Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 2 Страница 8

— Властью, данной мне Сатаной, я приказываю тебе, Крис, защитить меня от обратного удара. Да будет так! — а потом зажигает пять купленных в церкви свечей и одну украденную, что-то льет, крошит, сжигает, сметает, бормоча: — In nomine Dei nostri Satanas Luciferi exclesi…[18] — всё никак не замолкнет, нудит, клянчит, требует поделиться силой, признать себя равным, сделать явью его желания. И Мурмур, великий герцог ада, охотно седлает мстительного юнгу, нашептывает ему в уши, дышит в затылок, запускает длинные холеные когти прямо в мозг. Свежее юное личико течет, словно тающие свечи для сатанинского обряда, чей воск смешан с кровью и прахом. Из глаз, будто из окон опустевшего дома, на божий мир глядит адская тварь, глядит безбоязненно, почти по-хозяйски, примеряясь к масштабам задачи.

У сопляка никакой фантазии, сетует Мурмур, выволакивая Китти из подземелья, ну да ничего, мы придумаем забаву поинтереснее кровавой бойни, лишь бы твоя сестрица-молельщица не разрушила наших замыслов, нюхай, ищи, ползи. Хорошая собака.

Кэт корчится на холодном полу, шепчет из последних сил имя господне, выдыхает его в пустоту, в бесприютную предрассветную мглу, молит о прощении, об освобождении, о милосердии. Небеса молчат, но отзывается нганга. Непрощающий, неспящий, ненасытный.

Плати, гудят стены адского котла, плати за то, что предала ее, нет, не ее — себя, отказалась от пропащей, бесстыжей, безбожной своей половины, не раз помогавшей тебе выжить. Нынче Китти в немилости и пользуешься ты ею только для того, чтобы в очередной раз выйти сухой из воды, хотя обе вы в воде по самое горлышко, горько-соленое море захлестывает ваши рты, заставляет тянуться вверх изо всех сил, хватать губами воздух, которого все меньше. Все потому, что ты труслива, лихая пиратка Кэт, трусливей черной крысы, знающей о корабле больше капитана. Одного ты не знаешь: что никуда тебе с корабля не деться. Даже если грозовой ветер играет на такелаже, как на эоловой арфе.

Лишь от тебя зависело — попадешь ты в рабство великому герцогу ада или нет. Шаг за шагом, злодеяние за злодеянием проторила ты дорогу в преисподнюю, отменную, широкую дорогу. Теперь повинуйся, ползи, раболепствуй, когда Он входит в твою каюту, юный и прекрасный, светящийся изнутри багровым огнем геенны, точно огромный рубин.

— Не вздумай умолять, шваль, — предупреждает Он, растягивая губы в жестокой улыбке. — Пута дель Дьябло… Какая ты, к черту, шлюха дьявола! Шлюха дьявола здесь я! — Он хватает тебя за подбородок, железные пальцы мнут твои щеки, раскрывают рот, другой рукой Сесил расстегивает пояс, пусть так, пусть, лишь бы прожить еще один день, лишь бы не сегодня, не сейчас, господи, помоги, помоги мне, море Кариб, если бог меня не слышит, если небеса пусты и молчаливы…

И приходит долгожданный, спасительный шторм. Матросы просыпаются от крика вахтенного, корабль оживает, команда споро задраивает горловины, шпигаты[19] и клюзы[20] — только Кэт, никчемная стерва, валяется в своей каюте в отключке. Небось, перебрала крепкого ямайского рому. Потаскуха.

Некуда бежать. Даже просто сойти с алтаря, и то не получится. Она умрет и истлеет здесь, на дне преисподней, если, конечно, смерть заглядывает во владения Закрывающего пути. А если нет — сидеть тебе, Катя, на камне вечно, обняв себя за плечи руками и мерно покачиваясь. Вот как сейчас. Безостановочное движение, будто морская волна, успокаивает бурю отчаяния в твоей душе. Странно испытывать отчаяние от того, что твое доверие и надежды в очередной раз обмануты — в который, Катенька? В сотый? В тысячный?

Во второй, шепчет Катерина. Всего лишь во второй. Я не Кэт, в моей жизни было лишь трое мужчин, Тайгерм был третьим, меня не в чем упрекнуть, не хочу чувствовать себя проституткой, думать, как проститутка, улыбаться первому встречному с фальшивой нежностью, цепко и зло ощупывая глазами. Я еще смогу поверить, раскрыться, не позволю отнять у себя будущее, не хочу становиться шлюхой дьявола — и не стану. Довольно с него Кэт, пусть уяснит себе: я — не она.

Ты ведь обещала Мореходу себя, Катя? — продолжает расспросы внутренний голос. Как тогда быть с твоими клятвами? Обещала, что буду принадлежать ему, запальчиво восклицает Катерина, но как женщина, а не как трофей, добытый удачной охотой. Не как Пута Саграда, объект поклонения и нечистого вожделения толпы, вздыхающей у подножия алтаря, словно море в час прилива.

Несмотря на все попытки храбриться, Катя понимает: ей не достанет мужества сойти с камня, где Тайгерм оставил ее, разозленную и напуганную, покинуть крохотный островок света, ступить в гулкую, пышущую телесным жаром, пропахшую спермой тьму. Невидимая паства стеной стоит вокруг алтаря, жжет факелы, ждет, чтобы она, блудница вавилонская, поднялась на ноги, повела бедрами, змеясь телом и посылая улыбки умирающим от похоти прихожанам. В ответ на это ожидание в катиной душе в обход сознания вскипают чужие и чуждые ей, Кате, дьявольски гордые слова. Катерина едва удерживается от того, чтобы крикнуть в обезумевшую толпу:

«Я блудница, мать, жена, божество.Я — та, кого вы ищете,И то, что обретаете.Я — то, что вы расточили,А теперь тщитесь собрать».[21]

Кто скажет это, когда оно наконец будет сказано? Лилит, превращенная ревнивым разумом в пыль? Иштар, из века в век сидящая в дверях таверны? В любом случае это будет не Катя. Она не хочет быть идолом, которого обретет орда шлюхопоклонников в самом солнечном уголке ада.

Катерина понимает: то, чего когда-то хотела Кэт — преклонение, обожание, вожделение — сейчас достается ей, Кате. В поистине дьявольской дозировке. Зачем? Почему? Катерина никогда не была одержима гордыней, как ее предшественница-пиратка. Может быть, именно страшная судьба Кэт повлияла на катино стремление стать невидимкой, тенью в тени, проскользнуть незамеченной через все ловушки и силки, поставленные жизнью — и отойти в мир иной с чувством исполненного долга, лишь слегка горчащим от сожалений о несделанном, несказанном, неиспытанном. Не вышло.

Мечты Кэт исполняются с удручающей последовательностью, на глазах меняя само катино существо: безродная девчонка хотела стать знатной дамой — Катерина превратилась в богиню, у ног которой пресмыкались толпы; замарашка мечтала о дорогих украшениях — катино тело для паствы храма Пута Саграда драгоценней любых кохинуров; дешевая шлюшка грезила о могущественном покровителе — сам сатана простер над Катей темную длань и произнес «Мое!», взяв ее себе перед лицом небес и преисподней. Она ли это? Или уже кто-то другой? Или что-то другое — какой-нибудь священный сосуд, адский тимпан, сакральный символ, с пафосным названием и кровавой историей. Но не человек. Не человек.