Дин Кунц - Зимняя луна Страница 9

Внезапно застеснявшись, Тоби уставился в пол.

– Ну… Я… я горжусь папой.

– Ты и должен гордиться им, Тоби. Твой папа герой.

Он кивнул, но не смог ничего сказать. Лицо сморщилось, когда он попытался сдержать слезы.

– Тебе будет хорошо с Мэ.

– Да.

– Я вернусь скоро, как только смогу.

– Когда?

– Как только смогу.

Он спрыгнул с кресла к ней, так быстро и с такой силой, что почти столкнул ее с табуретки. Она крепко обняла его. Тоби дрожал, как будто от лихорадки, хотя эта стадия болезни прошла уже два дня назад. Хитер зажмурила глаза и прикусила язык почти до крови: надо быть сильной, быть сильной, даже если, черт возьми, никто никогда раньше не должен был быть таким сильным.

– Пора идти, – сказала она тихо.

Тоби отступил.

Она улыбнулась, пригладила его взъерошенные волосы.

Он устроился в кресле и снова положил ноги на скамеечку. Она обернула его одеялами, затем снова повысила звук телевизора.

Элмер Фудд пытался прикончить Багз Банни. Трахтарарах. Бум-бум, бэнг-бэнг, ду-ду-ду, тук, звяк, ууу-хаа, снова и снова по вечному кругу.

На кухне Хитер обняла Мэ Хонг и прошептала:

– Не позволяй ему смотреть какой-нибудь обычный канал, где бывают выпуски новостей.

Мэ кивнула:

– Если он устанет от мультфильмов, мы с ним во что-нибудь поиграем.

– Эти ублюдки на телевидении всегда показывают насилие, повышают себе рейтинг. Я не хочу, чтобы он видел кровь своего отца на земле.

Гроза смыла все цвета дня. Небо было обуглено, как сгоревшие руины, и даже с расстояния одного квартала пальмы казались черными. Принесенный ветром дождь, серый, как железные гвозди, долбил по всей поверхности, и сточные канавы переполнились грязной водой.

Луи Сильвермен был в форме и вел машину отдела, поэтому пользовался мигалкой и сиреной, чтобы расчистить дорогу впереди них, держась вне основной автострады.

Сидя на месте напарника-стрелка рядом с Луи, зажав руки между колен, опустив плечи и дрожа, Хитер сказала:

– Ну, теперь мы одни. Тоби не услышит, поэтому говори мне все прямо.

– Дело плохо. Левая нога, нижняя правая часть брюшной полости, верхняя правая часть груди. У подонка был «мини-узи», девятимиллиметровое оружие, так что пули нелегкие. Джек был без сознания, когда мы приехали, фельдшеры не могли привести его в чувство.

– И Лютер мертв?

– Да.

– Лютер всегда казался…

– Похожим на скалу.

– Да. Всегда был таким. Как гора.

Они проехали квартал в молчании.

Затем она спросила:

– Сколько еще убито?

– Трое. Владелец станции, механик и человек при бензоколонке. Но благодаря Джеку жена владельца, миссис Аркадян, жива.

Они еще находились в миле или около того от больницы, когда «Понтиак» впереди отказался уступить им дорогу. У него были слишком большие колеса, завышенный капот и воздухозаборники спереди и сзади. Луи подождал разрыва во встречном движении и затем пересек сплошную желтую линию, чтобы объехать машину. Когда они проезжали мимо нее, Хитер увидела четырех злобных молодых людей внутри; волосы зачесаны назад и там завязаны. Под влиянием современной версии гангстерского взгляда лица ожесточены враждебностью и недоверием.

– Джек вытянет, Хитер.

Мокрые черные улицы поблескивали извивающимися пятнами морозного света, отражениями фар машин из встречного потока.

– Он стойкий, – сказал Луи.

– Мы все такие, – добавила она.

Джек все еще был в операционной главной Вестсайдской больницы, когда в четверть одиннадцатого приехала Хитер. Женщина за справочным столом подсказала имя хирурга – доктор Эмиль Прокнов – и предположила, что ждать в комнате для посетителей, рядом с реанимационным отделением, будет гораздо удобней, чем в основном вестибюле.

Теория воздействия цвета на психику вовсю использовалась в холле. Стены были лимонно-желтые, а обитые винилом сиденья и спинки стульев из серых стальных трубок – ярко-оранжевыми, как будто вся напряженность тревоги, страха и горя могла быть, как в театре, расслаблена подходящими веселыми декорациями.

Хитер была не одна в этой комнате с балаганной расцветкой. Рядом с Луи сидели трое полицейских: двое в форме, один в обычной одежде – их всех она знала. Они обняли ее, сказали, что Джек вытянет, предложили принести кофе – в общем, пытались поднять ее дух. Это были первые в потоке друзей и приятелей-полицейских из департамента, кто участвовал в дежурстве, потому что любили Джека. А также и потому, что в обществе с растущим насилием, где уважение к закону в некоторых кругах не было очень горячим, полицейские более других нуждались в заботе и защите.

Несмотря на благожелательную компанию людей, в чьих добрых намерениях она не сомневалась, ожидание было мучительным. Хитер чувствовала себя не менее одинокой, чем если бы была здесь безо всех них.

Купаясь в изобилии резкого флюоресцентного света, желтые стены и сияющие оранжевые стулья, казалось, становились все ярче с каждой минутой. Это цветистое украшение скорее изматывало ее, чем ослабляло беспокойство, и время от времени Хитер закрывала глаза.

К 11.15 она пробыла в больнице уже час, а Джек был в операционной полтора. Люди из группы поддержки – которых теперь насчитывалось шестеро – были единодушны в своем мнении, будто столько времени под ножом – это хороший знак. Если Джек был бы ранен смертельно, говорили они, то пробыл бы в операционной совсем недолго, и ведь дурные вести всегда приходят быстро.

Хитер не была так в этом уверена. Она не позволяла расти надежде, потому что понимала, что совсем падет духом, если новости все же окажутся плохими.

Потоки ливня разбивались об окна и стекали по стеклу. Сквозь искажающие линзы воды город снаружи казался совершенно лишенным прямых линий и острых краев – сюрреалистическая метаморфоза расплавленных форм.

Приходили незнакомые люди, кое-кто с красными от слез глазами. Все тихо напряженные, ожидающие вестей о других пациентах, своих друзьях или родственниках. Некоторые промокли под дождем и приносили с собой запахи влажной шерсти и хлопка.

Хитер походила. Выглянула за окно. Выпила горького кофе из автомата. Затем села с «Ньюсуик» месячной давности, пытаясь прочитать историю о самой новой актрисе в Голливуде, но каждый раз, когда она доходила до конца абзаца, то не могла вспомнить ни слова из того, что в нем описывалось.

В 12.15, когда Джек был под ножом уже два с половиной часа, все из группы поддержки продолжали делать вид, что отсутствие новостей – тоже хорошая новость и что шансы Джека растут с каждой минутой, которую проводит с ним врач. Некоторые, включая Луи, испытывали определенное неудобство, встречаясь с глазами Хитер, однако и они говорили тихо, как будто в похоронном зале, а не в больнице. Серость бури за окном перетекла в их лица и голоса.

Уставившись в «Ньюсуик» и не видя букв, она начала размышлять, что ей делать, если Джек не вытянет. Такие мысли казались предательскими, и сначала Хитер подавляла их, как будто сам акт воображения жизни без Джека как-то мог способствовать его смерти.

Он не мог умереть. Она нуждалась в нем, и Тоби тоже.

От мысли о том, как она сообщит Тоби о смерти Джека, ее затошнило. Мелкий холодный пот выступил на затылке. Она подумала, что, должно быть, так ее организм избавляется от скверного кофе.

Наконец дверь в холл открыл человек в зеленой одежде хирурга.

– Миссис Макгарвей?

Когда все повернулись к ней, Хитер отложила журнал на край стола рядом со своим стулом и встала на ноги.

– Я доктор Прокнов, – сказал он, подходя к ней.

Хирург, который все это время трудился над Джеком. Лет сорока, стройный, с вьющимися черными волосами и темными, но чистыми глазами, которые были – или ей это представилось? – сострадательными и мудрыми.

– Ваш муж сейчас в послеоперационной. Мы переместим его в реанимационную очень скоро.

Джек был жив.

– Он поправится?

– У него много шансов, – сказал Прокнов.

Группа поддержки отнеслась к этому сообщению с энтузиазмом, но Хитер была более осторожна и не спешила предаваться оптимизму. Тем не менее от облегчения у нее ослабли ноги. Она почувствовала, что сейчас рухнет на пол.

Как будто читая ее мысли, Прокнов отвел ее к стулу. Он пододвинул другой стул под прямым углом и сел к ней лицом.

– Две раны особенно серьезные, – сказал он. – Одна в ногу и другая – в брюшную полость, нижняя правая сторона. Он потерял много крови и был в глубоком шоке к тому времени, когда до него добрались фельдшеры.

– У него все будет хорошо? – спросила Хитер снова, чувствуя, что у Прокнова есть новости, которые ему неохота сообщать.

– Как я сказал, у него много шансов. Я действительно так думаю. Но пока он еще не вышел из комы.

Глубокое сочувствие читалось на лице и в глазах Эмиля Прокнова, и Хитер не могла вынести того, что стала объектом столь глубокой симпатии, потому что это означало, что реанимационная хирургия – это последняя возможность спасти Джека. Она опустила глаза, не в силах встречаться со взглядом врача.