Савелий Кашницкий - Советы людей, которые не стареют Страница 30

Галина Алексеевна, как все же вы соотноситесь с загробным миром — видите происходящее в нем, слышите или осознаете как-то иначе?

Реализуются все виды связи, порой одновременно. Вижу по-разному: то размыто и фрагментарно, как во сне, то объемно и отчетливо, как по телевизору. Когда мысленно обращаюсь к умершему, от него приходит, если он согласен на контакт, определенный знак — что-то типа бьющей в глаза ярко-голубой вспышки, после нее я уже уверена: сейчас придет ответ на заданный вопрос. Звуковая информация приходит в виде импульсов в инфра- и ультразвуковых частотных спектрах, обычно не воспринимаемых слухом. Чаще всего получаю информацию психографическим способом: установив контакт с конкретной сущностью, начинаю словно под диктовку записывать. Потом, читая записи, нередко сама удивляюсь и содержанию и стилю — по собственному разумению я бы никогда не смогла это сочинить.

Вообще загробный мир, сам факт существования которого всегда находится под вопросом, не просто не изучен — он неведом настолько, что сюрпризы поджидают на каждом шагу.

Так, например, в последнее время Галина Алексеевна ведет записи, диктуемые ей Циолковским: этот большой парадоксальный мыслитель лишь по историческому недоразумению остался в нашей памяти только как основоположник космонавтики. Его всегда волновали проблемы обитаемости Вселенной, эволюции человека и разновидностей форм разума. Как показывают принимаемые записи, в диалог Карповой и Циолковского включилась Елена Блаватская, у которой с Константином Эдуардовичем развернулась обширная полемика по многим вопросам, в которых они по большей части единомышленники.

Вернувшись оттуда, она все видит насквозь

Галина Лагода возвращалась с мужем на «жигулях» из загородной поездки. Стремясь разойтись на узком шоссе со встречным грузовиком, муж резко вырулил вправо… Стоявшее у дороги дерево смяло автомобиль.

Галину привезли в калининградскую областную больницу со сплющенным мозгом, разрывами почек, легких, селезенки и печени, множеством переломов, сердце остановилось, давление было на нуле.

— Пролетев черный космос, я оказалась в сияющем, залитом светом пространстве, — рассказывает мне Галина Семеновна спустя двадцать лет. — Передо мной стоял огромный мужчина в ослепительно белой одежде, его лица я не разглядела из-за направленного на меня светового потока. «Зачем ты сюда пришла?» — сурово спросил он. «Я очень устала, позвольте мне немного отдохнуть». «Отдохни и возвращайся — у тебя еще много дел».

Придя в сознание после двух недель борьбы со смертью, больная рассказала заведующему отделением реаниматологии Евгению Затовке последовательность операции, где кто из врачей стоял и что делал, какое привозили оборудование, из каких шкафов что доставали.

У меня не осталось сомнений в том, что лежавшая без сознания пациентка видела и слышала все происходившее в операционной, а также за ее стенами, — сообщил Евгений Васильевич, до сих пор работающий в том же отделении.

После очередной операции на раздробленной руке во время утреннего врачебного обхода Галина спросила врача-ортопеда: «Ну, как ваш желудок?» От изумления он не знал что ответить — действительно, врача мучили боли в животе.

Мы подошли с Галиной к кабинету главврача, — рассказывает Е. Затовка, — но не успел я коснуться дверной ручки, как она мне сказала: «Его нет, а с полки упали две книги, опрокинули графин, и вода залила документы». Через несколько минут, когда главврач вернулся в кабинет, я увидел именно эту картину.

Для Лагоды больше не существовало стен, дверей, черепных коробок — она отчетливо видела и слышала все, что творится за препятствиями, легко считывала мысли других, как на экране, видела их внутренние органы. Когда Евгений Васильевич вернулся из командировки в Шотландию, Галина Семеновна описала корабль, на котором он плыл, замок, который посещал.

Работавшая раньше в горисполкоме, она оставила чиновничью службу: открывшиеся новые возможности требовали другого служения. Много лет она исцеляла больных. Особенно успешно, буквально за два сеанса, заживляла переломы и язвы. Галина Семеновна живет в ладу с собой, верит в Бога и совершенно не боится смерти.

«Поверь мне, ведь я там был»

Юрий Бурков, майор запаса, не любит вспоминать о том, что с ним произошло. Его историю рассказала мне жена Людмила:

— Какая именно авария произошла у них в воинской части, не знаю до сих пор. Юра упал с большой высоты, сломал позвоночник, множество других костей, получил черепно-мозговую травму и потерял сознание. После остановки сердца он долго лежал в коме. Меня к нему пускали и просили постоянно с ним разговаривать, несмотря на то, что он не отвечал и не реагировал.

Разумеется, я пребывала в ужасном стрессе. Во время одного из посещений больницы потеряла ключи от квартиры и не смогла попасть домой. Когда муж пришел в сознание, первое, что он спросил: «Ты нашла ключи?» Я испуганно замотала головой. «Они лежат под лестницей, — продолжал он меня изумлять. — Ты выронила их, когда доставала платок». Сначала мне казалось, он еще не в себе. Но побежала к лестничному пролету, слетела по ступенькам вниз — точно, вот мои ключи! «Как ты мог об этом узнать?» — пристала я к Юре. «Мне приснился такой сон».

Лишь много лет спустя он мне признался: пока был в коме, видел каждый мой шаг и слышал каждое произнесенное мною слово — причем как бы далеко от него я ни находилась. Он летал в виде облачка, в том числе и туда, где живут его умершие родители и брат. Мать уговаривала сына вернуться, а брат объяснил, что все они живы, только больше не имеют тел.

Как человек военный, Юрий Васильевич, вернувшись в строй, написал обстоятельный рапорт, где честно изложил все, приключившееся с ним. Командир части, прочитав, разорвал рапорт и строго сказал: «Майор Бурков, я этого не читал, а вы этого не писали. Уверен, скоро последствия травмы пройдут и ничто не будет мешать вашей дальнейшей службе».

Только выйдя в отставку, сидя у постели тяжело болевшего сына, он успокаивал супругу: «Людочка, не плачь, я точно знаю, что сейчас он не уйдет. Еще год побудет с нами». А через год, на поминках умершего сына вразумлял жену: «Он не умер, а только раньше нас с тобой переселился в другой мир. Поверь мне, ведь я там был».

На том свете нас любят и ждут

Все шестеро сосредоточились, вытянули руки вперед, едва касаясь кромки блюдца кончиками пальцев. Минуты через две руки налились свинцом, пальцы онемели. Но, согласно уговору, все молча терпели. А блюдце камнем лежит посреди нарисованного фломастером круга с алфавитом и цифровым рядом. Уже стало клонить в сон, уже чьи-то пальцы от усталости сталкивались в воздухе, когда вдруг блюдце пошло. Пошло, мелко вибрируя, стремительно подводя намеченную на нем стрелку то к одной, то к другой букве.

Все словно проснулись, только и успевая следить за последовательностью букв. Больше всего меня поразило, что выстраивалась отнюдь не абракадабра, а вполне осмысленные слова. Ну, одна-две ошибки на целую фразу!

Так, из дурацкой забавы сеанс спиритизма превратился во что-то пугающе серьезное. Дама-медиум, моя сокурсница, вызвала дух Сергея Есенина. После нескольких шаблонных вопросов и малоубедительных ответов она неожиданно его спросила: «Чего хочет Савелий?» И вдруг, к моему холодеющему изумлению, буквы выстроились в короткую фразу: «Савелий хочет папу». Мои однокурсники дружно рассмеялись: вот ведь балагур этот Есенин. Савелий, слава Богу, не младенец, а здоровенный мужик, закругляющий четвертый десяток лет. И — надо же — хочет папу!

А я три дня безуспешно пытался дозвониться отцу в Кишинев, не зная, что на линии неполадки. Семидесятилетний отец не отвечает — есть от чего забеспокоиться.

Если это и было совпадение, то исключительно маловероятное. А спиритизм я с того дня зауважал. Пусть Менделеев, Мечников и кто-нибудь еще из светлых умов называли это мракобесием. Но я-то как участник и очевидец готов присягнуть: исключено, что шесть человек, не сговариваясь, так соединяют усилия колеблющихся на весу рук, что блюдце начинает бешено носиться по кругу, да еще при этом буквы и цифры выстраиваются в осмысленную последовательность.

Никто наверняка не вспомнил бы спустя почти столетие после смерти незнаменитого греческого писателя Димитрокопуло, если бы он не издавал новые, ранее неизвестные романы Виктора Гюго. Причем на французском, которым — для более лихой закрутки сюжета — греку не довелось владеть. Тогда откуда тексты? От самого Гюго, уверял Димитрокопуло. Лично он их не сочинял, а лишь записывал, пребывая в состоянии транса. Плутоватого грека долго пытались разоблачить, в особенности его незнание французского. Но сначала в замешательство впали «гюговеды»: приемы построения сюжета, литературный стиль, даже языковые нюансы — все подлинное. Окончательно скептики умолкли, когда во время одного из медиумических сеансов пребывающего в трансе грека сфотографировали. На отпечатке рядом с пишущим Димитрокопуло отчетливо просматривалась полупрозрачная фигура Виктора Гюго.