Наталья Степанова - Учения и наставления моей бабушки Евдокии Страница 3

– За кого мне молить Бога? – спросила я и услышала: – Степановы мы по роду нашему. В миру я Евдокия. Иди с Богом, Ольга, и не греши.

Больше я ее никогда не видела. Все сбылось, что она говорила. Я занимаю хорошую должность. У меня есть семья. С ужасом думаю, что не было бы моих любимых детей, если бы я тогда наложила на себя руки. Я очень долго искала ее и поняла, что речь идет о Вашей бабушке, Наталья Ивановна, только тогда, когда познакомилась с Вашими книгами. Как хорошо, что наш род не прервался по воле Божьей. Уверена, что Господь дает таких, как Вы и Ваша бабушка, для того, чтобы у черты гибели нам могли протянуть руку помощи и спасения.

«…быстрей поезжай домой…»

Из письма М. З. Сусловой

Приехала я к Вашей бабушке по приворотным делам. Заняла очередь, стою. Смотрю, вышла Евдокия на крыльцо, постояла, оглядывая всех из-под руки, и вдруг меня пальцем поманила. Я подошла, а она мне говорит: «Доченька, быстрей поезжай домой, твой дом грабят».

Когда я приехала, и правда, в доме воры побывали. Замок сломан, все перевернуто вверх дном, но ничего не унесли. У двери узел с добром. Воры собрали все самое лучшее, но не унесли. Я думаю, что Евдокия, бабушка Ваша, их остановила.

«…от Вашей, Богом данной чудесницы»

Из письма А. И. Гетман

Уважаемая Наталья Ивановна, у меня есть Ваши книги, из них я узнала, что Вы пишете о своей бабушке. Дело в том, что у меня есть материал для Вашей книги. Ведь к Вашей бабушке когда-то приезжали моя бабушка и мама. Бабушка была больна, а мама ее сопровождала. Забегая вперед, скажу, что бабушку мою все-таки поставили на ноги, хотя все врачи от нее в то время отказывались. Но интересен вот какой факт: когда они были у вас, пользуясь этим случаем, моя мама пожаловалась Вашей бабушке, что ей абсолютно ни в чем не везет, как в личной жизни, так и на работе. В то время моя мама работала продавщицей московского магазина, и ей приходилось каждый месяц платить недостачу, хотя она абсолютно ничего не брала, ни денег, ни продуктов. Она говорила Евдокии, что хочет уйти из магазина, но только не знает, куда ей податься, ведь училась-то она на продавца. Ваша бабушка выслушала мою маму и сказала: «Никуда ты из магазина не уйдешь, скоро в вашем магазине будут судебные дела. Посадят трех людей за хищения, а ты проработаешь в этом магазине еще не один десяток лет, будешь директором, а вот замуж выйдешь за чиновника и только под сорок лет». Все, что она тогда сказала моей маме, сбылось. Проработала она продавцом, потом завотделом, потом заведующей, а после стала директором. В тридцать семь лет она вышла замуж за папу, он по тому времени занимал очень серьезный пост. Потом родилась я. В общем, все, все сбылось. Мамы уже нет, и я хочу сказать Вам о том, как она уважала и любила Вашу бабушку. Ей всегда помогали ее молитвы, которые она привезла в Москву от Вашей, Богом данной чудесницы Евдокии.

Низкий Вам поклон и светлая ей память. Я очень надеюсь, что и мое воспоминание попадет в Вашу замечательную книгу!»

«А через три недели началась война»

Рассказ Щербаковой Анны

Есть у нас семейная легенда, о которой я расскажу вам так, как сумею. Моя бабушка ездила лечиться к Евдокии Степановой. Находилась она у нее три недели и вернулась здоровой. Но заметили мы, что она все время о чем-то думает. И вот однажды я нечаянно подслушала разговор бабушки с ее сестрой.

Помню, говорила бабушка: «Евдокиюшка знает будущее. Ох, Лена, наслушалась я там о чудесах. Люди говорили, будто каждое ее слово сбывается. Да что люди! Я туда еле живая поехала, а теперь, слава Богу, здоровая. Лена, война скоро будет. Евдокиюшка предупредила: мол, если не скажем мы те слова, что она велела запомнить, в спину Кириллу, когда его уводить будут, то он умрет. Так страшно лишиться мужа!» «Бог с тобой. Какая война? – сказала тетя Лена. – Как хочешь, а я в это не верю».

А через три недели началась война. Фашисты для устрашения расстреливали целые села, чтобы остальные сдавались без боя, не сопротивляясь.

Все потом удивлялись: откуда же Евдокия могла знать, что будет война? Она рассказала моей бабушке о грядущей беде и научила потайным словам, которые сберегли жизнь и нам, и Кириллу (бабушкиному мужу и моему дедушке) тоже. Когда фашисты уводили его с толпой мужиков, бабушка читала их в спину своему мужу. Эти слова, наверное, его и сберегли. Тогда он чудом остался жив. Как дедушка рассказывал, их всех поставили в ряд перед ямой, которую перед этим и заставили выкопать, и стали стрелять. От ужаса он закрыл глаза, а потом кто-то из рядом стоящих завалился на него и утянул с собой в яму. Фашисты потом и в яму стреляли, но дедушку каким-то чудом не задело. Ночью он кое-как вылез из ямы, где были одни трупы, и спрятался в лесу. Через несколько дней, когда карательный отряд пошел дальше, он пробрался домой, а мы ведь его уже оплакали.

«…их бы все души на его одну обменяла не задумываясь»

Встретила меня как-то очень старая женщина, стала обнимать и целовать руки. Я удивилась, так как до этого ни разу ее не видела. Я стала расспрашивать ее, откуда она меня знает, она же мне в ответ: «Тебя не видела до этого, зато я знавала твою бабушку, это я ей кланяюсь через тебя. Я ей всей жизнью обязана, да и счастьем тоже».

Рассказала она мне свою историю:

«Помер у меня муж, молодой был, сильный, красивый. Его кедром задавило, он шишковал да так на жизнь и зарабатывал. Я с ума стала от горя сходить, пыталась руки на себя наложить, дети стали не милы, их бы все души на его одну обменяла не задумываясь. От горя я буйной стала, волосы на себе рвала и выла целыми днями. Дети под лавки забьются и сидят, как сверчки, боятся вылезти, а я все зло на них вымещаю, грешная. Думала, если бы не они, я бы с ним в тайгу пошла, глядишь, уберегла бы, не погиб бы он тогда, может быть. И вот соседка дала адрес твоей бабушки и сказала: “Она и от тоски полечить может, а захочет, и мужа к тебе вызовет, поговоришь с ним”.

Я мигом собралась, последнего петуха в сумку – и айда. Зашла, помню, к твоей бабушке, она – ни здравствуйте, ни проходите, уставилась и смотрит. А потом сказала, как будто ушат холодной воды на голову вылила: “Что, красавица, у детей последнего петуха забрала? Как вы, бабы, мужиков своих любите, детей бы так любили. Ух! Глаза бы на таких не смотрели. Ты когда младшего на колени брала? Забыла, поди? Иди-ка ты к детям да покорми их, а не таскайся по бабкам, не носи из детских ртов еду по чужим избам. Дети завсегда должны быть матерям дороже, чем мужики”. Я как поняла, что меня гонят, – и в рев. В ноги к твоей бабке кинулась. “Помоги, – прошу ее. – Вызови ко мне Иванко”. В общем, умолила. Посадила она меня в угол, дала Псалтырь и говорит: “До ночи читать будешь. А я тебе оберег ставить стану”. Бабушка твоя золу кипятила, ключи по комнате раскидывала, круг чертила, свечи жгла, шторки то закроет, то откроет. Собаку с цепи спустила и сказала: “Иди отселя, придешь завтра, сегодня можешь помешать мне”. И собака ушла из дому. Я удивилась, а она говорит: “Маловерная ты, а еще по такому делу пришла. Да если я вздумаю, три мужа будут при мне и друг друга видеть не будут, а ты собаке удивляешься”.

Ночью поставила меня бабушка твоя в круг и говорит: “Как придет твой муж, руки к нему не тяни, а то задавит. Долго его не держи, ему тяжело, да и мне тяжко будет. Что нужно, спроси, да помни – руки к нему не тяни”.

Стала бабушка его звать. Он и заходит, одет, в чем похоронили, в глаза не смотрит, встал рядом с кругом и голосом глухим да тихим говорит: “Что меня подняла? Зачем? ” Я тут заплакала: “Ты там лежишь, а я одна, у меня для детей морковки нет, не то что хлеба. Не могу без тебя, все равно вместе будем”. Он мне и говорит: “Слушай мой наказ да не перебивай, мне дюже тяжело. Скоро тебя безногий сватать будет, другого шанса у тебя жизнь устроить не будет, так что не упусти. А детей ставить на ноги нужно. Выходи за безногого”. Я тут как заору: “Я тебя люблю, и мне никого не надо! ” И, не помня себя от горя, протянула к нему руки. Он и поднял взгляд: Боженьки, а глаза-то у него без зрачков! Бабушка твоя свою книжку как захлопнет: ветер по избе пронесся. Иванко, или кто это был, пропал.

Очнулась я на кровати, Евдокия меня обмывает да ругает, что не послушалась ее, руки протянула, могла и сгинуть, а сироты тогда бы на ней остались и ей бы за них перед Богом отвечать пришлось. Утром, провожая меня, твоя бабушка сказала: “Уйдешь и покой с собой унесешь. Более ты из-за мужа сердце рвать не станешь, милее твоих детей и Василя никого на белом свете у тебя не будет. Через год на столе хлеб не переведется, через три года крепко жить станешь, через семь лет лучше тебя никто на селе жить не будет. Иди к детям, девка. А петуха забери”. Я ее спрашиваю, кто такой Василь, а она и говорит: “Да муж твой безногий”.

Пришла я домой, смотрю на стены в своей хате, а они вроде как светятся. Так мне спокойно да так радостно стало, словно в моей жизни что-то хорошее произошло. Я избу тогда выбелила, вычистила. А на детей как будто другими глазами взглянула и поняла, что люблю их пуще света белого. А потом пришел ко мне безногий мужик по имени Василь. Я замуж за него пошла, а он и шьет, и паяет, и вырезает, нет такого, чего он не может. Люди все к нему идут, всем он помогает, пить не пьет, денег много зарабатывает. В общем, жить я стала хорошо, а то ведь руки хотела на себя наложить, и сотворила бы такое, если бы не бабушка твоя…»