Анна Берсенева - Как зачать ребенка Страница 20

«Дискриминация сперматозоидов – это, безусловно, оригинальное явление в борьбе за права человека», – подумала я тогда.

Однако всякое желание иронизировать пропадает, когда отдаешь себе отчет в том, что если и само-то ЭКО для многих людей последний шанс, то уж ИКСИ – это нечто, находящееся вообще за гранью всех шансов.

Единственный сперматозоид должен оплодотворить единственную яйцеклетку – вот что это такое. Нетрудно сообразить, какая уже даже не квалификация, а просто виртуозность требуется от эмбриолога для того, чтобы это произошло…

Кстати, в Катиной истории спасительным оказалось именно ИКСИ, потому что «обычным пробирочным» способом оплодотворение не получилось, причем не получилось дважды. Почему – никто объяснить не мог, поэтому и решили делать такое вот двойное преодоление бесплодия: один плюс одна. К тому же и состояние спермы Катиного мужа не давало возможностей для многократных попыток: отвечающих всем стандартам сперматозоидов в ней обнаружилось крайне мало.

Но, в конце концов, ведь каждый сперматозоид и каждая яйцеклетка являются своеобразными «копиями» мужчины и женщины, которым они принадлежат. Так что, по сути, встреча каждого с каждой – это встреча именно этого мужчины именно с этой женщиной.

Единственного с единственной.

Сколько их должно быть?

Ну хорошо, встреча произошла – эмбрионы благополучно выросли до нужной стадии, теперь их пора подсаживать в матку.

И вот тут-то наступает момент, к которому должна быть готова каждая пара, решившаяся на ЭКО. Да, собственно, она и будет к этому готова, потому что без таковой готовности, притом выраженной в письменной, юридически достоверной форме, никакого ЭКО и делать не будут.

А готова супружеская пара – или одинокая женщина, разницы здесь нет, – должна быть к тому, что в течение всего ЭКО ей придется решать судьбу не просто неких клеток, извлеченных из ее организмов, а живых существ. Потому что каждый эмбрион – это живое существо, способное развиться в полноценного ребенка.

Пожалуй, это самый этически тяжелый вопрос, связанный с экстракорпоральным оплодотворением.

Дело в том, что оплодотворение только одной яйцеклетки катастрофически снижает шансы наступления беременности, которые у бесплодной пары и так уже от природы снижены. А что, если она, единственная, не оплодотворится? А если оплодотворится, но не разовьется в полноценный эмбрион? Или в пробирке эмбрион разовьется, а в матке не приживется?

Потому-то врачи подстраховываются, оплодотворяя несколько яйцеклеток – неважно, с помощью стандартного ЭКО или с помощью ИКСИ. То есть полноценных эмбрионов может получиться не один и даже не два, а четыре или пять. И что с ними делать – всех переносить в матку?

Вопрос настолько сложен, что обсуждается в мире постоянно. Множество международных конференций посвящается этой проблеме: что делать с эмбрионами, причем на всех стадиях их развития? Высказывалось, например, мнение, что даже те из них, которые в своем развитии остановились, а потому вообще не могут быть трансплантированы, то есть перенесены в матку, все-таки изначально являлись живыми человеческими существами, которых, раз уж они умерли, надо соответствующим образом хоронить.

Что же до полноценных, пригодных для подсадки эмбрионов, то здесь ситуация, с этической точки зрения, еще сложнее. Дело в том, что перенесение их в матку «в полном составе» грозит женщине многоплодной беременностью – двойней, тройней или даже четверней. Хорошо, если женщина молода и здорова, если она может выносить нескольких детей, если все они родятся благополучно. А если которое-нибудь из этих «если» не сработает? И после всех усилий врачей произойдет выкидыш или, того хуже, дети родятся с нарушениями, причем тяжелыми, вроде церебрального паралича? Да и не каждой паре или, тем более, одинокой женщине по силам вырастить тройняшек и четверняшек.

В некоторых странах эту проблему стремятся решить на как можно более ранней стадии. То есть законодательно регламентируют возраст женщины, которой можно подсаживать более двух эмбрионов, и так же законодательно оговаривают другие медицинские показатели для такой подсадки. Как вы, возможно, уже догадались, одна из таких стран Германия. Там женщине после тридцати ни в коем случае не подсадят три зародыша, даже если по предыдущим неудачным попыткам ЭКО известно, что они приживаются в ее организме крайне плохо, то есть имеется большая вероятность того, что не приживется ни один из двух. Но повышать ее шансы, подсаживая ей три, четыре или пять эмбрионов, врачи все равно не будут. Не имеют права.

В Англии этот вопрос хотя и не оговаривается так строго, но дискутируется постоянно. Президент британского Управления по репродукции человека заявил, что возможность подсаживать трех зародышей в исключительных случаях (а именно так это звучит в английском законодательстве), – это слишком неопределенно. Теперь предлагается, чтобы британские клиники отчитывались обо всех случаях трехплодных беременностей, наступивших в результате ЭКО. И если число таковых превысит один процент от общего числа беременностей, работа клиники будет признана неудовлетворительной и подвергнется строжайшей проверке. (К слову сказать, работа этих клиник и так подвергается ежегодным проверкам по строго регламентированным правилам, причем наша страна, к счастью, в этом смысле не исключение.)

Шведы пошли еще дальше: у них вообще разрешено подсаживать только одного зародыша и лишь в каждом десятом случае – двух.

То есть родителям всячески внушается мысль, что трансплантация нескольких эмбрионов – это не шанс единым духом «отмучиться», родив всех детей, которых они планировали на всю оставшуюся жизнь, а скорее риск родить детей больных или даже мертвых.

В России же, как и в США, число эмбрионов для трансплантации законодательно не оговаривается. Конечно, всякий квалифицированный врач знает о риске многоплодной беременности и действует в рамках здравого смысла, стараясь таковой избежать. Но решение о том, сколько зародышей переносить в матку, все-таки остается за женщиной. Это должно быть информированное решение – именно так оно именуется в приказе Минздрава России от 26 февраля 2003 г. № 67, которым регламентируется все, что относится ко вспомогательным репродуктивным технологиям. То есть врач должен сообщить женщине обо всех возможных рисках, которые связаны с переносом нескольких эмбрионов, и, в противоположность этому, обо всех рисках, которые связаны с тем, что единственный перенесенный эмбрион не имплантируется, то есть не приживется в матке. А женщина, в свою очередь, должна принять решение о том, какой из рисков для нее предпочтительнее. И это свое решение должна зафиксировать в письменной форме.

– Я считаю, это правильно, – прокомментировал этот приказ Виктор Андреевич. – Рекомендуется переносить не более трех эмбрионов – и все, в законодательном отношении этого достаточно. Понятно, что процедура в огромной степени зависит от того, как врач ее произведет: не повредит ли эндометрий при подсадке, как вообще эндометрий заранее подготовит. Да и качество самих эмбрионов – по сути, то, хорошо ли яйцеклетки созрели при стимуляции и хорошо ли сперматозоиды их оплодотворили, – тоже важнейшая вещь. Но ведь – природа, природа человеческая! Каждый женский организм может отреагировать на одно и то же врачебное усилие по-разному, и заранее эту реакцию не предскажешь. Помню, одна пациентка мне сказала: «Переносите всех, какие получились, там видно будет». Я и перенес пятерых. Прижился один… И повернется ли у меня язык сказать, что она была не права?

– А почему они вообще могут не прижиться? – спросила я.

– Ого! Тот, кто ответит на этот вопрос, получит Нобелевскую премию! – засмеялся врач. – Я подозреваю, что нам известна хорошо если сотая часть причин, по которым они могут не прижиться. Да и не так уж, по правде говоря, велик риск многоплодных беременностей при ЭКО, – добавил Виктор Андреевич. – Примерно двадцать процентов. Из этих двадцати процентов примерно девяносто пять или девяносто семь приходятся на двойни и только оставшиеся процентики – на все остальное многоплодие.

Так-то оно так… Но что решать тем женщинам, которые как раз и попали в эти самые три-пять процентов от двадцати, то есть забеременели вот именно тройней, а то и четверней?

А решать что-то им придется, и решение это снова будет нелегким…

Сколько их должно быть?

Итак, трансплантация проведена. Через две недели женщина сдает соответствующий тест на гормоны, и по их уровню врачи определяют, наступила беременность или нет. Называется она пока что биохимической беременностью – в отличие от клинической, которая определяется еще недели через полторы, уже с помощью УЗИ. И вот тогда-то становится понятно, сколько эмбрионов прижились. Кстати, понятно это может быть не в один день: возможно, сначала станет виден один эмбрион и только дня через два – другой. То есть двойняшки-то получатся двойняшки, но один из братьев-сестер окажется на два дня старше. И опять-таки никто не знает, почему так получается. Природа человеческая!..