Йон Линдквист - Впусти меня Страница 9

– Нет. От этого – не умирают. Но ему еще перерезали горло. А вот от этого точно умирают. От уха до уха. Вспороли, как... арбуз.

Он провел пальцем по горлу, показывая, как это было.

Лассе невольно вскинул руку к горлу, будто защищая его. Потом медленно покачал головой:

– Ну и почему он так висел?

– А сам-то как думаешь?

– Не знаю.

Томми с задумчивым выражением потеребил нижнюю губу.

– А самое странное вот что. Если человеку перерезать горло, он умирает. И крови при этом бывает столько, что мало не покажется. Так?

Лассе и Роббан кивнули. Томми потянул время, прежде чем обрушить на них бомбу:

– Но под ним на земле... вообще не было крови. Всего пара капель. Хотя из него должно было вытечь несколько литров, пока он там висел.

В подвале повисла тишина. Лассе и Роббан растерянно уставились взглядом куда-то перед собой. Роббан очнулся первым:

– Я знаю! Его убили где-то в другом месте. А потом подвесили там.

– Мм... Но зачем вообще вешать его на дерево? Когда кого-то убивают, обычно стараются избавиться от трупа

– Может, он сумасшедший?

– Может быть. Но у меня другая теория. Вы видели когда-нибудь бойню? Как забивают свиней? Прежде чем разделать тушу, из нее сливают кровь. И знаете, как это делают? Подвешивают ее вниз головой. На крюке. И перерезают горло.

– Ты что, хочешь сказать, что убийца собирался его разделать?

– Че?

Лассе неуверенно переводил взгляд с Томми на Роббана и обратно, пытаясь понять, не прикалываются ли они. Не заметив и тени насмешки, он спросил:

– Они правда так поступают? Ну, со свиньями?

– Ну да, а ты что думал?

– Я думал, у них там для этого какие-нибудь специальные приспособления.

– И что, тебе бы от этого легче стало?

– Нет, но... их что, прямо живьем подвешивают?

– Да. Живьем. И они еще дергаются. И визжат.

Томми изобразил, как визжит свинья, и Лассе поник, уставившись в свои колени. Роббан встал, прошелся взад-вперед и снова сел на диван.

– Нелогично. Если бы убийца собирался его разделать, кровь бы все равно осталась.

– Это ты сказал, что он хотел его разделать. Я так не думаю.

– Да? А как ты считаешь?

– Я считаю, что ему нужна была кровь. Ради нее он пацана и прикончил. Чтобы добыть кровь. Я думаю, он забрал ее с собой.

Роббан медленно кивнул, поковырял пальцем болячку от здоровенного выдавленного прыща в углу рта.

– Но зачем? Пьет он ее, что ли?

– Например.

Томми и Роббан погрузились в размышления, прокручивая в воображении подробности убийства и всего, что за ним последовало. Через какое-то время Лассе поднял голову и вопросительно посмотрел на них. В глазах его стояли слезы.

– Но они хоть быстро умирают? Свиньи?

Томми серьезно посмотрел на него и ответил:

– Нет.

*

– Я выйду ненадолго...

– Нет.

– Я только во двор.

– Ладно, только со двора ни ногой.

– Хорошо.

– Позвать тебя?

– Нет. Я сам приду. У меня есть часы. Не надо меня звать.

Оскар натянул куртку, шапку. Занес ногу над ботинком, но затем остановился, тихонько прокрался в свою комнату, достал нож и спрятал его под куртку. Когда завязывал шнурки на ботинках, мама крикнула из гостиной:

– На улице холодно.

– У меня шапка.

– На голове?

– Нет, на ноге.

– Не надо с этим шутить. Ты же знаешь, что у тебя...

– Все, пока!

– ...проблемные уши.

Он вышел, посмотрел на часы. Четверть восьмого. До начала передачи еще сорок пять минут. Наверняка Томми и компания сейчас тусуются в подвале, но идти к ним он не рискнул. Томми был еще ничего, но остальные... Иногда им приходили в голову странные вещи, особенно когда нанюхаются клея.

Он направился к детской площадке посреди двора. Два корявых дерева, служивших при случае футбольными воротами, игровой комплекс с горкой, песочница и качели – три резиновые покрышки, подвешенные на цепях. Он сел на одну из покрышек и начал неторопливо раскачиваться.

Ему нравилось бывать здесь по вечерам. Кругом сотни светящихся окон, а сам он невидим в темноте. Спокойствие и одиночество. Он вытащил нож. Изогнутое лезвие было таким зеркальным, что в нем отражались окна. Светила луна.

Кровавая луна.

Оскар слез с качелей, тихо подошел к ближайшему дереву и обратился к нему:

– Чего уставился, козел? Сдохнуть хочешь?

Дерево не ответило, и Оскар осторожно вогнал нож в ствол, стараясь не погнуть лезвие.

– Вот тебе! Чтобы не пялился!

Он ковырнул ножом так, что от ствола откололась небольшая щепка. Кусок мяса. Он прошептал:

– А теперь визжи! Визжи как свинья!

Он замер. Ему что-то послышалось. Прижав нож к бедру, он огляделся по сторонам. Поднес лезвие к глазам, посмотрел. Острие было таким же ровным, как и прежде. Он заглянул в него, как в зеркало, и в нем отразился детский городок. На вершине горки кто-то стоял. Еще секунду назад там никого не было. Расплывчатый контур на фоне строгих стальных конструкций. Он опустил нож и повернулся к горке. И правда. Но это был не маньяк из Веллингбю, а ребенок.

Было достаточно светло, чтобы разглядеть: это девочка. Раньше он ее здесь не видел. Оскар сделал шаг по направлению к горке. Девочка не двигалась. Просто стояла и смотрела на него.

Он сделал еще шаг и внезапно испугался. Чего? Самого себя. Крепко зажав в руке нож, он приближался к девочке, собираясь нанести удар. И хотя это было не так, на какое-то мгновение он в это поверил. А она-то что, не боится?

Он остановился, убрал нож в чехол и засунул его под куртку.

– Привет.

Девочка не отвечала. Приблизившись, Оскар разглядел, что у нее темные волосы, маленькое личико и большие глаза. Широко открытые, спокойно глядящие на него. Ее белые руки покоились на поручне.

– Привет, говорю!

– Я слышу.

– А чего тогда не отвечаешь?

Девочка пожала плечами. Голос ее оказался не таким уж и тоненьким. Пожалуй, она была его ровесницей.

Было в ней что-то странное. Черные волосы до плеч, круглое лицо, маленький нос. Прямо картонная куколка из детского приложения журнала «Мой дом». Вся такая... хорошенькая. И все же что-то в ней было не так. На ней не было ни шапки, ни куртки. Один лишь тоненький розовый свитерок, хотя на улице стоял холод.

Девочка кивнула на дерево, исколотое ножом:

– Что делаешь?

Оскар покраснел, но вряд ли она могла увидеть это в темноте.

– Тренируюсь.

– Зачем?

– На случай, если сюда заявится маньяк.

– Какой еще маньяк?