Виктор Точинов - Логово Страница 9

На одной такой мини-осыпи четко отпечаталась отнюдь не лапа — босая человеческая нога.

Он остановился резко, едва затормозив на краю обрыва. Это была река.

Отсюда, с высокого берега, открывался шикарный вид — человек не обратил на него внимания. Он высматривал главное. И не видел ничего — ни жилья, ни моста, ни пристани или причала… Лес на этом берегу, лес на том — низком, болотистом. Источником механического звука был старый, в потеках ржавчины, буксир, тащивший по реке баржу-лесовоз. До буксира было меньше километра, и он приближался.

Человек с трудом удержался от того, чтобы закричать, замахать руками, привлекая к себе внимание… Подумал, что никто не станет приставать с груженой баржей, увидев на берегу орущего нудиста, — почему-то в этом сомнений не возникало.

Придется нлыть.

Человек потер лоб, пытаясь вспомнить, входит ли искусство плавания в число его умений. Не вспомнил ничего и стал спускаться, почти скатываться с обрыва…

Солнце клонилось к закату, когда человек услышал слабый звук.

Лес был полон звуками, негромкими, порой непонятными, но этот оказался особенным. Механическим. Далеко впереди работало что-то, созданное людскими руками.

Он посмотрел на ручей. Русло уходило в сторону от направления, в котором слышался звук. Лощина за минувшие часы и километры стала шире и глубже, превратилась в огромный овраг с крутыми склонами. Человек, не раздумывая, расстался со своим журчащим проводником. Поспешил, позабыв про голод, головную боль и усталость — туда, откуда доносилось слабое тарахтение.

Деревья впереди расступались, редели. Лес кончался. Звук усиливался, слегка смещаясь. Шоссе? Поле с работающим трактором? Неважно. Он нашел, что искал — людей. Человек перешел на быстрый бег.

Глава 4

Гольцов матерился и драил палубу — причем первое делал гораздо энергичнее, чем второе. И виртуознее — замысловато-физиологичные, лексические конструкции изящно вплетали в себя Северо-Западное речное пароходство вообще и буксир БР-58 в частности; и романтику дальних странствий, на которую Гольцов так дешево купился; и утопленный поутру дюралевый багор, который Дергач пригрозил вычесть из невеликого гольцовского жалованья. Швабре, постоянно слетавшей с ручки, тоже порядком доставалось.

Большие и малые боцманские загибы, разносившиеся над палубой, отличались литературно-правильным построением фраз — Петя Гольцов перешел на третий курс литфака. Идя по стопам Джека Лондона, он трудоустроился на лето в речное пароходство — дабы познать жизнь и набраться впечатлений для будущих шедевров изящной словесности.

К концу третьего рейса Гольцов пришел к выводу, что ему гораздо ближе творческая манера Жюля Верна, как известно, описывавшего романтику далеких морей, не покидая уютного кабинета. Жизнь проплывала мимо, пока Петя приводил дряхлое суденышко в надлежащий вид — и познаваться как-то не спешила…

Потоки воды катились по наклонной палубе к низко сидящей корме буксира. Гольцов двигался за ними. Дело шло к концу.

Он отложил швабру, подхватил ведро, привязанное к веревке, замахнулся — действия сопровождались лихо закрученной тирадой, апогей которой должен был совпасть с вы-плескиванием воды за борт.

Над фальшбортом показалась рука — перед самым носом Гольцова.

Пальцы вцепились в нагретый солнцем металл. Изумленный Петька не успел сдержать богатырский замах — и щедрая порция грязной воды угодила в голову подтянувшемуся над фальшбортом человеку. Человек замотал головой, зафыркал, как кот, и перевалился на палубу.

Ведро звякнуло о деревянное покрытие. Гольцов открыл рот — и закрыл, ничего не произнеся. Онемел он не от страха, скорей от удивления.

Человек — рослый мужчина, с неестественно белой для летнего времени кожей, — протирал глаза и тоже молчал. Пауза затягивалась.

Сцена приобретала сюрреалистичный оттенок, усиливаемый тем, что незваный гость был совершенно голый. На нем не было не только плавок, но и не единого волоска на голове и теле — отсутствовали даже брови и ресницы.

Наконец, дар речи вернулся к Пете. И он постарался, чтобы речь эта оказалась достойна будущего писателя.

— Рад приветствовать вас на борту нашего скромного судна, — любезно сказал Гольцов, изобразив ручкой швабры некий приветственный артикул. — Простите, вы русалка мужского пола? Так сказать, Хомо Ихтиандрус? Или жертва кораблекрушения?

Мужчина молчал. Гольцов не знал, что сказать еще.

— Отскичь, Петруха! — услышал он. Не от гостя — из-за спины

Обернулся, увидел — моторист Зворыкин выскочил, лицо перекошено, в руках обшарпанная «тулка», ствол нацелен в живот ему, Петьке.

— От…би, говорю! — рявкнул Зворыкин.

Петька отпрыгнул, сообразив, что целятся не в него.

— А ты — за борт, живо! Давай, давай! — орал моторист, делая угрожающие жесты одностволкой. — Не хрен тут! Взяли, бля, моду! Прыгай, сука! Пристрелю! Ни хрена за тебя, уркана, не будет!

Голый и безволосый пришелец прыгнул. Но не за борт — в сторону.

Петька, опасливо смотревший на ружье в руках Зворыкина — неужели пальнет-таки? — не уследил за прыжком. Увидел, что мужик оказался в другой точке палубы. Еще один прыжок — быстрый, едва уловимый глазом. Гольцов понял, что голый сокращает дистанцию рваным зигзагом и сейчас..

— Отставить!!! — громыхнуло над палубой.

Моторист опустил «тулку», автоматически выполнив приказ. Потому что голос, никогда не нуждавшийся в мегафонах принадлежал Прохору Савельевичу Дергачеву, капитану буксира БР-58.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью… — продекламировал Генерал с нехорошей улыбкой.

Эскулап молчал. Знал прекрасно — когда начальник начинает цитировать старые песни, то рот лучше лишний раз не раскрывать.

— Три дня назад банальный опыт по банальному телеуправлению банальным объектом весьма оригинально закончился, — сказал Генерал. — Объект перемахнул периметр и бесследно исчез.

Эскулап остался невозмутим:

— Что же тут оригинального? Дело Колыванова, вторая серия. Только закончится все быстро. Теперь без поддерживающих инъекций на воле долго не протянет.

— Уже не протянул. Перекинулся.

Эскулап не понял:

— Сдох?

— Пе-ре-ки-нул-ся. Как в старых добрых сказках про оборотней. Раз — и снова человек.

— Где он? Вскрытие проводили? Почему меня не известили сразу же?

— Хотел бы я знать — где? И хотел бы иметь уверенность, что все-таки потом сдох… Но с места, где произошла ремиссия, ушел на своих двоих. И протопал как минимум несколько километров. Дальше след потерян — на берегах болотистой речушки.