Хроника грузинского путешествия, или История одного кутежа с картинками и рецептами - Геннадий Йозефавичус Страница 6

Вертолетчики, на радость Косте, пообещали турбулентность и сильный боковой ветер, однако разрешили не пристегиваться. Костя, понятно, пристегнулся, затянул ремни и приготовился к худшему.

Заработали двигатели, вертолет чуть приподнялся над землей и так повисел минутку, потом, будто кто-то перерубил якорные канаты, резко взлетел и помчался к Мцхете. Мы сделали круг над Джвари, осмотрели место слияния рек, покружили над Мцхетой – над храмами, над забитыми туристами улицами, над покрытыми новой красной черепицей крышами – и полетели вбок, за холмы, в долину Ксани, к имению князя Мухранского, где позже нас ждали на обед.

Еще над Мцхетой наш друг Константин Тотибадзе приобрел зеленоватый оттенок, теперь же, в ущелье, по которому течет Ксани, он почти перестал проявлять признаки жизни – сидел себе в уголке и тихо постанывал. Наверняка он проклинал нас. Красоты Грузии никак не привлекали художника в этот момент; подобно Мцыри он готовился умирать. Временами Костя приоткрывал один глаз, смотрел в небо и, обращаясь к кому-то там, в вышине, просил избавления. Слова М. Ю. Лермонтова «Сияньем голубого дня // Упьюся я в последний раз // Оттуда виден и Кавказ» как нельзя лучше подходили всему тому, что происходило и с ним, и с нами. Но нам с Гоги надо было снимать, к тому же от вертолетной площадки мы улетели довольно далеко, в общем, Косте надо было терпеть, степень его отчаяния не учитывалась нами, бросать все и лететь назад мы не собирались. Да, по отношению к другу и брату наше поведение не было идеальным, но ведь никто силком Тотибадзе-младшего в вертолет не затягивал, «не виноватые мы, он сам пошел».

Мы облетели виноградники Мухранского, повисели над затянутыми в лед озерами, обследовали с воздуха какой-то завод, способный послужить декорацией для новой экранизации «Безумного Макса», поднялись вверх, чтобы перемахнуть горную гряду, и резко спустились вниз, чтобы наконец приземлиться и дать Косте почувствовать твердую землю под ногами.

Признаться, метания вверх-вниз и вправо-влево не обошли своим эффектом и нас, воздушных асов, в наших желудках свербело. Впрочем, про свой живот я знал точно следующее: все это от голода, а не от воздушных ям и бортовой качки. Нам срочно, просто немедленно надо было перекусить. И, конечно же, выпить. И мы поехали в имение Мухранбатони, в замок «Мухрани».

У Мухранбатони

Именно замок, не просто усадьба, а шато! Построил его Иван Константинович Мухранский, князь Иване Мухранбатони, военный комендант Западной Грузии и правитель Тифлисского княжества, генерал, просветитель и винодел. Съездив в 1876 году во Францию и насмотревшись там всякого, Иван Константинович иначе, как по-французски, потом не мыслил: вино – только по передовым технологиям из Бордо, замок – с парижским архитектором, сад – с садовником из Версаля. И – получилось именно, что chateau: с виноградниками окрест, с нескончаемыми погребами, с дивным парком, со счастливыми крестьянами меж виноградных лоз. Разве что до Парижа за день не доскакать, а так – невыносимая легкость французского бытия в полусотне миль от Тифлиса, на фоне Триалетских хребтов.

Лозы, как и полагается, были высажены прямо за стенами замка – чтобы виноградные грозди можно было, срезав, минут за пять-десять донести в корзинах до прессов, спрятанных на заднем дворе. У Мухранбатони ногами не давили. И бочки были из такого дуба, как надо. А вот среди лоз – плюралистическое разнообразие: кроме бургундского «шардоне» и вывезенных из Бордо «каберне» и «мерло», свои, грузинские – «саперави», «тавквери», «ркацители», «мцвани», «шавкапито».

И вино выходило исключительного качества, за что на выставках – от Москвы до Парижа – были получены многочисленные медали. Ну и на высочайших столах, даже на императорском, мухранские вина не переводились. Император, кстати, в хозяйство Мухранбатони заезжал, в свежепостроенном замке останавливался, за прогрессивное мышление хвалил.

Потом, понятно, революция, разор, упадок, и так – почти на сто лет, пока какому-то неистовому шведу, влюбившемуся в Грузию (иностранцы здесь влюбляются сразу и бесповоротно – в землю, в горы, в девушек, в песни, даже в язык; может, в грузинском вине причина или в хинкальном фарше?), не втемяшилось купить развалины княжеского дворца, расчистить забитые мусором подвалы и восстановить сначала виноградники, потом – винодельню, а затем уже – и сам замок, chateau «Мухрани». Собственно, результаты шведской любви мы видели с высоты, из вертолетных окошек: дивный белый дворец, окруженный разросшимся парком, сотня гектаров ухоженных виноградников; никакой разрухи. Теперь мы мчались в замок по земле – посмотреть хозяйство и, как мы надеялись, немного выпить и легчайшим образом закусить.

Встречать делегацию вышли хмурый джентльмен, представившийся «историком», две девушки-переводчицы (одна с татуировкой, вторая – без), водитель директора и, чуть позже, сам директор, явно иностранного вида гражданин в фетровой шляпе, твидовом пиджаке, штанах из кордюроя и в сапогах гармошкой. Директор Питер оказался ставленником шведского магната, тоже шведом; фамилию его на слух я расслышал так: «Светишин».

Управитель замка, пожимая руки, широко улыбался; видно было, что в Грузии ему нравится, что командовать замком и виноградниками ему – по плечу и что народ его любит. Историк смотрел на него верноподданнически, девушки-переводчицы – с любовью, водитель – с некоторым снисхождением, то есть именно так, как обычно все водители смотрят на своих пассажиров.

Питер предложил нам в компании девушек сходить на виноградники, осмотреть подвалы и винодельню, а сам пошел работать, иными словами, распоряжаться насчет обеда и разных напитков (как мы надеялись). Водитель, поняв, что ехать в ближайшее время никуда не придется, от безысходности увязался за нами, историк, процитировав Гомера («В Грузии так много вина, что им можно оросить всю страну. Вина здесь игристые и ароматные»), испарился. Видимо, отправился дальше работать с источниками. А мы, ведомые девушками, направились в дубовую рощу. Она оказалась разросшимся, некогда по-версальски регулярным, парком. Кстати, как выяснилось, дубы в Мухрани растут неспроста: само название поместья происходит от слова «муха», то есть «дуб» (а совсем не