Анатолий Шинскин - Тихий омуток Страница 9

 -- И утопили, сунув головой в помойное ведро. Богатая у тебя биография. – подытожил Гульфик. – Что-то мы долго едем?

 -- Уже приехали. Давай к тем воротам. – Колян указал Гульфику  направление. — Только проход к калитке не загораживай: бабулька у Петровича – черт в юбке, на авторитеты не смотрит. Живенько твой труповоз в канаву опрокинет.

 -- «Труповоз!» Классно определил, — захохотал Гульфик. — Мы и есть трупы, сиречь мертвые тела, пока крови не отведаем. Жаль, нельзя додержать до трех-пяти звездочек. Элитная супер-кровь, пять звездочек! Как звучит!

 -- Ереванского разлива, -- Колян усмехнулся. -- Действительно, звучит,... как привет из советского прошлого. Попил, посмаковал, суетясь в партийной верхушке?

 -- Думаю и ты, крышуя цеховиков,  не отстал, -- миролюбиво погасил спор Гульфик. --   Давай, веди к кормильцу.

 -- Эй, что это? -- Никитенко готовился захлопнуть дверцу черного джипа и с недоумением смотрел, как она уменьшается и белеет  в руках.

 -- Все нормально, не паникуй, -- Колян отстранил Никитенко и захлопнул дверцу обратившейся Запорожцем машины. -- Провинциальный транспорт на окраинной улице смотрится естественней, как и парни бомжеватого вида.

 -- Фью-ю! -- издал Никитенко угасающий звук: все трое прибывших оказались одеты в потрепанные джинсы и свитера грубой вязки на голое тело.

 -- Мимикрия, -- пояснил Колян, давя  пальцем кнопку звонка. В глубине двора звонок сыграл мелодию о волшебнике в голубом вертолете. Вышел Петрович, высокий худоватый сутулящийся старик, лет под семьдесят. Узнав Коляна, кивнул и поковылял обратно. Гости двинулись следом. Гульфик оглянулся и, увидев нерешительно переминающегося у машины Мнимозину, махнул приглашающе рукой.

          Наклоняясь под яблонями, прошли в конец сада, где рядком стояли семь ульев, а в сторонке на вкопанных в землю двух столбиках голубая широкая столешница и четыре обшарпанных стула, на которых и разместились гости. Петрович, не суетясь, вынес из омшанника чистые стаканы и стеклянный двухлитровый кувшин с кровью.

 -- Закусывать будете?

           Колян и Гульфик захохотали, следом неуверенно улыбнулся и Никитенко.

 -- А почему бы и нет? – отсмеявшийся Колян приобнял Петровича за плечи. – Давай салат порежу, а картошечка есть?

 -- Варится,-- успокоил Петрович, наблюдая за Гульфиком.

           Вампир священнодействовал над графином. Длинным стеклышком подцепил капельку и теперь внимательно смотрел на оставляемый ею след на стекле. Рука его задрожала, и Гульфик судорожно сглотнул и выдохнул:

 -- Четвертая! – слепо зашарил рукой по карманам, вытащил пачку тысячных. Швырнул на стол, не оборачиваясь, не в силах оторвать глаза от заветного кувшина. – Тебе, дед.

            Петрович не вздрогнул ни единой морщинкой лица. Курил Приму, насмешливо посматривая на Мнимозину-Никитенко, который едва сдерживал эмоции: шевелил губами, пальцами, подавшись вперед и не отводя жадного взгляда от новенькой упаковки.

 Колян вскочил, как подброшенный:

 -- Гульфик, черт тебя дери! – схватил со стола пачку и, загораживая Гульфика спиной, извинился. – Петрович, моя вина, не предупредил друга.— Сложил за спиной ладонь в увесистый кулак и продемонстрировал его Гульфику. — Он хороший парень, но слишком часто бывал в королях.

 -- Да, власть дает влияние, но отнимает ум. – Петрович забрал деньги из руки Коляна. – Пойду, картошку принесу.

 -- Коля, какого черта? – Гульфик завозился на стуле, устраиваясь поудобнее.—Что ты носишься с этим дедком, как конь с яйцами. Он дает товар, мы платим. Платим щедро. Платим сразу, что, заметь себе и видит Бог, ценно.

 -- Заткнись! На меня твои шутки не действуют, а Мнимозина еще не достиг состояния, поэтому на него тоже. С дедом не шути, не фамильярничай и будь почтителен. Он... -- Колян оборвал себя на полуслове и поспешил навстречу Петровичу. Забрал кастрюльку из рук. – Посидите с нами?

 -- Пожалуй. Послушаю кровавые сплетни. Молодой человек, должно быть Мнимозина?

 -- Он самый. Мечтает жить долго, богато и оставить о себе кровавую память. – развеселился Колян. – Никитенко, я правильно перечислил приоритеты?

          Петрович перевел взгляд на Мнемозину-Никитенко, ожидая его ответ.

 -- Я. Я. Да я. – зачастил Никитенко, обращаясь к Петровичу, нутром почуяв главную скрипку в разговоре. — Да, я все хочу.

 -- Зачем же волноваться? -- Петрович достал пластиковую пол литровую бутылку с малиновым вином, плеснул в стакан. Понюхав и посмотрев на свет, отпил глоток. — Хочешь, значит, получишь. Только сможешь ли долго наслаждаться: Мнимозина, помнится, любит молодым умирать.

 -- Вот и я о том же, -- Колян поднял стакан с кровью. – За тебя, новый брат.

 -- Как молодым? – засуетился Никитенко. -- Мне бессмертие обещали. Вы чо делаете? -- Никитенко перешел на более привычный ему язык разборок и все более злился, "накручивая" в себе злость. -- Да я манал.  Пидором обозвали. Теперь ухлопать обещаете. В рот и в душу. Не с такими разбирались. Плевать.-- В руках его темным отблеском зачернел "Макаров", направленный на Коляна.

          Гульфик повернулся на стуле и медленно поднял глаза на вновь посвященного. Глаза, способные останавливать ветер и дождь, смотреть сквозь стены и проникать в души. Как два зеленных луча сфокусировались они на лбу Никитенко, голос глухой, как из преисподней произнес:

 -- Пей. Не медли.

            Рука Никитенко против его воли выронила пистолет, взяла со стола, подняла стаканчик с кровью и опрокинула в удивленно приоткрытые губы. Вот они шевельнулись, ловя последние капли, и ярко закраснели. Выступил яркий румянец на щеках, полыхнули искрами глаза из-под полуопущенных век.

 -- Вот и пришло бессмертие, -- подвел итог Колян, поднимая из травы пистолет. – На первом этапе ты перестал отражаться в зеркале, теперь окончательно стал Мнимозиной. Никитенко только оболочка, которую ты сможешь сбросить по желанию и заменить на что-нибудь покруче. Скажем, на фигурку певицы, с задницей в миллион баксов.

 -- Это было бы прикольно, пацаны, -- игриво произнес Мнимозина глубоким контральто.

           И от такой перемены начал смеяться даже Петрович.

 -- С возвращением, брат, -- потянулся к Мнимозине со стаканом Колян. – Нас еще ждут великие дела. Расскажи-ка впечатления. После смены тела нам свойственно красноречие.

 -- Колян. Рвусь от гордости за причастность. Мы лучше людей, мы выше людей. Для нас не существует прошлого и будущего. Мы вечны, а, значит, всегда в настоящем. Мы пролетаем через повседневность на казенных иномарках с мигалками на крышах и персональным водителем за рулем. Однажды родившись, мы живем мертвыми в живых телах, изнашивая и меняя их по мере износа. Мы полностью подчиняем их себе. Тело продолжает жить, работать, рожать и растить детей, но оно уже Вампир, тоскующий без свежей человеческой крови, боящийся света и не отражающийся в зеркале. А страх быть узнанным приносит пикантность и очарование. Ах, мальчики, как нравится мне быть вампиром,-- совсем игриво закончил свою напыщенную поначалу речь Мнимозина.