Крис Картер - Длань наказующая. Файл №214 Страница 9

И как тогда любить свободу, зачем тогда бороться за нее, если свобода нарушать закон предоставляется лишь в преступных целях, а нарушение закона в целях благих — с точки зрения закона, не более чем очередное преступление?

Знала бы Скалли, о чем я сейчас думаю, — наверное, здороваться бы перестала. Как минимум.

— Не переживай так, деточка моя, — ласково говорила меж тем миссис Пэддок, поглаживая Шэрон по голове. — Не переживай. Это бывало и прежде. Это не так уж редко бывает, — когда детям твоего возраста невмоготу резать животных, которые кажутся им все еще хоть чуть-чуть, да живыми. Детское сознание не может, не успевает примириться с идеей смерти — и сопротивляется ей самыми разными способами. В том числе и так…

— Он шевелился, миссис Пэддок, — выдавила Шэрон. — Клянусь вам, он шевелился и со мной говорил!

— Ну, будет, деточка моя, будет, — успокоительно твердила миссис Пэддок.

— Я не сошла с ума!

— Конечно, не сошла. Конечно.

Хотела бы я быть в этом уверена, подумала Скалли.

— Просто тебе показалось…

Чем в подобных случаях «спятила» отличается от «показалось», подумала Скалли, хотела бы я знать.

Подошел Пит Калгани.

— Шэрон, мы позвонили твоим родителям, — сказал он, глядя на девочку сбоку не только безо всякого сочувствия, но с каким-то непонятным, почти болезненным любопытством. — Твой отец приедет за тобой.

Шэрон, не оборачиваясь к учителю и по-прежнему глядя в стену, медленно поставила на стол опустевший стакан. Блестящая цепочка свесилась с ее запястья. Молдер напрягся. Что-то сейчас должно было произойти.

— Нет, — ровно сказал Шэрон.

— Что значит нет? Он уже выехал. Через четверть часа ты будешь дома, отдохнешь, успокоишься…

Шэрон встала.

— Не-ет!!

И бросилась к двери.

Молдер нагнал ее лишь в коридоре. Ее опять била дрожь. Он с силой обнял ее за плечи, даже чуть встряхнул. Только не допустить истерики, думал он. Только не допустить. Пусть плачет, пусть выговаривается, — только бы не истерика…

— Ты что-то вспомнила, да?

С закушенной губой и полными слез глазами Шэрон молча кивнула несколько раз.

— Что? Расскажи мне, что ты вспомнила? Не глядя ему в лицо, она несколько раз энергично помотала головой.

— Почему?

— Я не уверена… — тихо сказала она. — Может, мне все это только снилось…

— Тогда расскажи мне все, что тебе снилось, — мягко произнес Молдер.

Двор Средней школы Кроули близ спортплощадки 14.37

Клочковатое темно-серое небо по-прежнему едва не касалось вершин деревьев и крыш домов, но дождь перестал. Впрочем, вероятно, ненадолго. Воздух был настолько насыщен влагой, что отчетливо был виден пар от дыхания, словно зимой, в мороз. Шэрон, Скалли и Молдер вышли на улицу, чтобы никто не слышал их и не мог незаметно подслушать — и еще чтобы хоть чуть-чуть сменить обстановку. И чтобы дать девочке вдохнуть хоть глоток свежего воздуха. Это было все, что для нее покамест можно было сделать.

Они уселись возле стола для пинг-понга, агенты с одной стороны, Шэрон с другой. Скамейки были влажными, но теперь было не до подобных мелочей. Лишь бы дождь не посыпал снова. С юга напирали какие-то совсем рке невообразимые тучи, черные, как ночное небо, и клубящиеся, словно дым на пожаре. Хлынет. Обязательно хлынет.

— Вы, наверное, уже знаете, — сказала Шэ-рон, — что Джим Осбери не отец мне, а отчим. Знаете?

Скалли кивнула. Молдер лишь смотрел выжидательно, — но девочка прятала глаза. Она вот-вот могла снова заплакать.

— Мой настоящий папа от нас сбежал. Мама стала председателем какого-то семинара, или комитета, или чего-то в этом роде… Не помню. А потом они поженились с Джимом, и мы переехали сюда. Мне было тогда четыре года, а моей сестре — всего лишь два…

— У тебя есть сестра? — спросила Скалли. — Она учится здесь же, в этой школе?

Молдер осторожно тронул ее за плечо: не прерывай, мол. Шэрон отрицательно затрясла головой, потом сглотнула и выговорила:

— Нет. Уже нет. Сейчас расскажу. Джим ее убил.

— Джим? Твой отчим?

— Если вы мне не поверите… скажите сразу. Скалли беспомощно обернулась к МолдерУ— Тот молчал.

— Мы… постараемся тебе поверить, — пробормотала Скалли, вновь поворачиваясь к девочке.

— Он… он…

— Ну, помолчи, — сказал Молдер. — Не торопись, соберись с силами. Нам спешить некуда.

А дождь, против воли подумала Скалли и бросила взгляд на медленно вздымающуюся из-за горизонта непроглядную черноту. Хлынет, скоро хлынет. А я и так уже вся отсырела за эти полдня. Честное слово, лучше уж под пули, чем опять под дождь.

Скоро, впрочем, ей пришлось в очередной раз убедиться, что дождь лучше.

— Мне было тогда десять лет… или девять… когда он в первый раз меня заставил. Б машине, на заднем сиденье. Заставил. Я не хотела, — но он заставил! А потом сказал, что, если я проговорюсь кому-нибудь, он меня изуродует. Не убьет. Именно изуродует. Он говорил, что я очень красивая, а когда вырасту, стану совсем красавицей и выиграю конкурс «мисс Вселенная». А если он меня изуродует, то я ничего не выиграю. И потом он много раз… много раз… — она затрясла головой, не в силах говорить.

Снова пришлось ждать, пока она отдышится. Облака пара, напоминая о близкой зиме, срывались с ее губ.

— А я, когда он это делал со мной, всегда воображала, что я далеко-далеко в океане, под водой, и кругом только холодные рыбы… И темно. Совсем темно. Но, может, это мне тоже снилось? Я совсем это все забыла, но в последние дни почему-то стала вспоминать… И не только это. Ведь не только Джим это делал. Другие тоже.

О господи, подумала Скалли. Будет ли этому бреду конец? Может, ей просто нравится? Может, она так старается привлечь к себе внимание? Может, ей просто очень одиноко?

Так или иначе, надо сразу отсюда ехать к ней домой.

— Кто эти другие? — спросила она. — Что они делали?

— Мама часто уезжала на целый день, а то и на два. Тогда к нам приходили другие. И мужчины, и женщины. Я их не знаю, они надевали такие робы, или балахоны… не знаю, как сказать. С капюшонами, будто древние монахи. Они отводили нас с сестрой в подвал, там стены все покрашены красным, чтобы не видно было крови. А пол земляной… чтобы впитывалось, наверное. Нас связывали голыми и пели какие-то гимны, молились, и Джим всем этим управлял. А потом… потом… Меня они называли наседкой, потому что все время делали мне детей. У меня было пятеро детей. Или шестеро, я не помню. Все они закопаны там в подвале, потому что нужна была младенческая кровь для жертвоприношений. А у Терезы не получались дети, может, потому что она была еще совсем маленькая, или почему-то еще… И Джим очень сердился на нее, бил, и мама даже не понимала, откуда у Терезы синяки, а Тереза боялась рассказать. Но Джим так сердился, что в конце концов Терезу тоже принесли в жертву, а он потом сказал, что ее задавило на дороге…