Кристофер Голден - О святых и тенях Страница 9

Песня, которая никогда не покидала его по-настоящему, словно пульсирующее сексуальное желание, постоянно требующее удовлетворения, сейчас немного стихла.

Все его существо охватил экстаз песни крови, оглушительной, мощной, провозглашающей свое могущество перед лицом каждого, кто осмелится к нему приблизиться.

— Король Джунглей приближается, — прошептал сам себе Питер, не в силах разомкнуть веки.

«Господи, — в который раз подумал он, — свежая кровь дарит в десять раз больше удовольствия и в десять раз больше силы. И ты несешься на крыльях песни крови в темноту ночи, и каждая новая ночь дарит тебе наслаждение…»

— Да, — сам себе напомнил он, — так и есть, если ты каждый раз заново питаешь ее.

Питер заставил себя отбросить эти мысли, забыть эти ощущения, одновременно сражаясь с сознанием того, что у Карла его образ жизни вызвал бы отвращение.

Вернее, уже вызывает. Вероятнее всего, его старый учитель знает, как изменилась жизнь Питера с тех пор, как они виделись в последний раз. Так же вероятно, что его возмущает философия, превратившая принца и воина в ночного вора и прислужника людей. Совершенно точно, что Карлу неприятно и стыдно было узнать, что его ученик и друг получает обманом или крадет то, что не хочет больше брать силой.

Но Карл смотрит на мир именно так. Он совершенно не понимал Питера в этом, а Питер не мог больше следовать представлениям старого немца, убежденного, что сила дает им право делать все, что захочется. Питер считал, что истинное могущество неразрывно связано с ответственностью: необходимостью копить знания и опыт, экспериментировать и делиться… особенно делиться с другими.

Утолив голод, он лег на кровать и, погрузился в сон, легко и бездумно, как перо, медленно падающее на землю. Только растущее предчувствие, что ученик скоро должен будет стать учителем, тяжелым грузом лежало на его рассудке.

Над землей проснулось солнце, и его лучи разогнали ночной мрак, и все ночные призраки скрылись и своих убежищах. Питер крепко спал, спрятавшись от дневного света. Он поставил будильник на время заката — время теней.

Глава 3

Анри Жискар поднял воротник пальто. День выдался холодный, а кардинал был уже не молод. Он прошел сквозь турникет отеля «Парк-Плаза» и быстро зашагал в сторону Бикон-хилл1. Он снова чувствовал свой возраст, но, не обращая на него внимания, прекрасно с ним справлялся. Время от времени он оглядывался через плечо, но, казалось, никто за ним не следил. Впрочем, он прекрасно понимал, что за ним может гнаться стадо слонов и он ничего не заметит.

Вздохнув, кардинал решил, что, скорее всего, зря беспокоится. Однако после того, что случилось в Риме, ему совсем не хотелось рисковать.

Он снова оглянулся.

Всю свою сознательную жизнь Анри посвятил церкви, он всегда был одним из уважаемых и честных служителей Бога. Теперь же, охваченный страхами, гневом и смущением, он прятался от той самой церкви, которой раньше отдавал всего себя.

С севера надвигалась буря, и Жискар чувствовал ее дыхание. Все так же быстро шагая, он заставил себя немного успокоиться, и услужливая память перенесла его в прошлое, минуя события, из-за которых он оказался именно здесь, минуя дни, когда он был приходским священником. Он думал о детстве, которое провел на Сицилии.

— Ты Жискар! — часто повторял его отец. — Ты должен уметь постоять за себя.

Его снова избили старшие мальчишки, и отец рассердился. В его жилах текла кровь одного из величайших воинов истории, как говорил его отец. Нормандец Робер Жискар и его сыновья в течение целого пека не давали покоя византийцам. Отец часто повторял, что Жискары и сейчас сражались бы с ними, если бы семья не пережила саму империю.

Это была прекрасная теория, но, когда доходило до дела, Анри совсем не чувствовал себя храбрым воином. Как раз наоборот. Ему казалось, что он сам, все его тело — это один огромный синяк. Ребенком Анри был слабым и болезненным, и, несмотря на то что изо всех сил старался гордиться своим именем и историей семьи, ему часто хотелось рассказать отцу о своих страхах. Но это было невозможно.

Благодаря словам отца он только напускал на себя гордый и пренебрежительный вид, из-за чего его еще чаще стали бить мальчишки.

— Осторожнее, святой отец.

Кто-то потянул его за рукав и, подняв голову, он увидел молодую женщину в деловом костюме. Прежде чем он успел спросить, что ей нужно, он увидел на ее лице беспокойство, а в следующее мгновение мимо него на безумной скорости промчалось несколько машин. Жискар чуть не оказался под колесами, пытаясь перейти улицу на красный свет.

Улыбнувшись, он поблагодарил женщину и тихо выругался себе под нос. Впервые с тех пор, как он был мальчишкой, он так нервничал и был так напуган. Но сейчас он был и разозлен. Обернувшись, Жискар посмотрел на свое отражение в окне ресторана. На вывеске было написано: «Беннигэн». В свои шестьдесят чётыре года он все еще был худощавым, при росте более шести футов, и относительно здоровым. Он уставился на свое бледное, суровое лицо с голубыми глазами и роскошной седой шевелюрой, отражение сердито хмурилось, и он подумал, что у него есть на это причины. Жискар не мог позволить себе роскошь быть рассеянным — слишком высоки были ставки.

Молодая пара сидела по другую сторону окна, они пришли сюда пообедать и сейчас смущенно поглядывали на священника, который сердито смотрел, как они едят свои чизбургеры. Он снова улыбнулся и хихикнул — сценка рассмешила его.

— Извините, — одними губами произнес он, пожал плечами и двинулся дальше.

Жуткие события снова всплыли в его памяти, и он знал, что так будет до тех пор, пока ситуация так или иначе не разрешится.

Вечно зарабатывавший синяки маленький мальчишка, в чьих жилах текла кровь рыцарей Нормандии, постепенно превратился в робкого умного молодого человека. Воспитанный в жесткой католической вере, Анри мечтал получить более серьезное образование, чем те драгоценные крохи, которые выпали на его долю, и потому решил стать священником.

Они сейчас считал, что это било самое правильное и важное решение в его жизни.

Церковь дала ему образование, возложила на его плечи ответственность и необходимость исполнять божественную миссию. Став священником в маленькой церкви неподалеку от Палермо, он выучил французский, латынь, а затем и английский. В Париже получил сан епископа и в конце концов пять лет назад удостоился мантии кардинала.

Тогда он мечтал только об одном — оказаться в Риме. Его завораживала смена епископов и кардиналов, королей и королев, президентов и даже Пап. Годы, проведенные в Париже, открыли ему, что церковь точно так же подвержена коррупции, как и любая другая организация, управляемая людьми. Ему причинило боль открытие, что лишь немногие представители высших кругов католической церкви сохранили веру. Он знал, что вековая борьба за власть продолжается, только используются в ней более изощренные и тонкие приемы. Церковь пожертвовала благоговением и ощущением чуда ради земной, материальной власти, и порой Жискар испытывал физическое отвращение в присутствии тех, для кого сутана являлась всего лишь символом.