Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой Страница 9

– Не бухти, старикан, у меня все имеется.

Мы поднялись в жилище торговца кетчупом. Виталька плюхнулся на кожаный диван и схватил пульт со стеклянного столика. По экрану телевизора заплясали голые девицы. «Не прошло и часа, – подумал я, – и вот опять эротические сцены».

– Пошеруди-ка там, в баре, – томным голосом протянул Рыбкин.

Я открыл дверцу и достал початую бутылку «Мертеля», шоколадку и засохший лимон.

– Давай по-холостяцки, – предложил мой старый друг, расплескивая коньяк мимо стаканов.

После второго стакана в квартире наступило некоторое оживление.

– А что, иди ко мне на точку! – голосил Виталька. – Ты ведь, наверное, единственный со всего курса, кто в учителя подался. Ленка Михеева с изобразительного – маникюрша. Ногти накладные бабам приделывает. Между прочим, неплохо зарабатывает… Павлик Безкоровайный из историков тоже куда-то продвинулся. Все, в общем, устроились… А ты? Арсюш? Прямо жалко глядеть! – Рыбкин уже готов был прослезиться. Вот они, старые дрожжи! – Давай из тебя первоклассного оптовика сделаю, а?

Но мне что-то не улыбалось становиться оптовиком, пусть даже и первоклассным.

– Да ладно тебе, Виталь, – отозвался я дружелюбно, – как-нибудь пробьюсь. Ты мне лучше вот что скажи, – голос мой звучал уже довольно пьяно. – Как у тебя с бабами-то? По-прежнему?

– А что, старичок, хочешь вспомнить наши сабантуйчики? Тогда лови момент, пока моя далеко. Ты-то, кстати, женат?

– Вот об этом-то и речь, – я ухватился за Виталькину мысль и принялся развивать идею мадам Колосовой. – Нет ли у тебя кого-нибудь на примете?

– Ого! – удивился мой собутыльник и уже более твердо плеснул в стаканы «Мертель». – Вот, значит, как у нас серьезно. Что ж, старичок, поможем, поможем.

Он деловито покопался в кармане дубленки, брошенной тут же, на диване, и извлек на свет божий видавшую виды записную книжку.

– Есть тут у меня одна, – пробормотал Рыбкин, листая книжицу. – Все мучается. Мужики-то у нас на фирме, можешь себе представить, какие. – Я с сомнением посмотрел на Виталькину шевелюру и лоснящиеся щеки. – А ей поинтеллигентней подавай. Вроде тебя. Сам бы женился, ей-богу, да, понимаешь, не могу.

Виталька откинулся на диване и слабеющей рукой указал на портрет какой-то рыжухи с брильянтами, висящий на стене.

Но оказалось, что мой собутыльник откинулся не только за тем, чтобы перевести мой блуждающий взгляд на изображение жены. Рыбкинская рука описала плавную дугу и упала на спинку дивана, где покоился мобильник.

– Так! – пропыхтел стареющий Элвис Пресли. – Сейчас мы ее…

И Виталька начал пищать телефонными кнопками, то и дело сверяясь со своей потрепанной книженцией.

– У аппарата, – проревел он вместо приветствия. Видимо, связь была установлена. – Позови-ка мне, милая, Ларису Михалну. – И потом, спустя какое-то время: – Лара, привет. Как дела?.. Сейчас я тебя огорчу… Завтра в семь – деловое совещание… У меня дома… Ты как, сможешь? – спросил он меня шепотом.

– Утра? – не понял я.

– Дубина, вечера!

– Могу…

– Ну пока, целую. – Виталька бухнул трубку на диван и проворчал: – Чего не сделаешь ради боевого товарища. Но только, чтобы завтра в семь. Как штык!

Глава 6

Работа над ошибками

На родительское собрание я все-таки опоздал. Но не намного.

Я вошел в класс, и на меня воззрились десятки родительских глаз. Почти таких же неумных, как и у моих учеников, то есть их детей. Собрание было плановое. Стало быть, я, как классный руководитель, должен был доложить родителям об успехах и неуспехах их отпрысков.

Придя в иное время на столь ответственное мероприятие подшофе, я бы, наверное, изрядно поволновался. И постарался бы не выдать своего состояния.

Но сегодня от меня, как от моего друга Элвиса Пресли, попахивало дорогим коньяком. Правда, дорогим одеколоном не попахивало. Но не беда.

Под пристальным вниманием пращурских глаз я открыл журнал и хотел было уже начать разглагольствовать – по списку – о положительных качествах и недостатках моих учащихся.

Но дружеские посиделки с Виталием Рыбкиным все-таки взяли свое. Предки моих подопечных напряглись. Особенно те, чьи фамилии начинались на «А». Я сглотнул набежавшую коньячную слюну и несколько официальным тоном заявил:

– Вопреки сложившейся традиции начинать разговор строго по алфавиту, я предлагаю всем собравшимся легкое нововведение. А именно: поговорить по существу вопроса, отметив при этом два, так сказать, полюса нашего учебного процесса. Рассмотрим самого лучшего и, соответственно, самого худшего учащегося из вверенного мне учебного коллектива…

Уф! Вот загнул так загнул. И откуда только такие обороты в голову пришли? Это все Виталька. Вернее, его «Мартель».

Однако родители были явно ошарашены моим коротким вступлением. Несколько мамаш в первых рядах (среди которых, я отмечал это на каждом собрании, одна была очень даже ничего) испуганно вытаращились на меня, приоткрыв рты. Как рыбы на Луне.

Но я бойко продолжал свой спич:

– Итак, вопреки всеобщим ожиданиям, сегодня, если мне будет позволено… – ну прямо-таки профессор из Сорбонны, ни больше ни меньше, – сегодня я начну не с первой буквы нашего, всеми горячо любимого алфавита – то есть буквы «аз», – а с двадцать пятой буквы вышеозначенной азбуки. То бишь с «ша»…

Родители, чьи фамилии начинались на «Ш», послушно заерзали за партами.

– А начнем мы с этой замечательной буквы именно потому, что именно с нее начинается всем известная в определенных, но достаточно пока узких, кругах фамилия нашей отличницы Шурочки Шаес, которая…

Я заметил, как на «камчатке» разгорается красноватый огонек. Это было интеллигентное лицо поволжско-немецкого папаши нашей отличницы.

Но закончить этот великолепный сложносочиненный период мне не удалось. Подобно порыву степного ветра, в класс ворвалась наша историчка Римма Игнатьевна, по совместительству – завуч.

– Арсений Кириллович! – завопила она. – Ну, слава богу, слава богу! Вы все-таки явились. А я уж хотела сама провести…

– У меня были достаточно веские причины, – заявил я и хотел было выдать еще одну замысловатую тираду, но в последнюю секунду передумал и закончил: – Для опоздания.

– Ну, надеюсь, ваши причины были настолько же вески, как причины Столетней войны, – взобралась историчка на своего любимого троянского конька.

– Предпосылки, правда, были незначительны, – подыграл ей я. – Но вот следствие вы можете наблюдать собственными глазами.

– Не буду мешать, не буду мешать! – В глазах ее блеснула сумасшедшинка, и Римма Игнатьевна на своих слоновьих цыпочках попыталась тихо выбраться из класса. Это у нее почти получилось, вот только дверь захлопнулась с таким грохотом, что раскрасневшийся герр Шаес невольно вздрогнул.