Николай Берг - Мы из Кронштадта. Подотдел очистки коммунхоза Страница 88

Сам анестезиолог при этом старательно готовится к сегодняшнему дню вместе с наиболее продвинутой бригадой, натаскивает их в надежде, что сами смогут работать. Любуюсь кропотливой подготовкой, заодно ловлю себя на мысли о том, что точно так же – нудно, привычно и придирчиво готовя оборудование и снаряжение готовились к своим восхождениям альпинисты, приятели Ольги. И что то очень недавнее в голову лезет. Ну да, так и наша команда к выезду готовится. Причем чем опытнее боец – тем внимательнее и дотошнее он. Рукокрыл с Тимуром еще могут набардачить чего, а вот Брысь, Андрей или скажем Ремер шаманят над каждой мелочью…

Вот помнится рассказывали мне о своей подготовке к бою те, кто в Отечественную воевали – в частности снайпер подбирал патроны только одной так скажем партии, каждый тщательно осматривал, начиная с капсюля, все с легкими следами окислов, вмятинками, царапинами – особенно на пуле – тут же браковались, потом каждый патрон протирался чистой тряпочкой и под конец еще все они «прошуршивались», то есть тряслися у уха – в зависимости от наполненности пороха и его состояния – звук иной получался, такие тоже отбраковывались…

А еще вспомнилось как наш препод, доцент Тарасов, земля ему пухом, рассказывал – выдали им оружие и боеприпасы и сидели они в дотах под Гатчиной. Когда дело дошло до дела и немцы появились, наконец, оказалось, что в коробках с пулеметными лентами вода (то ли конденсат, то ли еще что, короче – не посмотрели ни разу, коробки и коробки). И пошли осечки и заедания. Пришлось над костерками прямо в окопе у дота ленты сушить. Чем кончилось – не рассказывал, он попал как знающий немецкий язык в дивизионную разведку переводчиком, а Гатчину сдали довольно быстро… Только вот после того Тарасов тоже к своему оружию и боеприпасам стал относиться очень внимательно, потому что запомнилось, как ленты сушить пришлось в самый последний момент. И в медицинских делах та же кропотливость в подготовке была его фирменным знаком.

Согласие завотделением на отлучку пациента получено, майор скрепя сердце дал добро на возню с «американцем», заодно уточнив, чем этот тип из-за океана может быть полезен. К моему удивлению решил, что пусть этот Мельников всей нашей команде покажет, как с пистолетами обращаться, дескать в Америке пистолетчиков учат хорошо, а у нас по военной специфике это оружие никогда особо не котировалось, разве что у всяких мелких подразделений навроде чистильщиков из контрразведки, но от тех хрен чего узнаешь. Потому нам будет полезно, и по расписанию занятий я клиента должен доставить в Шанец, в тир. Слышимость хорошая и потому негромкий вопрос майору от Ильяса слышу отчетливо. Ну, кто про что, а нашего снайпера интересует, что за груз «американец» привез. Обещаю уточнить и это, не зря же пациент так суетится.

Возбужденный вид пациента только утверждает меня в сомнениях. Он сам не замечает, но нетерпение из него просто прет, что заметно по нехарактерной для крупных мужчин суетливости, выдаваемой непроизвольной мимикой и телодвижениями.

Скармливаю ему горсть таблеток. Он их глотает в момент, по-моему даже не заметил, что я ему всучил.

Пытаюсь прочесть ему кратко его обязанности по восстановлению здоровья, но все мои слова он воспринимает краем уха, он уже весь там – бегает по берегу и высматривает свою посудину.

– Знаете, у вас сейчас временная дисфункция бинокулярности зрения, но если будете нервничать и перенапрягаться, то может получиться так, что временное станет постоянным и будете вы и впредь косоглазым. Вам по уму покой нужен, постельный режим на несколько дней. Тогда все нормализуется. А будете носиться как угорелая кошка, надеретесь водовки с земляками, а потом еще поругаетесь с командой и портовой службой, так будете косить оставшуюся жизнь. Вы меня слушаете?

Он меня слушает, но не слышит. Обещает не пить. Дескать, он только со знакомыми пьет. Очень хочется заявить ему, что познакомиться, чтоб выпить – пара пустяков. С трудом удерживаюсь от бесполезных нотаций. Говорю только: «В любом случае нельзя пить вообще. Хоть и со знакомыми. Да, собственно говоря, вам как в том анекдоте: что пациент любите? Жареную картошку? Так вам и картошку нельзя! Потом будет поздно лечиться, если нарушение зафиксируется. Мне честно не очень-то нравится, что вы будете по городу носиться и решать проблемы. Не, я понимаю, что карета уедет, но и здоровье тоже не казенное. Это я к тому, что тверяки будут к нам постоянно кататься, слышал уже об этом. Глазов-то всего два и никаких запчастей не предусмотрено».

Стремительно, но с оттенком брезгливости переодеваясь в притащенные мной шмотки, Мельников из чистой вежливости не посылает меня с нравоучениями в светлую даль, а очень неубедительно обещает быть осторожным, дескать, он все понимает. Ага, а я прям сейчас развешу уши и приму за чистую монету, как же.

Выглядит пациент в спортивном наряде скорее забавно. Ну не виноват я, что у сестры-хозяйки сейчас отгулы и заменяет ее как бы сказать… брат-хозяин, наверное. Подменный фонд у нас вот такой оказывается, невзрачный, кЕтайский… Зато все чистое. Ладно, не в «Асторию» на обед едем. Совсем наоборот, забрать Фрейю на прогулку.

У подъезда сталкиваюсь с Енотом, который опять в ипостаси гопника куда-то собрался.

– Таксистом заделался? – тут же спрашивает он.

– Нет, это пациент.

– Работу на дом теперь берешь? Что у него, аппендицит? Или гланды вырезать?

– Нет, в спину ему пальнули – удивляясь своему долготерпению, отвечаю я.

– Ню-ню, а я уже помочь хотел – ехидно подмигивает Енот и винтит прочь.

Вот вечно с ним так, черт его поймет. Определенно он и впрямь из той породы людей, с которыми в разведку идти спокойно, а вот жить вместе в казарме – запаришься.

Хотя и хожу недолго, пассажир весь извертелся, насколько это возможно при расковырянной спине. На Фрейю кидает такой взгляд, что мне кажется, ожидал он увидеть что-то этакое могучее и свирепое – ну как там эту зверюгу майор называл, фила бразильяна что ли. А увидел болонку. На меня посматривает снисходительно, дескать, каков поп, таков и приход, но надо отдать должное ничего ехидного не говорит.

С чего начать? Разумеется, всей душой Мельников рвется на свой корабль. Ясно, надо пилить к диспетчерам. Там скажут куда ехать. Пациент сильно удивляется – он-то знает, что они прибыли в Купеческую гавань. Конечно, только вот эта гавань – проходной двор, большая часть пассажиров и грузов там и выгружается, удобно, центр города. И потому стоять там всем подряд не дают, всех с длительной стоянкой или как в случае с Мельниковским пароходом отправляют в другие гавани. Где они могут стоять до скончания века не мешая. Так что эта, как ее, «Розамунда» что ли может быть хоть в Угольной, или Заводской, или Военной, или Лесной или каботажной гавани.