Никого больше не слушался своенравный Эфэ, никого, кроме хозяйки и Айнора. И не было вины конюхов в том, что боялись они его, как часа смертного…

Устало сел охранник на пень, откинулся спиной на телегу без колес, которая, перекосившись, стояла на краю выгона.

— Беги, мальчик! — хрипло сказал Айнор и махнул рукою.

Эфэ тут же взлетел на дыбы. Взметнулась белым пламенем густая нестриженная грива.

И легко, неслышно, точно юная танцовщица на кончиках пальцев, словно весенний ветер в горах, мчал скакун в широкое поле, а охранник глядел ему вслед из-под ладони и чуял, как уходит хворь из тела, тонет в мечте вскочить сейчас же на ноги и догнать неукротимого зверя, а потом бежать, бежать, бежать до бесконечности — вровень с ним, наделенным душою птицы…

Стал отступать и жгучий, вот-вот пережитой страх, который и рад был бы забыть Айнор, госпожу свою не сберегший, да не мог…

В тот жуткий вечер — все, что помнилось телохранителю — они втроем: месинара, он и горничная правительницы — находились в излюбленном Анантой местечке для отдыха. Это было поместье у Черного озера, выстроенное почти на границе с союзным Ралувином. Пейзажей, красивее и загадочнее черноозёрных, Айнор не видывал в своей жизни нигде и, поскольку одарен был живым и пытливым воображением, а также обучался грамоте и любил читать, то именно такими представлял себе неведомые земли, обрисованные в книгах древними сказителями — земли мифической Рэи.

Чем занимались они, какие разговоры вели, охранник не мог бы рассказать теперь при всем желании, ибо исчезли тогдашние события из головы его, как и не бывало. Но что-то происходило в те часы; необъяснимый провал, разделивший память Айнора на две жизни — до исчезновения месинары и после — глодал телохранителя смутными догадками и злыми угрызениями совести: «Не уберег!» Нейлия же, горничная, тоже ничего не смогла бы объяснить по причине безумия, которое стряслось с нею тогда же…