Уильям Блэтти - Изгоняющий дьявола Страница 9

Послышался кашель. Священник обернулся. Какой-то седой бродяга сидел на полу в луже собственной мочи и не шевелился. У него было сморщенное, измученное лицо, и в желтых глазах светилась тоска.

Священник отвернулся. Сейчас этот бродяга подойдет к нему и начнет скулить. Помогите старому дьяцку, отця! Позалейте! Рука, испачканная в блевотине, судорожно нащупывала на груди медаль. Воздух был полон отблесками тысяч исповедей, смешанных с запахом вина, чеснока и сотен других исконно человеческих грехов, выплеснувшихся наружу... Они обволакивают... душат... душат...

Священник почувствовал, что бродяга медленно поднимается. Не подходи!

Шаги.

Боже, спаси и сохрани!

– Эй, отця!

Священник вздрогнул. И поник. Он не мог обернуться. Не мог видеть Христа, стонущего в этих пустых глазах, Христа, страдающего от гнойных ран и кровавого поноса, того Христа, который не мог дольше жить. Невольно он потрогал свой рукав, будто проверял, на месте ли траурная повязка. Смутно он припомнил и другого Христа.

– Эй, отця!

Послышался шум приближающегося поезда. Сзади кто-то споткнулся. Священник оглянулся на бродягу. Тот зашатался. Затем оступился и упал. Не размышляя ни секунды, священник рванулся к нему, подхватил и подтащил к скамейке у стены.

– Я католик, – пробормотал несчастный.

Священник попытался успокоить его. Он осторожно положил нищего на скамейку. В этот момент подошел поезд. Священник быстро достал из бумажника доллар и сунул его бродяге в жилет. Потом ему показалось, что так доллар может потеряться. Он вытащил банкноту и запихнул ее поглубже в карман мокрых брюк. Потом поднял свой портфель и вошел в двери поезда.

Священник сел в углу и притворился спящим. На конечной остановке он сошел и пешком побрел в Фордгэмский университет. Доллар, доставшийся бродяге, предназначался для поездки в такси.

Войдя в зал для приезжих, священник вписал свое имя в специальный журнал. Дэмьен Каррас. Потом проверил запись. Ему показалось, что чего-то не хватает. Вспомнив, он приписал к своему имени еще три слова: «член ордена иезуитов».

Каррас снял комнату в Уэйджель-Холле и уже через час крепко спал.

На следующий день ему надо было идти на собрание Американской ассоциации психиатров. Священник должен был выступить с основным докладом на тему «Психологические аспекты духовного развития». После собрания вместе с другими психиатрами он пошел на вечеринку, но ушел оттуда рано. Ему еще надо было зайти к матери.

Каррас подошел к полуобвалившемуся, построенному из песчаника дому, расположенному в восточной части Манхэттена на двадцать первой улице. Остановившись у лестницы, ведущей наверх, он заметил играющих неподалеку детей. Неухоженные, плохо одетые, бездомные дети. Ему вспомнились унижения, которые приходилось терпеть, лишь бы не быть выселенными из дома. Каррас поднялся по лестнице и с болью толкнул дверь будто вскрывал незажившую рану. Приторно пахло гнилью Он вспомнил, как ходил в гости к миссис Корелли в ее крошечную каморку с восемнадцатью кошками, и ухватился за поручни. Неожиданно резкая слабость овладела им. Он почувствовал свою вину. Нельзя было оставлять ее одну.

Мать очень обрадовалась, увидев его. Даже вскрикнула от радости. Расцеловала и бросилась на кухню варить кофе. Темные волосы, узловатые, разбухшие вены на ногах. Дэмьен сидел на кухне и слушал ее бесконечное щебетание. Он разглядывал выцветшие обои и грязный пол, которые так часто всплывали в его памяти. Жалкая лачуга! Помощь от конторы социального обеспечения и несколько долларов в месяц от брата – вот и все доходы матери.

Мать села за стол. Заговорила о своих знакомых. В ее разговоре до сих пор слышался акцент. Дэмьен пытался не смотреть в ее полные грусти глаза. Он не должен был оставлять ее одну. Дэмьен, правда, написал ей несколько писем. Но мать не умела ни читать, ни писать по-английски. Тогда он починил ей старый треснувший радиоприемник. У нее появился свой мирок, полный новостей и сообщений о майоре Линдсее.

Дэмьен прошел в ванную. Пожелтевшие газеты, наклеенные на треснувшие кафельные плитки. Проржавевшая раковина и ванна. Да, в этом доме он впервые ощутил свое призвание. Здесь он понял суть любви. Теперь любовь остыла. По ночам он чувствовал, как она, остывшая, еще воет в его сердце, подобно осеннему заблудившемуся ветру. Без четверти одиннадцать Каррас поцеловал мать и, попрощавшись, обещал при первой же возможности вернуться. Он ушел, а старый приемник все сообщал и сообщал ей о происходящих в мире событиях...

Вернувшись в свою комнату в Уэйджель-Холле, Каррас еще раз обдумал текст письма к архиепископу штата Мэриленд. Когда-то он хорошо знал его. Священник просил перевести его в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к матери. Просил о должности учителя и об освобождении от прежних обязанностей. При этом Каррас ссылался на свою «непригодность» быть священником.

Мэрилендский архиепископ познакомился с ним во время ежегодной инспекции в Джорджтаунском университете. Эта процедура напоминала проверку в армии, когда генерал лично выслушивает жалобы и просьбы подчиненных. Услышав просьбу быть поближе к матери, архиепископ согласился и понимающе кивнул, но когда дело дошло до «непригодности» в работе, он возразил. Каррас настаивал на своем:

– Видишь ли, Том, дело здесь даже не в психиатрии. Ты же сам знаешь. Некоторые людские проблемы переиначивают всю их жизнь и смысл жизни. Это просто ад, и не только секс играет здесь роль, а прежде всего их вера. Я больше так не могу. Это слишком. Я выхожу из игры. У меня появились свои проблемы, вернее, сомнения.

– А у кого их нет, Дэмьен?

Архиепископ был всегда очень занят, и у него не было времени выпытывать у Карраса настоящие причины. Дэмьен был благодарен ему за это. Он знал, что ответы его все равно покажутся безумными: необходимость пожирать пищу, а затем ею же и гадить. Вонючие носки. Юродивые дети. Он не мог упомянуть и о газетной статье, в которой говорилось о молодом священнике, стоявшем на автобусной остановке. О том, как незнакомые люди облили его керосином и подожгли. Нет. Это слишком. Все это так непонятно. И в то же время так реально! Молчание Бога тоже корнями уходило в туман. В мире так много зла. И большая часть его родилась из сомнений добрых и честных людей. Разумный Бог должен покончить с этим. Он должен показаться людям. Должен заговорить. Боже, дай нам знамение.

Воскрешение Лазаря ушло в далекое прошлое. Никто из живых не слышал его смеха. Почему нет знамения?

Очень часто Дэмьену хотелось жить в одно время с Христом, видеть его, дотрагиваться до него, смотреть ему в глаза. О, мой Бог, дай мне увидеть тебя! Дай мне узнать тебя! Приди ко мне хотя бы во сне!