Владимир Рыбин - Сокол, № 1, 1991 Страница 9

А теперь Климов чувствовал, как с каждым шагом к пустоте за домами что-то сжимается в нем, будто впереди неизвестность, даже опасность. И все возвращалось к нему ощущение выдернутого зуба, появившееся тогда, в день взрыва, и он машинально оглаживал языком десны, и в душу его заползала тоскливая горечь о навсегда утраченном, невозвратном.

На площадке «Дворецстроя» все было, как всегда. Сезонники, набежавшие на работенку со всех губерний, железными клиньями, кирками да ломами долбили на куски огромные, оставшиеся после взрыва каменные глыбы, грузили обломки в кузовы грузовиков, на трамвайные платформы, отчаянно матерились. «Где пребывала Богоматерь, теперь я слышу в бога-мать», — вспомнил Климов чью-то едкую реплику, которых много слышалось тут, возле заборов, особенно первое время, когда к порушенному Храму люди собирались огромными толпами. Чтобы поглазеть да лишний раз выругать тех, кто это содеял. А поскольку под горячую руку попадались те же сезонники, то им все и доставалось. Рабочие отмалчивались отругивались, а то принимались громко хвалить «совецку власть, дающую работу простому человеку».

Последнее время толпы поубавились: каждый день травить душу кому не надоест? А гора камней не уменьшалась, и, казалось, годы нужны, чтобы всю ее раскрошить да вывезти.

У Климова было в запасе свободное время, он не стал заходить на охраняемую территорию, а обошел высокий забор справа и скоро оказался на берегу реки. По реке шлепал старый буксир, тянул баржу, на мостках бабы полоскали белье, рядом паслись козы, купались мальчишки. Все было, как всегда, и никаких подозрительных личностей поблизости не наблюдалось.

Забор тянулся вдоль набережной, затем уходил влево по Всехсвятскому переулку. Плотный забор, ни щелочки. Но мальчишки все же наковыряли дырок, приникали к ним и застывали в неподвижности. Климов отгонял мальчишек, удивляясь их неистовому любопытству: что там можно высмотреть? Не было бы забора, никто бы и не посмотрел, а отгородили — и всякому стало интересно. Отгоняя мальчишек, он сам наклонялся к дыркам, пытаясь понять, что там, за забором, можно высмотреть. Уже почти вышел на Волхонку, когда, глянув в очередной раз, заприметил среди щебня какое-то кольцо. В этом месте уже проглядывала цокольная часть, и кольцо на ровной площадке, почему-то не отброшенное вместе со щебнем, заинтересовало.

И он прошел на территорию, отыскал кольцо. Хотел поднять его, но кольцо оказалось прикрепленным к чему-то под слоем пыли. Ногой разбросал пыль и увидел люк, оказавшийся тяжелым, неподъемным. Походил вокруг, поискал железяку потолще да подлиннее. Нашел подходящую, зацепил кольцо, получившимся рычагом приподнял крышку люка и увидел белокаменные ступени, круто уходящие в черноту. Он еще не взволновался, спокойно опустил крышку и пошел за фонарем. Поглядеть, куда ведут ступени, хотелось тотчас же.

Фонарь был надежный — «летучая мышь». Поболтал — керосину вроде хватало. Совсем откинул крышку, зажег фонарь и стал спускаться по высоким ступеням. Скоро оказался в погребе. Потолок — рукой достать, стены гладкие, заштукатуренные, все в трещинах от взрыва. В одном месте штукатурка осыпалась, обнажив квадрат краснокирпичной кладки, тоже частично обвалившейся. Посветив на это место, Климов понял, что перед ним не стена, а заложенный провал; за обвалившимися кирпичами чернела пустота. Тогда он поднялся наверх, отыскал в мусоре брошенную железяку, спустился с нею и принялся крошить кладку. Кирпичи осыпались легко, и скоро перед ним зиял вход в другое подземелье. И опять были ступени, не столь крутые, как наверху, много ступеней, десятка два или больше. А внизу начинался ход, сверху и снизу выложенный кирпичом. Тихо было тут — уши закладывало, воздух неподвижен и тяжел. Но дышалось почему-то легко. Чистый, будто только что подметенный ход манил неведомой тайной, и Климов пошел по нему, держа перед собой фонарь, сжимая в руке железину. Шелохнулось что-то впереди, и он замер, холодея лицом, прислушиваясь. Решил — крысы. Должны же быть они тут, странно было бы, если бы крысы не воспользовались этакими царскими подземными хоромами. Захотелось вернуться, но он превозмог себя: что теперь идти, что потом. К тому же была опаска, что, пока он думает, кто-то другой возьмет да залезет в подземелье.

Снова Климов пошел вперед, слушая свои шаги и громкий стук сердца. И вдруг и шаги, и сердце разом затихли, и ужас ледяным ознобом окатил от затылка: из неглубокой ниши в стене пялился на него черными глазницами человечий череп. Не сразу разглядел Климов и кости, сложенные рядом, не сразу сообразил, что это не иначе какое-то очень старое захоронение. И еще вспомнилось читанное где-то, будто как раз в этих местах были подземелья царского палача Малюты и будто ходы от тех подземелий тянулись аж до самого Кремля. Многовековая древность, глянувшая глазницами черепа, еще больше испугала. А потом она же и успокоила: если столько времени все тут не тронуто, то и бояться нечего. Пришла мысль, что захоронение это как-то связано со строительством Храма. Не могли же строители не найти подземелье. Вон ведь заложили вход, известкой замазали, чтобы никто не нашел, и лестницу наверх сделали, и люк оставили. Зачем? Чтобы легче было подобраться к золоту? Но где это видано, чтобы сейфы оставляли открытыми? Значит, что же, никакого золота нет?..

Да видно есть у рассказов о сокровищах какая-то тайная сила, влекущая людей. Вот и Климов, хоть и ругал себя за то, что ввязался в эту детскую игру в сыщики-разбойники, а уж остановиться не мог. И он, замирая сердцем, пошел вперед.

Впереди показался какой-то угол: ход, похоже, раздваивался. Это было уже опасно. Вдруг тут целый лабиринт ходов? Недоглядишь — и заплутаешь, и через сто лет очередной кладоискатель найдет твои обглоданные крысами кости. Климов поежился, переступил с ноги на ногу. Что-то хрустнуло под подошвой. Наклонился и разглядел створку ракушки. Откуда взяться ракушке тут, под землей? Очередная загадка еще больше встревожила, в голову полезли мысли о разных ловушках, коими, если верить книжкам, полны подземелья, — шагнул и провалился в яму, из которой не выбраться…

Поколебавшись, он все-таки решил дойти до угла, убедиться, что ход действительно раздваивается, и больше не испытывать судьбу, а вернуться. А потом уж, собравшись как следует, может, вместе с Петром обыскать эти подземелья.

Он поднял фонарь, чтобы разглядеть, что там, за углом. Шагнул и… закричал в ужасе: прямо ему в лицо летел ощеренный белый череп. Увернуться не успел. Череп скользнул холодным прикосновением по лбу, по щеке, даже показалось — куснул. А потом ослепительно вспыхнуло перед глазами, оглушил невыразимый грохот, и все пропало для Климова…