Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 3 Страница 9

— От чего? — устало спрашивает Пута дель Дьябло. — От судьбы? От последнего шанса проявить себя? И куда ты меня спасешь, мой герой? К плите на кухню? В личный ад наподобие твоего собственного?

Катерине становится лень спасать Анджея, пока тот воображает, что спасает ее. От мысли, что пора предоставить бестолкового рыцаря его незавидной участи, Саграда чувствует облегчение. Изрядно, впрочем, отравленное стыдом. Катя привыкла отвечать за всё и за всех, вращающихся по ее орбите. Как же тяжело контролировать всё и всех, когда никто тебя не слушает, не слышит и не слушается! Но Катерина справлялась. Ей казалось, что такова ее судьба. Пока не выяснилось, что никакая это не судьба, а всего-навсего кандальная цепь — вроде той, что Велиар надел на ногу Кэт в каюте каперского судна.

Цепь становится судьбой, только если отомкнуть ее слишком поздно.

— Катя… — какой проникновенный голос, какой обеспокоенный взгляд, какая душеполезная беседа. — Ты всегда была прекрасной дочерью, женой и матерью. Что с тобой случилось?

— Не хочу цепляться за то, что давно ушло, — Катерина пытается донести до Андрея элементарные, поистине элементарные вещи. — Я сильнее этого. Да и ты сильнее этого, Анджей. Мы больше не нужны ни родителям, ни детям, ни супругам. Мы и себе-то не нужны. Это я и пытаюсь исправить.

Они стоят и смотрят друг на друга посреди толпы богов, демонов и монстров — двое самых обыкновенных людей, один из которых всеми силами держится за свою обыкновенность, а другая готова на все, лишь бы ее не загоняли обратно в рамки, в пределы, в кандалы обыкновенности. И несмотря на упрямое выражение лица Дрюни, Саграда видит в нем то, что пребывало с нею больше двадцати пяти лет — смирение. Гребаное смирение с тем, что необходимо быть счастливым, не причиняя боли близким. Даже если это делает счастье иллюзорным, отодвигает к горизонту — пусть рисует озера, шатры и бедуинов, пока ты бредешь через раскаленные безводные пески.

Рыцарь ее давно смирился с недостижимостью счастья, научился находить удовлетворение в том, чтобы не причинять боли. А теперь хочет научить и ее, Катю, забыв, что Саграда тем же макаром бродила по пустыне четверть столетия, вдохновляясь миражами вдали.

— Мама! — воздух разрезает звенящий от злости голос и Катерина невольно вздрагивает — столько в нем смелости и свободы. — Кто этот человек?

— Это, дочка, вассал твоей матери, — мягко произносит Денница-старший — раньше, чем Саграда успевает прибегнуть к привычному оружию. Ко лжи, спасительной, но по большому счету бесполезной.

— И ее паладин, — так же мягко добавляет Мурмур.

— Вассал и паладин? — выгибает бровь Денница-младшая. Люцифер, видимо, передал этот жест обоим своим потомкам. — Мы что, турнир проводить собираемся? Паладины, драконы…

— Сипактли… Уичаана! — бормочет Катя, забыв, что до сих пор ее дочь могла видеть только одного дракона — своего сводного брата.

Ребекка-Мурмур издает ехидный смешок и кончиками пальцев отводит в сторону занавеску, закрывающую окно. За окном стоит непроглядная темень и оттого оно напоминает зеркало. Зеркало из полированного черного обсидиана.[26] И прямо через бликующую поверхность в комнату просовывает башку предвечный дракон — убиваемый неоднократно, но не убитый до сих пор. Андрей, коротко выдохнув, перехватывает меч и становится в боевую стойку быка, направив острие в морду Сипактли — самый упрямый из смиренников, самый смиренный из упрямцев. Саграда со стоном закрывает лицо рукой.

Глава 3

Ниже Аида только Тартар

Сипактли протягивает, протаскивает свое тело сквозь черное стекло, словно проволоку через волочильный стан. Металл ее чешуи струится и сияет мирно, зубастые пасти на драконьих боках сомкнуты, но чувствуется: прикоснись и останешься без пальцев. Предвечный дракон идет прямиком в руки Денницы-младшей.

Они в чем-то похожи — дракайна[27] и нефилим. И как ни странно, паладин в боевой стойке, соединивший упрямство быка и расчетливость тореро, похож на них обеих. У этих троих есть цель, вдруг осеняет Катерину. Остальные всего-навсего расставлены по обочинам их дорог, будто верстовые столбы. И когда пути их разойдутся, нам придется выбирать свою обочину.

С кем пойду я, когда придет время выбирать? — подумала Саграда. Или не Саграда, а просто Катя, не мать, не жена и не любовница, не приложение к своей любви, к своим обязательствам, к своим страхам, всего лишь человек, ищущий чего-то для себя, только для себя.

Зачем ты подумала об этом, ну зачем? — вздохнула откуда-то из немыслимой дали Кэт. Сейчас начнется. Что начнется? — хотела спросить Катерина, но тут оно всё и началось.

За спиной Анджея метнулось второе драконье тело — колючее, бронзовое, родное. Сын. Охраняет СВОЕГО человека. Дэнни подчеркнуто медленно повернулась, закрывая худеньким плечом СВОЮ дракайну. Это. Мое! — плеснуло яростью с обеих сторон.

Не смейте втягивать моих детей! — хотела крикнуть Саграда, но горло перехватило при взгляда на ту, кто послужил первопричиной — на Мурмур. Простушка в кудряшках залихватски, по-мужски грубовато подмигнула Катерине, вздернув верхнюю губу и показав крепкий желтоватый клык. Пальцы Ребекки сложились в кольцо: о’кей. Что она хочет сказать? Не вмешивайся, всё будет о’кей? Вот теперь всё о’кей? Как может что-то быть о’кей, когда Витька и Денница-младшая готовы порвать друг друга в клочья?

Между тем драконы, прекрасные в своем несходстве — Виктор, ощетинившийся гребнями цвета старого золота, и Уичаана, текущая лунными бликами по вытертому пыльному ковру — медленно сближаются, примеряясь друг к другу. Витька поднимает переднюю половину тела под самый потолок, нависает над головой Анджея, готовый в любой момент скользнуть сверху, мимо подрагивающего лезвия меча, и обрушиться на спину Сипактли, гладкую, без голодных пастей, лязгающих по бокам. Хитрая предвечная тварь, аккуратно огибая плечо Дэнни, вьется низом, готовая впиться в бронзовое брюхо, не защищенное шипами.

Но первыми с места срываются люди. Андрей, действуя мечом, как дескабелло,[28] бросается на дракайну, Денница-младшая бросается ему навстречу, Катя бросается наперерез им обоим, Витька тоже бросается… и аккуратно подцепив зубом лезвие, вынимает из руки Анджея меч. Обезоруженный паладин смотрит на свои пустые ладони с выражением горькой, детской обиды. Он так нелеп, что Катерина даже не обижается на демонов, дружно хихикающих над проваленной рыцарской миссией.

— Извини, дядя Андрей, — выплюнув меч в угол, произносит Виктор. — Ты бы сам себе не простил, если бы с мечом на трех баб пошел.