Хроника грузинского путешествия, или История одного кутежа с картинками и рецептами - Геннадий Йозефавичус Страница 3

самолете францисканец воспрял духом. Крохотный кусок пожилого сыра и спитой чай в картонном стаканчике были похожи на то, что ему хотелось увидеть. И разоренный аэропорт Тбилиси тоже предвещал голод и разруху, как и разбитые дороги, редкие фонари и вставшие на прикол «Жигули», не умеющие ездить без бензина. Казалось, прямо из аэропорта надо ехать в храм, чтобы молиться, молиться и молиться во спасение несчастных людей, однако же план был совсем иным: ехать надо было к кому-то домой. Этот кто-то был другом друга Гигинеишвили, то есть практически братом, и он точно знал, что батоно едет из Москвы – голодной и холодной – вместе с иностранцем-итальянцем и что друга друга и его иностранного спутника надо по-человечески встретить. Он же, друг друга, не представлял, что посланцу католического милосердия надо демонстрировать нищету, он-то был уверен, что люди едут в гости! И ведь никто не знает, откуда в тот вечер на кухне взялись настоящие цыплята и баранья лопатка, откуда появился сыр для хачапури, где были раздобыты грецкие орехи и свежий шпинат, в каком подвале был откопан кувшин с десятилетним янтарным вином! Наскребли, что называется, по сусекам, собрали всем миром! Понятно, появились певцы, потом танцоры, затем – шашлыки. За первым кувшином последовал второй, за ним – третий. Про монаха забыли, но утром вспомнили и повели есть хинкали, а после хинкали – снова за стол, уже в другой дом. И длилось празднование приезда дорогого иностранного брата три дня и три ночи.

Наконец слабый голос нищенствующего монаха был услышан; эмиссара решили отвезти куда-то в Кахетию, в дом престарелых, да престарелых не простых, а слабовидящих. Дирекцию заведения предупредили, строго-настрого запретив встречать гостей из центра полагающимся способом – столом, вином и песнями. Те вроде поняли, и первые шаги по территории богадельни даже вернули францисканцу веру и силы: он увидел выбитые стекла, замызганные стены, несчастных постояльцев в застиранных пижамах. И даже столовая вполне отвечала представлениям итальянца о голоде: слипшиеся макароны с прогорклым маслом, кипяток вместо чая, заплесневелый хлеб – все было ровно таким, каким он ожидал увидеть. Но тут… Но тут местный Паша Эмильевич опознал батоно Гигинеишвили и с радостными криками «Это не инспекция, это наши!» хлопнул в ладоши. Слабовидящие в пижамах прозрели и побежали отрывать с дверей актового зала прибитые крест-накрест доски, за дверями, естественно, обнаружились уже накрытые (на всякий случай!) столы, уставленные тарелками, чашками, стаканами и бутылками. Заиграла музыка, запели мнимые старики, начался очередной пир.

Монах бежал, обливаясь слезами, миссия была провалена, денег от католиков Грузия (в тот раз, во всяком случае) не дождалась. Зато покутили от души. Главное – повод был вполне подходящим.

Бригада

Встретившись в Домодедово, мы зарегистрировались, прошли все виды контроля и, слегка отоварившись в беспошлинном магазине, зашли в полупустой салон самолета и расселись. И вот тут, когда телефоны были выключены и ничто не смогло бы уже отвлечь Гоги от рассказа, я задал вопрос:

– А что, собственно, за бригада у вас такая? Вы же не про Сашу Белого или стахановский труд и уж, надеюсь, не про красные бригады говорили? Чего это Ира, жена твоя прекрасная, имела в виду, когда пыталась сберечь меня, отца твоей крестной дочери, от тлетворного влияния «бригады»? Отвечай, пока я еще могу дернуть стоп-кран и выбежать из «боинга».

И Гоги, Георгий Георгиевич Тотибадзе, мужчина в самом расцвете сил, художник, отец и дед, крестный моей дочери Марии, по-мальчишески хихикнув в густую бороду и подпольно отпив виски из только что купленного шкалика (мне тоже, понятно, досталось), начал рассказ:

– Когда мы с Костей были студентами Академии имени нашего деда, Аполлона Кутателадзе, мы вступили в созданную старшими товарищами бригаду. Полностью она, бригада эта, называлась «Бригадой по переработке разных вкусных блюд и разных вин в дерьмо». По-грузински, понятно, название звучит куда красивее и поэтичнее – «дерьмо», к примеру, будет «мцгнери», но и переводное название дает тебе практически полное впечатление о том, что это была за бригада и чем члены этой бригады занимались. Был у бригады бригадир – преподаватель Академии Гия Гордезиани по прозвищу «Цахнаг», данному ему за выдающуюся форму лысого черепа («цахнаг» означает «граненый»); был маршал – дядя наш с Костей, мамин брат Караман Кутателадзе, тоже преподаватель Академии, его мы звали «Живой классик»; и были мы – студенты, кто постарше, кто помоложе: старослужащими мы считали Диму Антадзе и Сандро, сына Дмитрия Эристави, художника фильмов Отара Иоселиани «Листопад», «Фавориты луны», «Жил певчий дрозд», на «Дрозде» он даже соавтором сценария был; а мы – я, Костя, Гоги Каландадзе, Гия «Хуцик» Хуцишвили, Дато «Кокос» Гагошидзе, Бесо Лобжанидзе, Заза «Тарамуш» Кикнадзе и Вато Хоштария, племянник художника Большого театра Симона Вирсаладзе, – мы были рядовыми. Еще у нас доктор свой был, Вакако Шанидзе, сын главврача Тбилисской санэпидстанции. Да что я в прошедшем времени-то! Все есть, все живы, слава богу, даже здоровы! Тарамуш в Стамбуле живет, Сандро – тот вообще в Ботсване, где много-много диких слонов, Бесо – в Италии, мы – в Москве; Гоги Каландадзе стал грузинским «асфальтовым королем», Вато работает в Национальном музее, в Тбилиси, дядя Караман забаррикадировался на вилле в Картли и устраивает там камлания с художественной молодежью, Цахнаг пишет тексты песен, помнишь, фильм такой был, «Арена неистовых», вот там его стихи положены на музыку Энри Лолашвили. И все, все занимаются живописью – этого у нас никто не отнял. Вон, Каландадзе себе даже студию в Кахетии построил! С бассейном, винным погребом и самогонной установкой, это чтобы творить можно было в атмосфере полного погружения.

Тогда, в восьмидесятых, мы были молодыми и беззаботными. Утром собирались на Грибоедова, в Академии, недолго там фигурировали, потом разбредались, чтобы к обеду снова встретиться в какой-нибудь хинкальной и наконец начать уже переработку разных вкусных блюд и разных вин в это самое.

– А откуда деньги были?

– Кто его знает? Откуда-то! У кого были, тот и платил. А у кого-нибудь всегда были: там подхалтурил, здесь афишу нарисовал. В ЖЭКе стенд оформил, какому-нибудь бездарю диплом сварганил, вагон разгрузил.

– И так – изо дня в день? Не жалея себя?

– Ну да, без всякого сожаления, ни к себе, ни к другим. Кстати, давай выпьем, – и Гоги снова вынул из сумки