Август Дерлет - Таящийся у порога Страница 9

– А где дорога к Родниковой Лощине? – спросил Дюарт.

– Второй поворот. И следите, куда идет дорога, далеко не заезжайте. Это будет первый дом на этой стороне Родниковой Лощины. Если миссис Бишоп дома, она наверняка расскажет вам то, что вы хотите знать.

Дюарту хотелось уехать тотчас же. Его воротило при виде этих стариков, которые не только были неопрятны, но и несли на себе клеймо уродливости с рождения, с их безобразной формой ушей и глазных впадин; однако его разбирало любопытство: откуда им известно имя Биллингтона?

– Вы упомянули Илию Биллингтона,– сказал он. – Что о нем говорят люди?

– Извините, если что не так, мы ничего плохого не говорили,– поспешно сказал Лютер. – Вы езжайте по дороге к Лощине, езжайте.

На лице Дюарта появилось нетерпеливое выражение.

Сет чуть вышел вперед и извиняющимся тоном объяснил:

– Видите ли, вашего прапрадеда очень уважали в наших краях, а у миссис Джайлз был его портрет, нарисованный каким-то ее знакомым, и вы выглядите, как он, точь-в-точь. Они все говорили, что Биллингтон вернется в тот дом в лесу.

Дюарту пришлось довольствоваться этим; он чувствовал, что старики ему не доверяют, но не испытывал опасений насчет дороги, которую они ему указали. Он легко нашел поворот, ведущий к Родниковой Лощине, и, проехав между холмами под темнеющим небом, в конце концов добрался до родника, который дал имя лощине, и повернул туда, где находился дом Бишопов. Через некоторое время он увидел приземистое строение с выцветшей побелкой, как ему показалось вначале, в стиле греческого Возрождения, но затем, когда подошел ближе, он понял, что дом был гораздо старше. На то, что дом принадлежал Бишопам, указывала грубо нацарапанная надпись на одном из столбов калитки, настолько потрепанная ветрами и дождями, что ее с трудом можно было прочитать. Он прошел по заросшей тропинке, осторожно поднялся на старое крыльцо и постучал в дверь. Душу его наполнили дурные предчувствия, так как место выглядело настолько заброшенным, что казалось нежилым.

Но он услышал голос – старческий женский голос,– предложивший ему войти и рассказать о своем деле.

– Он открыл дверь, и в нос ему ударил тошнотворный, зловонный запах. В комнате царил мрак: ставни закрыты, никакого освещения не было. Только благодаря приоткрытой двери ему удалось различить фигуру старой женщины, сгорбившейся в кресле-качалке; ее седые волосы чуть ли не светились в темноте комнаты.

– Сядь, незнакомец,– сказала она.

– Миссис Бишоп?– спросил он.

Она кивнула, и он, с несколько излишней горячностью, начал свой рассказ о том, что ищет потомков старых индейских родов. Ему сказали, что она, возможно, та, кто ему нужен.

– Вы не ошиблись, сэр. В моих жилах течет кровь наррагансетов. а до этого вампанаугов, которые были больше чем индейцы. – Она засмеялась старушечьим смехом. – Ты похож на Биллингтона, похож!

– Говорят, что да,– сухо сказал он. – Я из рода Биллингтонов.

– Родня Биллингтона ходит, ищет, выведывает про индейскую кровь. Значит, вы ищете Квамиса?

– Квамиса! – вырвалось у Дюарта. Он сразу сообразил, что каким-то образом судьба Биллингтона и его слуги Квамиса известна миссис Бишоп.

– Да, незнакомец, ты вздрагиваешь и вскакиваешь! Но тебе незачем искать Квамиса. Он не возвращался и не вернется никогда. Он ушел отсюда и никогда не захочет сюда вернуться.

– Что вы знаете об Илии Биллингтоне? – спросил он резко.

– Спрашивай, спрашивай. Я ничего не знаю, кроме того, что у нас передается из поколения в поколение. Илия знал больше, чем простой смертный.– Она вновь рассмеялась ворчливым старческим смехом. – Он знал больше, чем положено человеку. Магию и старое письмо. Мудрым человеком был Илия Биллингтон; у вас хорошая кровь, способности к некоторым вещам. Кстати, ты не бывал еще у вдовы старого Джайлза? У нее есть портрет – потому-то я и узнала тебя… Но тебе не сделать того, что делал Илия, и помни: не трожь камень и держи дверь запертой, чтобы те, снаружи, не вошли.

По мере того как старуха говорила, странное чувство опасности начало заползать в душу Амброза Дюарта. Дело, за которое он взялся с таким энтузиазмом, выйдя из царства выцветших старых книг и газет в земной, реальный мир (если эту старую деревушку позволительно считать таковой) начало обретать черты не только зловещей, но и безымянной беды. В старой ведьме, окутанной темнотой, которая успешно скрывала ее черты от Дюарта, но позволяла ей видеть его и, подобно двум старикам в деревне, обнаружить его сходство с Илией Биллингтоном, ему стало мерещиться нечто демоническое; ее старческий смех был почти непристоен: тонкий звук, подобный тем, что издают летучие мыши; ее слова, выговариваемые так небрежно, казались Дюарту, который вообще-то не был мнительным, наполненными странным и ужасным смыслом, и он не мог отрешиться от новых пугающих ощущений, хотя по натуре не был легковерным. Слушая ее, он говорил себе, мол, где же еще бытовать столь странным концепциям и суевериям, как не в такой глуши, как массачусетсские холмы. Однако дело было явно не в суевериях: от миссис Бишоп исходила убежденность в скрытом знании и вдобавок очень беспокоившее его чувство тайного, чуть ли не презрительного превосходства.

– В чем они подозревали моего прапрадеда?

– Вы не знаете?

– Колдовство?

– Потворство дьяволу? – она опять захихикала. – Хуже! Что-то такое, чего никто не может объяснить. Но Это не трогало Илию, когда бродило по холмам, и вопило, и устраивало всю эту адскую музыку. Илия звал Его, и Оно приходило; Илия отсылал Его, и Оно уходило. Оно ушло туда, где ждет, таится, выжидает своего часа уже сто лет, чтобы открылась дверь и Оно могло выйти и опять гулять среди холмов.

Туманные объяснения старухи звучали знакомо: Дюартзнал кое-что о колдовстве и демонах. И все же в ее словах было что-то далекое даже от этого.

– Миссис Бишоп, вы когда-нибудь слышали о Мисквамакусе?

– Он был великий мудрец из племени вампанаугов. Я слыхала о нем от дедушки.

– И этот мудрец, миссис Бишоп…

– О, можете не спрашивать. Он знал. Биллингтоны были и в его время, вы прекрасно знаете. Мне незачем вам рассказывать. Я старая женщина. Скоро уже меня не будет на земле. Мне не страшно говорить. Но вы все найдете в книгах.

– Каких книгах?

– В книгах вашего прапрадедушки; вы все найдете там. Если вы умеете их читать, они скажут вам, как Это отвечало с холма и как Оно вышло из воздуха, как бы прилетело со звезд. Но у вас не получится, как у него. А если получится, помилует ли вас Тот, чье имя нельзя называть? Он ждет снаружи и полон сил, как будто Его послали обратно только вчера. Для этих вещей нет такого понятия, как время. И такого, как пространство, тоже нет. Я бедная женщина, я старая женщина, я недолго пробуду на земле, но я вам говорю: я вижу Их тени вокруг вас, где вы сидите. Они порхают и парят вокруг. И ждут. Не вздумайте выходить и кричать среди холмов.

Дюарт слушал с возрастающим беспокойством. У него по спине поползли мурашки. Сама старуха, обстановка, звук ее голоса – все было жутким. Несмотря на то, что он находился в стенах этого старого дома, Дюарт почувствовал давящее и зловещее вторжение тьмы и нависающей над ним ужасной тайны холмов, увенчанных камнями. У него появилась жуткая и непонятная уверенность в том, что нечто смотрит на него, как если бы старики из Данвича следовали за ним вместе с огромной молчаливой компанией за их спинами, подслушивая разговор. Вдруг комната показалась ему наполненной живыми существами, и в мгновение, когда Дюарт попал в ловушку своего воображения, голос старухи вновь сменился ужасным старческим хихиканьем.

Он резко встал.

Чувство отвращения, которое он испытывал, видимо, передалось старой карге. Ее хихиканье сразу оборвалось, а голос зазвучал подобострастно и жалобно:

– Не делайте мне вреда, хозяин. Я старая женщина, и мне недолго осталось жить на этой земле.

Столь явное свидетельство того, что его боятся, странно позабавило и одновременно встревожило Дюарта; он не привык к раболепию, и это подобострастное отношение несло в себе что-то тошнотворно-пугающее, чуждое его натуре. Он знал, что причиной тому не страх перед ним, а легенды о старом Илии, и это было вдвойне отвратительно.

– Где я могу найти миссис Джайлз? – коротко спросил он.

– На другом конце Данвича. Она живет одна с сыном. Говорят, что он немножко тронутый.

Не успел он ступить на крыльцо, как опять услышал за спиной мерзкое хихиканье миссис Бишоп. Преодолевая отвращение, он остановился и прислушался. Хихиканье постепенно уступило место бормотанию, но, к величайшему удивлению Дюарта, старая карга говорила не на английском, а на каком-то гортанном языке, звучавшем безмерно пугающе в заросшей долине среди холмов. Он слушал, несколько оробев, но с возрастающим любопытством, стараясь запомнить то, что бормотала старуха. Он примерно определил, что эти звуки являлись сочетанием хрюкающих слогов и придыхательных согласных,– это было ни на что не похоже. Он даже попытался записать их на обратной стороне конверта, извлеченного из кармана, но, перечитав написанное, он осознал, что перевести эту галиматью невозможно. “Н'гей, н'гэ' гаа, шоггог, й'аа, Ньярла-то, Ньярла-тотеп, Йог-Сотот, н-йа, н-йа”. Бормотание продолжалось еще некоторое время, но он бросил записывать, так как это было простое повторение и перестановка примитивных слогов. Смотря на свои записи, Дюарт был совершенно сбит с толку. Женщина явно была почти неграмотной, суеверной и доверчивой, но эти странные образчики фонетики предполагали знание какого-то иностранного языка, и, исходя из опыта своей учебы в колледже, Дюарт был почти уверен, что они имели не индейское происхождение. Он с некоторым сожалением подумал о том, что, вместо того чтобы больше узнать о своем предке, он, похоже, все глубже погружался в водоворот тайны или, вернее, тайн. Отрывочные речи миссис Бишоп задавали новые загадки, которые казались никак не связанными с другими вещами, за исключением туманного намека на Илию Биллингтона или по крайней мере на само имя “Биллингтон”, как если бы это был химический катализатор, заставляющий выпадать в осадок ливень воспоминаний, значение и смысл которых нельзя было уловить из-за отсутствия общей конструкции.