Джозеф Ле Фаню - Завещание сквайра Тоби Страница 8

Вряд ли кто-нибудь из слуг, за исключением верного Купера, отнесся к запрету всерьез, тем более что такие развлечения нечасто случаются в сельской глуши. Купер, однако, был весьма обеспокоен тем, что старшего сына покойного сквайра хоронят в старинной семейной часовне, а обитатели Джайлингден-Холла не желают отдать усопшему последние почести. Он спросил хозяина, не намерен ли тот выставить в дубовой гостиной хоть какое-нибудь угощение на случай, если в дом заедет кто-то из соседей, желающих почтить память отпрыска древнего рода. Однако сквайр лишь грязно обругал его, велел знать свое место и отдал приказ не только не устраивать никаких приготовлений, но и, напротив, сообщать гостям, буде те явятся, что хозяина нет дома, то есть фактически выставить их вон. Купер упорно возражал, сквайр разозлился не на шутку; в конце концов, разразившись проклятиями, он схватил шляпу и трость и выскочил из дома. В ту же минуту в конце аллеи показалась похоронная процессия, направлявшаяся к часовне со стороны таверны «Старый ангел».

Старый Купер неутешно метался по поместью и из ворот пересчитывал экипажи. Когда похороны окончились и процессия отправилась в обратный путь, он вернулся в парадную залу. Дверь была открыта, внутри, как обычно, никого не было. Не успел он войти, как к дверям подъехала траурная карета. Из нее вышли два человека в черных плащах, с креповыми лентами на шляпах, и, не оглянувшись по сторонам, направились по лестнице в дом. Купер медленно направился за ними. В дверях он оглянулся — кареты не было; дворецкий решил, что она, наверно, обогнула дом и поехала во двор.

Следом за двумя незнакомцами в трауре Купер вошел в дом. В парадной зале его встретил слуга, сообщивший, что джентльмены в черных плащах прошли через вестибюль и, не снимая шляп и не спрашивая позволения, поднялись по лестнице. Странное самоуправство, подумал честный Купер и пошел наверх, чтобы выяснить, в чем дело. Но незнакомцев нигде не оказалось. С этой минуты дом потерял покой.

Очень скоро в доме не осталось ни одного слуги, не замечавшего, что творится неладное. В коридорах звучали невидимые шаги, приглушенные голоса; из-за углов галереи, из темных ниш доносился тихий смех, угрожающий шепот.

Служанки, посланные с поручением, возвращались ни с чем, напуганные до смерти, и получали нагоняй от тощей миссис Беккет, считавшей подобные рассказы досужей выдумкой ленивой прислуги. Однако вскоре даже несгибаемой миссис Беккет пришлось изменить свои взгляды. Голоса начали тревожить и ее, причем, что самое худшее, непременно во время молитвы, времени которой пунктуальная дама не пропускала ни разу в жизни, и бесцеремонно обрывали ее. Стоило ей опуститься на колени, как откуда-то начинали доноситься обрывки слов и фраз, переходившие, по ее уверениям, в угрозы и страшные проклятия. Голоса звучали не только в спальне экономки. Бедной женщине казалось, что они окликают ее прямо из стен, которые в этом старом доме были очень толстыми, раздаются в соседних комнатах, то по одну сторону от ее спальни, то по другую. Иногда они аукали из далеких залов, приглушенные, но все равно грозные, отдавались эхом в обшитых деревом коридорах. Приближаясь, они звучали все громче и яростнее, перебивая друг друга. Едва сия достойная женщина приступала к молитвам, как из-за дверей доносились гнусные богохульства. Она в ужасе вскакивала с колен, и тотчас же голоса стихали, и в ушах у несчастной раздавались лишь гулкие удары ее собственного сердца да звон натянутых нервов.

Спустя минуту после того, как голоса замолкали, миссис Беккет не могла вспомнить ни единого слова из того, что они говорили. Обрывки фраз вертелись в голове, но она никак не могла ухватить общего смысла призрачной речи. Насмешки, угрозы, богохульства, столь отчетливо звучавшие у нее в ушах, забывались в тот же миг. Насмешки и злобная брань ранили бедную женщину тем сильнее, что она, как ни старалась, не могла уловить их значения, лишь в душе оставался неприятный, тяжелый осадок.

Довольно долго сквайр, казалось, оставался единственным человеком в доме, не замечавшим, что творится вокруг. За неделю миссис Беккет дважды собиралась увольняться. Однако благоразумная женщина, прослужившая на одном месте более двадцати лет, обязательно подумает не один раз, прежде чем решится окончательно покинуть дом. Она да старый Купер — последние из слуг, кто помнил, как велись дела при старом сквайре Тоби. Новой челяди было немного, и нанимались они от случая к случаю. Мэг Доббс, горничная, перестала ночевать в доме; в сопровождении младшего брата она уходила по вечерам в отцовскую сторожку у ворот. Старая миссис Беккет, державшая в ежовых рукавицах всю временную прислугу угасшего Джайлингдена, растеряла весь свой боевой дух и велела миссис Кайме и кухарке переставить свои кровати в ее большую полутемную комнату, где и делила с ними ночные страхи.

Старого Купера эти разговоры выводили из себя. Ему хватало и того, что в дом без позволения проникли двое закутанных в плащи незнакомцев. Уж это-то были не выдумки, он видел их собственными глазами. Он отказывался верить в россказни служанок, предпочитая думать, что двое плакальщиков, не найдя никого, кто встретил бы их, незаметно покинули дом и ушли.

Однажды ночью старого Купера вызвали в дубовую гостиную, где курил сквайр.

— Слышь, Купер, — начал сквайр, бледный от злости, — какого черта ты пугаешь чокнутых баб дурацкими выдумками? Черт побери, если ты видел тут привидения, значит, тебе в этом доме больше не служить, собирай вещи. Я без слуг не останусь. Явилась тут ко мне старая Беккет, а с ней кухарка и судомойка, все белые, как бумага, и требуют, чтобы я позвал священника! Дьявола, мол, нужно изгнать! Будь я проклят, ты человек неглупый, какого черта ты забиваешь им головы всякой ерундой? А Мэг, та каждый вечер уходит в сторожку, боится ночевать в доме, и все из-за твоей ведьмовской болтовни, старый придурок!

— Я тут ни при чем, мастер Чарльз. Никогда в жизни я им такой чепухи не рассказывал, это вам миссис Беккет подтвердит. Тут в доме много всяких кривотолков ходит. Мало ли что я об этом думаю, — многозначительно проговорил старый Купер и с неодобрением взглянул на перепуганного сквайра.

Сквайр отвел глаза, что-то сердито пробормотал про себя, подошел к камину и выбил пепел из трубки, потом резко повернулся к Куперу и заговорил. На сей раз в голосе у него не было прежней злости.

— Я знаю, старина, ты не дурак, если захочешь. Положим даже, что тут и впрямь завелось привидение. Так подумай сам, с какой стати оно станет показываться этим дурехам? Не забивай себе голову черт знает чем, старина. Я же не дергаюсь из-за этих привидений. У тебя самого, Купер, есть голова на плечах, так что не хлопай ушами, как говаривал мой отец. Не давай им валять дурака, старина, и пусть поменьше мелют языком, а то в народе уже поговаривают, что в Джайлингдене творится неладное. Сдается мне, старина, тебе эти толки не по нраву придутся. В кухне никого нет, ступай-ка разведи огоньку да набей себе трубку. Я докурю вот это и приду к тебе, покурим вместе да пропустим по стаканчику бренди с водой.