Ольга Арнольд - Любимая противная собака Страница 10

Согласен, и негры, и узбеки пахнут не так, как большинство белокожих хозяев, но разве это повод, чтобы на них бросаться? Как-то раз мы в лесу дошли до поляны, где узбеки сажали елочки, и Берта почувствовала себя в своей стихии: тут тебе рабы, тут тебе и плантация! Художница решила увести нас подальше от посадок и уже приготовила поводок, чтобы взять на него Берту, но не успела. Один из узбеков встал и направился к лесу, и тут Берта кинулась ему вслед: как же, раб убегает, догнать и вернуть! По резкой команде хозяйки она все же остановилась, но несчастный невольник лесничества изменился в лице и стал тихо сползать на землю. И до кустиков ему дойти не удалось: потом я переметил землю там, где он фигурально задрал лапу.

Ох уж эти собачьи девчонки, расистки несчастные! Ну ладно Кнопка, она только брешет, но даже Авва, эта малявка, чуть было не привела к международному раздору. Волчий человек жаловался, что к нему приехала работать ученая дама откуда-то с другой стороны земли, где люди и собаки ходят вверх ногами (интересно, у них что, лапки из головы растут?). Вполне белого вида дама, но Авва пристрастилась кусать ее за пятки (выше она просто не достает). Потом выяснилось, что эта женщина — наполовину маори, из того народа, чьи предки съели капитана Кука (или его спутников, а самого Кука съели где-то в другом месте). Ну, съели — так съели, так это ведь когда было! И какое дело Авве до капитана Кука, если и я знаю о нем только благодаря песенке, которую часто слушает Мама.

В общем, я считаю, неважно, как человек пахнет, лишь бы человек был хороший. И любил бы собак.

Но я отвлекся. Что еще ценного было в семье Художницы — это дача. Ненастоящая дача, по-моему. Настоящая дача — это у Цунами. Туда надо долго ехать на машине, и мы с родителями, когда туда ездим, проводим там несколько дней. Очень плодотворно проводим. Мы с Цунами охраняем участок от чужих. Сидим на террасе и ждем, когда кто-нибудь пройдет мимо, лучше, конечно, собака, но можно и человек. Тогда мы срываемся с места и с лаем гоним нарушителя от своего забора. Чаще всего мы гоняем соседскую овчарку Марту. Ее выводят на прогулку дважды, утром и вечером, и это самые лучшие моменты дня. Однажды калитка была открыта, я вылетел наружу и напал на Марту сзади. Она удивленно на меня взглянула — не ожидала меня там увидеть, но когда я повис у нее на хвосте, мгновенно обернулась и схватила меня — мне даже показалось, что челюсти у нее раздвинулись, как у акулы, и я целиком поместился у нее в пасти. Правда, она тут же меня отпустила, но перехватить не успела, потому что перепуганный Мартин хозяин приказал ей меня бросить и загнал домой, а меня отнес родителям. Крови не было, но было действительно больно, даже есть не хотелось. Два дня меня утешали и носили на ручках, а потом все прошло. Мама сказала, что на мне все заживает, как на собаке. Мама еще говорит, что неприятности, которые я сам наживаю на свою голову, меня ничему не учат, но это не так. С тех пор я все так же гоняюсь за Мартой, но со своей стороны забора, как это делает Цунами. Как-то раз она стояла с хозяином по ту сторону калитки и, когда вышла Марта, спокойно вернулась на свою территорию и стала бегать с громким лаем вдоль забора изнутри, а Марта — снаружи, даже мимо того места, где забор сняли, они пробегали, как будто он там был. Таковы правила игры, и теперь я тоже их выполняю — своей шкурки жалко. И вообще лучше всегда держаться Цунами, она плохому не научит.

Жизнь на даче Цунами сказочно хороша. Можно сколько угодно валяться на травке, а потом зайти в дом и поспать уже на диване. Почти всегда на выходные там собирается много двуногих, и взрослых и щенячьего возраста, и я могу выбрать, с кем поиграть. Иногда я там остаюсь и без родителей; тогда с нами живет самая старшая хозяйка Цунами, еще одна моя Бабушка, которую зовут тетей Галей. Она специально для нас готовит вкусные-превкусные творожники и, иногда, когда я отказываюсь гулять лапками, таскает меня на руках. А еще она меня прозвала Шнурком — это потому, что я знаю все лазейки под забором и шныряю туда-сюда, когда захочу. И на этой даче мне все позволено, кроме одного — мне не разрешают вытаскивать из дома мягкие игрушки и зарывать их в клумбы, как будто моим плюшевым мишкам от этого что-нибудь будет!

А на даче Художницы зарывать можно что угодно и куда угодно, правда, клумб там нет, есть только высокая трава и деревья. Я по привычке выбрал себе уютное местечко в тени под деревьями и только удобно расположился, как что-то ударило меня по лбу! Оказывается, эти деревья называются каштанами, и на меня свалился каштан, орешек, твердый, как камешек. Хорошо, у меня лоб толстый, но Художница совершенно не права — она смеялась и говорила: «Были бы мозги, было бы сотрясение!» Мозги-то у меня есть, больше я под этими каштанами не ложился.

Так вот, на дачу Художницы из ее дома мы ходили на своих четырех — ну какая это дача, если она так близко? Путь тем не менее относительно долгий, и поэтому хромую Санни мы обычно оставляли дома. Домик на участке совсем маленький, приличных диванчиков даже нет, туалет типа сортир во дворе. Художница и моя Мама туда заходить боятся, потому что там живет большой паук. Чудаки эти люди, вернее, женщины — нашли кого бояться, подумаешь, паук, у него даже зубов нет! Моим родителям не нравятся дачи, где в доме нет туалета, надо, видите ли, идти на улицу, а это «некомфортно». Не говоря уже о пауках. Подумаешь, у меня всегда туалет на улице! Для меня комфорт — это зеленая лужайка, где бегаешь на свободе, и уютный диванчик под крышей, где можно всласть поваляться. А у Художницы на так называемой даче мастерская. Внутри одни картины, кисти и бесконечные тюбики. По-моему, они пахнут преотвратно, но Берта как-то при мне съела один такой тюбик, потом долго рыгала, и у нее разболелся живот. Художница сначала на нее кричала, а потом мы отправились домой, и Берта по дороге все время присаживалась; какашки у нее очень странно пахли и вообще что-то в них было не то. В тот же день Художница оставила нас дома и куда-то уехала, а потом вечером жаловалась хозяину и дочери, что только такой луженый желудок, как у Берты, может переваривать берлинскую лазурь (так назывался тюбик) — там ведь цианистые соединения (оказывается, это сильный яд). Художнице пришлось бросить все и ехать в магазин за краской, без которой она не могла работать. Попутно выяснилось, что Берта и Санни в разное время съели у нее еще несколько тюбиков, но они были не такие ядовитые. Меня похвалили за то, что я не трогал краски, и поставили в пример большим собакам. Да я эти тюбики даже лизать не стал бы, гадость такая!

На даче Художница работала, а мы с Бертой бездельничали и слонялись по участку. Я себя чувствовал там не слишком уютно, все-таки Бертина территория, не моя, а за пределами участка простиралось совсем чужое пространство, и я туда не отваживался даже сунуть нос, хотя прекрасно видел лазейки под забором. Один раз на забор вскочила большая полосатая кошка и приземлилась с нашей стороны, Берта подбежала к нарушительнице конвенции и высказала ей лаем все, что она об этом думает, но та не испугалась и сильно дала ей по носу. Недаром ее звали Тигрой! Тут же выскочила ее хозяйка, старушка с крючковатым носом и всклоченными волосами, и стала орать на нас всех. Но Художница не испугалась, она пыталась что-то сказать в ответ, однако ее не было слышно из-за воплей соседки и нашего с Бертой лая. Соседка — выяснилось, что ее звали Баба Яга, а еще иногда Елена Павловна, — забрала свою кошку, которая с ангельским видом спрыгнула с забора прямо ей на грудь, и ушла, пообещав, что она «будет жаловаться». Странные все-таки люди: ее кошка обидела Берту ни за что ни про что, да еще на нашей территории, а мы же и виноваты! У нас, собак, так не бывает, у нас всегда все по справедливости. Ну, почти всегда.

Были, конечно, у нас и развлечения. Как-то раз Маша со своей компанией устроила на даче пикник и взяла нас с Бертой. Пока люди разжигали костер, а я вертелся рядом и им помогал, Берта выкопала под забором большой лаз и выскочила наружу; я, увидев это, бросил игрушку и помчался за ней вдогонку. Мы неспешно трусили по улице, а люди почему-то разбегались перед нами кто куда; какой-то парень, говоривший по телефону, завидев нас, попятился задом и так задом и упал в канаву. Как приятно чувствовать, что ты большой зверь и тебя все уважают! Или боятся — из разговоров людей я понял, что это одно и то же. Но наш торжественный выход вскоре было прерван одним из Машиных ухажеров, самым приближенным к телу — потому что только таким Берта доверяла настолько, что позволяла пристегнуть себя к поводку. Он прибежал за нами и отвел обратно. Берте строго-настрого запретили покидать пределы участка. Выяснилось, что Баба Яга уже успела вызвать милицию и пожарную команду. Ну, милиция — еще туда-сюда, но зачем же пожарных? Вскоре пришел милиционер, в форме, несмотря на это, очень симпатичный, со мной поиграл. Участковый, называли его хозяева между собой. Даже Берта его признала, только слегка рыкнула — оказывается, она его давно знала. Под крики Бабы Яги «Спасите! Собаками людей травят!» Участковый посетовал, что не может накладывать штраф за ложный вызов, как пожарные, — потому что теперь, после того, как ее хорошенько оштрафовали, бабка вызывает пожарных не каждый раз, как увидит на нашем участке людей, а только через раз. А он таскается сюда чуть ли не каждый день — обязан реагировать на сигнал. Тут я немного не понял — когда Папа мне свистит, я к нему подбегаю, отвечаю на сигнал (Мама свистеть не умеет), значит, Баба Яга свистит Участковому? Мне за него стало обидно.