Владимир Гречухин - Мышкин. Малый город в большом туризме. Состояние, проблемы, продвижение, перспективы Страница 9

И наша «армия» множилась, нас понимали и поддерживали уже довольно многие. А все ли у нас стопроцентно получалось? Конечно, нет. Было много случаев проигранных боев… Было немало творческих несообразностей и забавностей, когда внестильные самодеятельные решения, казалось бы, интересные сами по себе, никак «не строили» в общем облике улицы или квартала. Всего хватало, на войне – как на войне… Но на том этапе наш градостроительный совет, включивший в свой состав немало людей, разделявших идею защиты внешностной самости города, всё долгое противостояние не только выиграл, но и заставил всех новых застройщиков прислушаться к себе, учитывать нашу смелую охранительную силу.

… Откуда нам было знать, что через десять лет новый российский градостроительный кодекс нанесет нам тяжелейший удар, буквально обезоружит нас и вырвет почву из-под ног? Откуда нам было знать, что в новой России вопросам защиты исторических городов и самому их статусу не будет придаваться никакого значения? Могли ли мы предполагать, что в старинной, прославленной своими памятниками истории и культуры, создавшей еще в XVII веке свою архитектурную школу Ярославии, историческими будут признаны лишь всего-навсего… три города? Что даже древние и славнейшие Переславль и Углич будут лишены этого статуса? Этого знать мы не могли и самоотверженно вели свои едва не каждодневные «бои местного значения». Мы были честными солдатами Наследия и сражались за него. И даже при всех своих неудачах и неумениях много смогли сохранить. И гость, понимающий в «градоведении», мог с полным согласием повторить слова Уильяма Брумфилда: «Красота города даже при всей его немощи преследовала меня…»

На тот период нам казалось, что мы преодолели один из труднейших перекрестков любой городской судьбы – конфликт голой пользы с желанием красоты. Ведь нами двигало не что иное, как любовь, а она всегда умеет усматривать нечто более высокое, чем польза, а именно – Ценность. И коль она самой своей сутью предназначена для бессмертия, то ее самопожертвование не может остаться бесполезным! Так мы чувствовали и понимали.

А еще мы уже понимали, что цивилизация XX века, которую поднимали и несли на щите все наши оппоненты, понимается ими в первую очередь и главным образом как торжество техники. Торжество «метража» жилплощади, торжество однообразных тиражированных решений, и, в конкретном месте в конкретное время с отчаянной храбростью малограмотных новичков, старались противостоять этим откровенно убогим принципам. Нам хотелось крикнуть на всю Россию, что человеку кроме теплого санузла еще и красота его дома надобна… Что без этого он страшно скудеет душой. Что без этого он лучшее человеческое в себе обедняет…

Но не может никакая страна, тем более такая необъятная как Россия, услышать мышиный писк из какого-то своего крошечного уголка… Это естественный закон жизни. Однако в мышкинском случае он оказался нарушен, нас – услышали. Да, в уже начавшееся перестроечное время наши «бури в стакане воды», наша для всех читающих россиян забавная и трогательная борьба за городской статус и за имя города (против всего лишь буквы «О» в новопожалованном нам именовании!) были так интересны и примечательны, что мы собрали громадную прессу. О «баталиях» в крошечном городе писали все тогдашние газеты, от «Правды» до «Пионерской правды». О нас написали многие журналы, в том числе и престижные. Мы прорвались сквозь долгую информационную блокаду и стало ясно, что она уже побеждена не только на фронте защиты Наследия и движения в туризм, но и в обретении утраченных имени и статуса. А стало быть, в обретении известности и достоинства!

Наше упорное движение ко всем этим победам областные чиновники со снисходительной иронией (но уже вполне благожелательной!) называли «мышкинским безумием». Должно быть, исходя из своих жизненных оценок и чиновничьих обычностей, они были вполне правы. Но ведь они не читали Владислава Иноземцева, который неотразимо верно сказал, что «безумие перестает быть безумием, если оно коллективно». Так у нас и было.

Поражения после победы

И вот он – миг последнего боя в бесконечно долгом походе за именем и статусом. И уже позади горячие трудные собрания в организациях и учреждениях Мышкина, на которых мы почти везде добились поддержки. Позади обсуждение наших ходатайств в исполкоме и на сессии поселкового Совета. Позади самый трудный барьер – районный Совет и оказавшееся на этот раз совсем не трудным прохождение областных инстанций. В области и прежние чиновники, и новые «демократизированные» структуры если и не мыслили, то, по крайней мере, вели себя уже вполне по-перестроечному и, видя в нашем деле явное демократическое содержание, безоговорочно шли нам навстречу.

Пошли нам навстречу и в Москве и двумя Указами Б.Н. Ельцина Мышкину возвратили сперва историческое имя, а потом и городской статус. И мы уже пережили день своего короткого победного счастья. И… заранее знали, что это и высшая точка наших побед и последний час нашего общемышкинского единства.

Завтра у многих появятся первые сомнения, а затем разочарования, появится все крепнущее отрицание пользы нашего достижения. Появятся все усиливающиеся осуждения. А дальше – скрытый, но все более обрисовывающийся общественный остракизм по отношению к нам. В чем причины таковых неизбежно ждущих нас перемен? Главных было две – материальные потери работников культуры, медицины и народного образования и «подрывная» работа потерпевшей сегодня поражение оппозиции.

Материальные потери случились у многих, сельских льгот лишились учителя, медики, библиотекари, работники детских и внешкольных учреждений. А взамен они пока не приобрели ничего материального. Работа с туризмом надолго замедленная и борьбой за имя и статус, и чередой «локальных войн» за спасение Наследия, очень запаздывала с положительными результатами, и мы не могли предложить людям ничего материального взамен понесенных ими потерь. В глазах многих и многих мы ради своего пустого любования тешимся городским статусом, нагло обокрав сотни (а считая и их семьи – тысячи) земляков. Это не могло не проявиться и резким осуждением, и неумирающей ненавистью самых разных людей. Так все и случилось.

А оппозиция, еще недавно разбитая и смущенная нашими мощными общими выступлениями, перешла к действиям уже отнюдь не на собраниях, отнюдь не к открытым акциям, а к весьма результативной и непрестанной «партизанской войне». Теперь оппозиция нашла свое главное сосредоточение в кабинетах районной администрации. Там счастливо осознали, что теперь у них есть спасительная отговорка на любой случай – хоть за плохое благоустройство, хоть за переполненные школьные классы, хоть за недостаточность бюджета – во всем можно винить новоявленный городской статус и его ревнителей! И этим снимать с себя все неудачи и угождать всем недовольным. И на такой основе немало возвращать себе расположенность населения, крепко утраченную в разгар перестройки, когда во время местного «межнационального кризиса» погибли два мышкинца.

Эта счастливая для чиновников мысль хорошо служила им несколько лет, и мы ничего не могли эффективно противопоставить этой неуловимой «партизанской войне» и никак не могли отнять у противников их «палочку-выручалочку». Еще недавно успешно преодоленный нами местный чиновничий бастион оказался теперь опорным пунктом всей местной «пятой колонны». Ей было не отказать ни в изобретательности, ни в догадливости. Ни в силе ссылок на пример всех малых районов Ярославии и… всей России. Ведь тогда, в условиях скудной, разом обедневшей жизни все маленькие муниципальные столицы поспешили отказаться от своих мишурных статусов поселков городского типа и ради сельских льгот причислили себя к селам. Было это и великой близорукостью и великим и жалким лукавством, но давало людям маленькие реальные выгоды, и население активно соглашалось: лучше иметь синицу в руках, чем журавля в небе.

Статистика знает, что против начала шестидесятых годов повсеместно произошло резкое убавление числа населенных пунктов, носящих межеумочный статус ПГТ. Так в нашей области его пожелали сохранить лишь в поселке Пречистое, центре Первомайского района, а к повышению статуса, городскому состоянию в Ярославской области устремились одни мы. Да, кажется, и по всей России мы были единственными. А одиночество тягостно, особенно когда вокруг неустанно ссылаются на «мудрые» решения соседей, одномоментно превратившихся из ПГТ в села.

Свое грозное слово не в нашу пользу сказала и демография. Сокращение сельского населения, вполне обоснованное и естественное, шло уже с начала двадцатых годов, но фактическая ликвидация сельского хозяйства центра страны в перестроечное время начала начисто выметать людей из деревень. И известно, что например, в Белгородской области против 1960 года стало на целую треть меньше сельских районов, на четверть в Воронежской и Липецкой, на 12–15 процентов в Курской и Тамбовской. Подчеркнем, что исчезали сугубо малые сельские районы. А ведь наш район был именно таков (в Перестройку здесь вместе с райцентром было всего лишь двенадцать тысяч жителей против 43 тысяч в 1950 году и 115 тысяч прежнего уездного населения). Дерурализация русской Провинции идет с неуклонной последовательностью. Так в Курской и Тамбовской областях в целом сельских жителей убыло почти вдвое, а по русскому Черноземью число сельских населенных пунктов убавилось с 16,6 тысяч в 1959 году до 9,2 в 2002 году. По показателю людности уменьшение произошло почти вдвое. А Нечерноземье находится в отнюдь не в лучшем состоянии. Отток населения из деревни и фактическая ликвидация целых немалых колхозов и даже сельсоветов стали обычными явлениями. И перед столицами малых сельских районов еще с шестидесятых годов XX столетия уже встал неразрешимый вопрос: кем и чем теперь управлять? Для чего нужны эти еще живые центры уже мертвых территорий?