Линкольн Чайлд - Третьи врата Страница 9

Горечь ушла из его голоса так же быстро, как и пришла.

— В случае Флиндерса Питри я нашел потрепанный дневник, купленный вместе с другими вещами на Александрийском базаре. Дневник хранился у помощника в последние годы жизни археолога в Иерусалиме: молодого мужчины, которого не взяли в последнюю экспедицию. Потом с досады он поступил на службу в армию и погиб в сражении на Кассеринском перевале. Конечно, история, описанная в его дневнике, возбудила мой интерес. Чем был одержим Питри, безразличный к богатствам и интересовавшийся только наукой? Имевший полное право наслаждаться старостью в покое и благоденствии, но отринувший все это? Вот что было для меня загадкой.

Стоун сделал паузу.

— Вы, должно быть, понимаете: у меня в запасе сотня… нет, две сотни подобных тайн и загадок, которые ожидали разгадки в моей исследовательской лаборатории на Кипре. С некоторыми я справился сам; за другие мне пришлось хорошенько заплатить, чтобы добраться до истины. Все они интересны. Но мое время ограничено, и я не берусь за проект, пока не уверен, что у меня есть достаточно знаний и сведений, гарантирующих успех.

«Прикосновение Мидаса», — подумал Логан. Вслух же он произнес:

— Полагаю, что дневник помощника Питри — не последний аргумент в принятом решении?

Стоун опять слабо улыбнулся и, отвечая на вопрошающий взгляд Джереми, произнес:

— Экономка Питри. Один из моих помощников узнал о ее существовании, нашел, где она живет, и поговорил с ней незадолго до ее смерти в хосписе для престарелых в Хайфе. Это случилось шесть лет назад. Она отрешенно бродила по саду и выглядела полоумной. Но в ходе моих ненавязчивых расспросов выяснилось, что она четко помнит один день в сорок первом году, когда Питри показывал часть своей обширной коллекции древностей какому-то гостю. Они рассматривали содержимое некоего деревянного сундучка, найденного в ходе одной из ранних экспедиций в верховьях Нила. Неожиданно Питри встрепенулся, сел прямо и замер, как соляной столб. Минуту он мямлил что-то невразумительное, а потом поскорее избавился от посетителя под надуманным предлогом. Потом запер дверь на ключ, чего никогда раньше не делал. Именно поэтому экономке запомнился тот день. Через несколько дней он отправился в свое последнее путешествие в Египет.

— Питри что-то обнаружил на своем складе артефактов, — проговорил Джереми.

Портер кивнул.

— Что-то, что все время лежало там на виду. Или, скорее, не исследовалось тщательно до дня прибытия гостя; Питри собрал такую большую коллекцию, что и сам не подозревал о существовании этого артефакта.

— И я могу предположить, поскольку мы здесь, что вы нашли тот артефакт.

— Нашел, — медленно подтвердил Стоун.

— Можно спросить, как?

— Нет, нельзя.

Если это была шутка, то какая-то неуклюжая.

— Мои методы, если можно так сказать, являются частной собственностью, не так ли? Это долгая, трудоемкая, нудная — и очень дорогостоящая задача. Если вспомнить, сколько времени и денег мне понадобилось, чтобы отыскать журнал и экономку… Но это не главное. В двадцать раз больше всего этого мне понадобилось на то, чтобы узнать, что открыл Питри в тот день в сорок первом году. Однако я поделюсь с вами информацией об этом артефакте. Вкратце.

Портер вновь протянул руку к чашечке кофе и поднес ее к губам. Логан ожидал, что он покажет тщательно запечатанную шкатулку или скажет Рашу взять артефакт из какого-то потаенного уголка пыльной комнаты. Однако вместо этого Стоун продолжал потягивать кофе. Потом кивнул на изношенную подставку на столе, на которой остался кофейный кружок.

— Возьмите его, — проговорил он.

5

На какое-то мгновение Джереми заколебался. Он не был уверен, что понял его слова правильно. Выражение лица Стоуна было невозможно прочитать.

Затем Логан потянул руку к старой подставке и осторожно взял ее. И понял, что она вовсе не глиняная, а сделана из тонкого куска известняка, грубо обтесанного по краям. Перевернув ее, он разглядел слабый рисунок, выполненный бледными коричневыми чернилами.

— Не оригинал, конечно, — усмехнулся Стоун. — Но точная копия. — Он сделал паузу. — Вы знаете, что это?

Логан повертел подставку в руках.

— Выглядит как остракон.

— Браво! — Стоун повернулся к Рашу. — Итан, этот человек удивляет меня все больше и больше с каждой минутой. — Он вновь посмотрел на Логана. — Если вы знаете, что это остракон, то должны знать, для чего он предназначен.

— Остраконы — это выброшенные обломки камня, керамики, словом, почти всего, использовавшегося для неофициальных записей. Антикварная версия ноутбука.

— Абсолютно верно, с ударением на слове «неофициальных». Они могли использоваться для счетов или для бакалейных списков. Именно поэтому я использовал его в качестве подставки. Несколько мелодраматично, но в этом есть некий смысл. Для людей типа Флиндерса Питри остраконы имели грошовую ценность; иногда интересные в плане сведений о монотонной, однообразной жизни древнего мира, но в то же время малозначительные.

— Именно поэтому Питри никогда раньше не обращал на них внимания…

Логан посмотрел на выцветшую надпись на известняковой пластинке. На ней были нарисованы четыре пиктограммы, плохо нацарапанные и поблекшие.

— Я плохо разбираюсь в иероглифах. В чем особенность этих четырех?

— Предложу вам краткую версию. Вы слышали что-нибудь о царе Нармере?

Логан на мгновение задумался.

— Не он ли был фараоном, объединившим Египет?

— Правильно. До вступления на престол Нармера существовало два царства: Верхний и Нижний Египет. Верхний объединял территории Нила, которые лежали к югу. Каждый имел собственного правителя со своей короной. Цари Верхнего Египта носили белую коническую корону почти в форме кегли, в то время как цари Нижнего Египта предпочитали красную, с возвышенностью сзади. Около трех тысяч лет до Рождества Христова Нармер — владыка Верхнего Египта — вторгся в северные провинции, убил царя Нижнего и объединил страну. Я полагаю, что он был первым божественным фараоном. Однозначно считалось, что он имел власть над жизнью и смертью.

Стоун сделал паузу.

— Как бы то ни было, Нармер также сделал кое-что еще: соединил короны двух царств. Видите ли, доктор Логан, корона египетского фараона была неотъемлемым и наиболее важным символом власти. Нармер, конечно, знал об этом. Поэтому, когда Египет стал одним отдельным государством, его фараон носил двойную корону — комбинацию белой и красной, символизирующую правление обоими Египтами. И последующие три тысячи лет каждый фараон-престолонаследник следовал этой священной традиции.