Владимир Свержин - Парадоксы полковника Ржевского Страница 4

– Да вот, что-то не спится, господин полковник…

– Дурное дело – тюфяки давить, так всю жизнь проспишь! – бодро отозвался Ржевский. – Желаешь ли турецкого кофея? Намедни из Константинополя прибыл!

– Извольте, с превеликим удовольствием, – страдальчески простонал Синичкин.

– Ну так Прошка тебе сварит. Эй, Прокофий! Побалуй-ка молодого барина.

Молчаливый денщик Ржевского, ныне управляющий его имением, вынес старому гусару раскуренную трубку и, поклонившись, отправился выполнять приказ.

– Я, признаться, страсть, как сей ягодный отвар люблю. Еще с турецкой кампании, когда мы со славным нашим Михайлой Илларионовичем Кутузовым под Рущук ходили, пристрастился… А что это ты смотришь на меня так удивленно?

– Прошу меня извинить, господин полковник, но кофе же не вишневый компот…

– Ягодный отвар, он и есть ягодный отвар. Или, если пожелаешь, косточковый. Нешто прежде не знал, что, по сути, кофейные зерна – не что иное, как маленькие косточки ягод кофейного дерева? А само дерево по вольной воле и под три сажени ввысь тянется. Это уж люди в угоду себе выше сажени подняться ему не дают – ленивы больно, наверх лезть не желают.

Рассказывают, что некогда в Эфиопии, в тех самых местах, откуда родом предки славного нашего пиита Александра Пушкина, некий пастух приметил, что овцы его, скушав диковинных ягод, вроде вишневых, не пасутся больше, как им от бога установлено, а едва только что в пляс не пускаются. Вот и он, не будь себе баран, тоже испробовал того угощения и, подобно своим «ходячим тулупам», пришел в развеселое состояние. А поскольку стадо было монастырское, то овечий пастырь рассказал о своем дивном открытии пастырям душ человеческих. А те, дабы в сон не клонило в ночные часы, отведенные для бодрствования, чтобы читать надлежащие молитвы с благоговением и без храпа, приспособились между делом грызть косточки тех ягод. Вот от них-то кофейный обычай начало и берет.

– Экая удивительная история!

– История еще впереди будет, это так, присказка, – обнадежил Ржевский. – Потреблять кофий так, как мы нынче привыкли, начали далеко не сразу. Вначале зерна просто толкли и ели с хлебом. Вот как ты свежую ароматную ржаную краюху маслицем вологодским намажешь да сольцой посыплешь – так встарь и кофе употребляли. Уже много позже начали те зерна варить, и первыми тут, как ни крути, были турки. От того и сосуд для варки сего божественного напитка в самой Османской империи именуется джезва, а в наших краях – по-русски – турка. А кстати, поглядел на тебя и вспомнил: отвечай быстро и четко, как в суворовские времена…

…Слыхал, что Суворов терпеть не мог «немогузнаек»?

– Кто ж не слышал!

– Значит, и отвечай тогда: как офицеру в походе не спать восемь дней кряду?

Ответ смотрите на с. 181.

– А вот и Прошка! Давай-ка, Прокофий, наливай, порадуй гостя. Чувствуешь, какой густой аромат? Хорош кофий, настоящий арабика. Как желаешь испить: по-итальянски ли, с сахаром, как швейцарцы ли, с горячим шоколадом, по-эфиопски ли, с солью, или же по-испански, с перцем? Можно также с кардамоном, как пьют в Святой Земле, или, к примеру, кофе по-венски…

Кстати, с последним была презанятная история. Я бы не поверил, когда б собственными глазами не видел. Оказывается, в самой Вене никакого кофе по-венски нет, и называют его там «кофе по-кульчицки». А этот самый кофевар, Юрий Кульчицкий, с позволения сказать, наш земляк, казак шляхетного рода. Не то, что бы из нашего уезда, но родом из-под Львова. Во время одной из многочисленных в те годы стычек с турками попал он в плен, был увезен в Стамбул, где и научился варить кофий, а заодно и язык тамошний выучил. Спустя несколько лет, не ведаю как, выбрался он и дотопал аж до славного города Вены.

Коли еще не бывал там, обязательно посети – место красоты несказанной. Воистину, живи и радуйся! И только-только сей добрый шляхтич там обосновался – пришла беда – отворяй ворота: опять турки нагрянули! Обложили австрияков со всех сторон, продохнуть не дают. Что тут поделаешь?!

Там, в Европе, не нашим орлам чета, в осаде драться не привыкли. Только чуть прижали их, только худо стало, пошел в городе ропот, и в сердцах поселились страх да уныние. На счастье горожан, оказался там наш земляк, Юрий Кульчицкий. Тогда-то и вызвался бывший пленник доставить письмо императору Леопольду.

Комендант Вены, подумывавший уже сдать крепость мурзе Кара-Мустафе, решил испытать сей последний шанс и согласился. Тогда Кульчицкий со слугой переоделись в турецкие наряды, скрытно выбрались из крепости и, распевая турецкие песни, самотопом пошли через турецкий военный лагерь. Ежели спрашивал кто, что, мол, они тут делают, отвечали: «Мы – стамбульские купцы, поставляем в армию продовольствие». Да так складно мозги всем запудрили, что один ага, офицер тамошний, их даже в шатер к себе пригласил отобедать, а заодно и о поставках армейских поговорить.

Одним словом, хорошо прошли: выведали много и послание доставили, хотя сами едва не погибли – в одном из сел их, за настоящих турок приняв, хотели кольями забить. В общем, императорская армия храброго Яна Собесского подошла как раз в самую последнюю минуту: Вена уже приготовилась капитулировать. Такого перца османам всыпали – пух и перья полетели! Но, слава богу, улетело не все, много чего полезного под стенами осталось. К примеру, весь турецкий обоз. Кульчицкому за его подвиг, конечно, немало выпало наград и от города, и от императора. Но пуще того, из трофеев разрешили ему взять то, что только он пожелает.

Запросил он себе ни злата, ни серебра, ни шелков расписных, а на нашу общую удачу – три сотни мешков с кофейными зернами, обнаруженных во вражеском лагере. Жители Вены такому выбору несказанно удивились. Ведь тогда еще в христианском мире об этом напитке, почитай, никто и не ведал. Между тем Кульчицкий смекнул, где его золотая рыбка-то живет, и знал, что делает. Затеял он небывалое: приобщить венскую публику к бодрящему османскому напитку.

Сначала пробовал вразнос торговать, но без толку – пошло дело вкривь и вкось – горожане не желали пить темную горькую бурду, зловредное магометанское пойло, хоть режь. Однако Юрий-то наш не промах, недаром же казак, и тут извернулся – стал кофе подслащивать медом, опять же, сливки добавил – и на тебе: венцев будто подменили! Вскоре наш шляхтич открыл первую в Европе кофейню, и такое славное название ей дал – аж за душу берет – «Дом под голубой бутылью». А чтоб было, чем закусывать, Кульчицкий еще и новый рогалик придумал. Вот совсем как этот, что Прошка тебе принес.

– Но ведь это же обычный круассан!

– Именно так, друг мой, сей рогалик действительно на французский лад именуется круассаном…

…Вот только родился он не в Париже, а в Вене, после той самой осады, о которой я тебе сейчас рассказывал.

И как думаешь, что форма его символизирует?

Ответ смотрите на с. 181.

– …А в Париж кофе пришел уже много позже, при Короле-Солнце, Людовике Четырнадцатом. Тот, кстати, первый додумался в кофе сахар добавлять. А первую кофейню в Париже аж в 1689 году открыли. К слову, называлась она «Прокоп».

Мы как полком своим в Париж вошли, я сразу это местечко заприметил: оно как раз напротив театра местного расположено. Тамошним актеркам подавай обхождение, им так запросто зелена вина в чарку не плеснешь, по-благородному – кофе требуется. Что мудрить, уж я им подал! По сей день в гусарском мундире туда не пускают. Но это совсем иная, пожалуй, даже и печальная история. В другой раз поведаю о том.

В ту же пору я, как название той кофейни приметил, подумал: и сюда наши добрались! Вот душа-то и развернулась, точно эскадрон для атаки. Ан нет, шалишь! Прокоп, да не то чтоб. Уж пардон за каламбур! Открыл ее некий торговец лимонадом Франсуа Прокоп. Ну да бог с ним, я ее совсем ненадолго закрыл!

А место презанятное. Жаль, в ту пору всего о нем не знал. Самого Наполеона там едва что не без порток оставили!

– Да неужто?!

– Что ж я тебе врать-то буду? Без порток не без порток, но подраздели малость. В бытность еще республиканским офицером, за неимением денег, он там своей треуголкой за обед расплатился. Сказал, мол, недолог час, когда сия шляпа будет стоить больше, чем вся эта харчевня! По его слову и сталось. Треуголка и нынче там хранится. Только в ту пору, когда я туда хаживал, каналья хозяин ее припрятал, чтобы этакий сувенир нашим не достался.

Ну, Прокоп, так Прокоп, бог бы с ним, в конце концов, нет худа без добра – с того дня и улыбнулась судьба моему Прошке кофеваром быть. Сейчас, вишь, как сию науку постиг: во всей губернии, хоть год ищи, – лучшего мастера не сыщешь. Вот уж, хочешь или нет, а низкий поклон туркам за научение: что б без него теперь делали?

Нынче, как сказывают, ежели турок берет за себя жену, то обязан поклясться, что до конца дней она не будет знать недостатка в кофе. А вот прежде, между прочим, было время, когда и в самой Османской империи кофе был под запретом. Да-да, я не шучу. И не просто под запретом: человека, уличенного в питии оного, зашивали в мешок от кофе и бросали в море. Султан Мехмед Четвертый от великого ума, небось, заявил, что кофий есть напиток одурманивающий и, стало быть, запрещенный Пророком. А уж церемония употребления сего напитка так и вовсе богопротивна, ибо отвлекает правоверных от изучения Корана. Правда, вскоре указ тот отменили, Мехмед заспешил на встречу с Аллахом, а новый султан, Сулейман Третий, и сам не дурак был испить кофию.