Джон Кац - Год собаки. Двенадцать месяцев, четыре собаки и я Страница 15

— Если Девон признает в вас вожака, он перевернется на спину и подставит вам свой живот. Это собачья поза покорности. Если он сделает это, вы выиграли. Если же нет…

Я купил более короткий поводок и два строгих ошейника — один, чтобы надевать на него, другой, чтобы пугать его во время дрессировки «металлическим» звуком, если понадобится.

Мне пришлось изменить свой рабочий график, дабы иметь возможность сосредоточиться на нашем противостоянии.

Девон, как видно, чувствовал, что нам предстоит сражение, и не собирался сдаваться. Мы с ним, каждый по-своему, были верны собственной природе. Конечно, и он мог уступить, и я — свернуть с намеченного пути. Но мне почему-то казалось, что этого не произойдет. Мы оба готовились к бою.

Когда приходило время идти на прогулку, Девон мчался впереди, толчком распахивал дверь, а иногда выскакивал наружу — он рвался бросить вызов прохожим или другим собакам. Он устремлялся за автобусами и грузовиками, едва не вырывая у меня из рук поводок, а я с трудом ковылял за ним со своей больной лодыжкой. Команды «сидеть!», «лежать!», «жди!», которые он уже начинал усваивать, теперь выполнялись не всегда.

Чем настойчивей становился я, тем непослушнее — он. Дин точно определила ситуацию: столкнулись две воли и одержать победу должен был более упорный и терпеливый. Я не считал, что победил Девона в первом раунде, но во втором у меня имелось преимущество.

По мере того как противостояние разворачивалась, я становился с ним все суровее: приказывал ему сидеть, а если он не подчинялся, бросал к его ногам строгий ошейник.

Если он и после этого отказывался сесть, я клал руку ему на крестец и жал до тех пор, пока он не уступал. Видя наши взаимоотношения, соседи не раз спрашивали: почему собственно меня не удовлетворяют два прекрасных лабрадора, которые у меня есть? С каждым днем Девон становился все агрессивнее, все чаще отказывался повиноваться. Не здесь ли крылась разгадка того, что с ним случилось когда-то, почему он не прижился у прежних хозяев?

Как-то раз, когда я принуждал его сесть, он зубами схватил меня за руку. Высвободив ее, стукнул его по спине так сильно, что рука у меня заболела. Потом я снова нажал на крестец, а он снова прихватил мою руку. Я опять его стукнул. И только после третьего раза он сел, но сел медленно, затаив обиду. Я тоже не чувствовал удовлетворения — был слишком зол.

Собак своих я раньше не бил, разве что щелкнул когда-нибудь по носу щенка. Но я не мог позволить Девону выиграть этот раунд. Это был бы конец его жизни со мной, а возможно, и с любым другим.

Измотанный и расстроенный я все больше склонялся к тому, чтобы сдаться. Мне ничего не удавалось достичь. Вероятно, мои книги говорили правду: такие собаки, как бордер-колли, далеко не для всех; по-видимому, и не для меня.

На следующее утро после того, как я ударил Девона, — а он не вздрогнул, не уклонился и, кажется, вообще не обратил на это внимания, — я встал в половине седьмого. В это время на улицах обычно мало народа. Было холодное весеннее утро.

Я подал Девону команду «рядом!». Он спокойно прошел рядом несколько шагов и тут же устремился вперед. Просто беда! Даже выполняя команду, пес умудрялся проявить непослушание. Это и восхищало в нем, но это же и раздражало. Я тем не менее похвалил его и нагнулся, чтобы погладить.

В ответ он дернулся, вырвал зажатый в моей руке поводок — для средней по размеру собаки этот пес был на удивление силен — и вылетел на улицу, по которой как раз проезжал небольшой школьный автобус. Девон прыгнул прямо ему навстречу. Взвизгнули тормоза, дети в автобусе испуганно закричали.

Что-то злонамеренное было в поведении собаки. Девон не был глуп, он прекрасно знал, что выбегать на проезжую часть нельзя, — мы этим много занимались.

Я бросился за ним, подхватил поводок и, извинившись перед водителем, грубо втащил Девона на тротуар. Здесь я схватил его за шиворот: «Нельзя! Нельзя! Мерзкая собака!»

Потом присел рядом с ним на край тротуара и заговорил более спокойно, но с таким же нажимом: «Слушай, приятель, мы с тобой как-то поладим, или завтра здесь останется только один из нас, и это будешь не ты. Ты меня понял?» Спешивший на поезд сосед остановился и как-то странно на меня посмотрел. «Эй, с вами все в порядке?» Он был большим поклонником Джулиуса и Стэнли, которые в этот ранний час мирно дремали дома.

«Не совсем, во всяком случае не в данный момент», — ответил я устало. На самом деле мне казалось, что я действительно спятил, сражаясь с этой свихнувшейся собакой.

Девон слушал очень сосредоточенно. Он бесстрашно встречал и брань, и физические наказания, но мои объяснение, видимо, его заинтересовали. Ему не сложно выполнить все, что я от него требую, но почему собственно он должен это делать? В простом исполнении приказа нет ничего привлекательного. Не в этом ли причина?

Как мне втолковать ему, что это не просто глупая команда, рассчитанная на послушание ради послушания, что от этого зависит, будет ли он жить с нами?

Мы двинулись дальше. По началу он шел рядом со мной совершенно спокойно. Я опять протянул руку, чтобы похлопать его, мне опять показалось, что он только ждет подходящего случая…

В какой-то момент он опять рванулся, поводок выскользнул из моих озябших пальцев. Автобус на этот раз был больше, и своей целью Девон избрал его переднюю шину. Это было особенно страшно: казалось еще секунда и его собьет. Однако автобус проехал, а Девон с лаем отпрыгнул.

Было что-то особенно важное в этом вызове, который Девон бросал мне, рискуя даже собственной жизнью. Это было совершенно явное, открытое неповиновение. Но я привез пса в Нью-Джерси не затем, чтобы он здесь погиб под колесами. Его поведение меня просто убивало.

Я не был способен рассуждать разумно, я вообще не был способен рассуждать. Все было забыто: и руководства по дрессировке, и книги о бордер-колли, и советы Дин, и мой собственный опыт. Мы с ним пребывали в каком-то доисторическом времени — пещерный человек и лишь наполовину одомашненное животное.

Мимо прогромыхал автобус, водитель даже не заметил Девона, а тот — натянутый, как струна, стоял на дороге, словно подзадоривая меня что-нибудь предпринять.

Я набросился на него, схватил его одной рукой за ошейник, а другой за заднюю лапу и швырнул на узкую полоску газона, тянущуюся вдоль тротуара метрах в двух от нас. Он приземлился на все четыре лапы. Потом быстро отбежал, поглядел на меня с укором и остался на месте, явно решив не отступать.

Мне следовало отдать ему должное: он мог мчаться стрелой, гоняясь за белками, или просто для развлечения, но никогда не пытался уклониться от борьбы. Пес держался стойко. Хотя мог бы удрать мгновенно, не сделал этого. Однако в тот момент мне было не до оценки этих его благородных качеств. Я бросил перед ним на тротуар совок, чтобы напугать его звоном, но тот подскочил и ударил его по плечу — в ответ Девон лишь вздрогнул. Следом полетел металлический ошейник. Я был просто вне себя, орал и ругался. Это была уже никакая не дрессировка, а чистая ярость, почти никогда не одолевавшая меня с такой силой.

В бешенстве шагнул на тротуар, споткнулся о бордюрный камень и упал. Он внимательно следил за мной. Я вскочил, подбежал к нему, стукнул его по боку, толкнул к кустам: «Ты что, не понимаешь? На таких условиях ты здесь не останешься. Отправлю тебя обратно!»

Пока я кричал на него, весь красный, задыхаясь от возбуждения, напротив нас притормозил зеленый фургон. Я обернулся. Окно медленно приоткрылось. В машине сидела женщина с девочкой лет десяти.

— Простите, — сказала женщина весьма раздраженным тоном. Моей дочери не нравится, как вы обращаетесь со своей собакой.

Классический эпизод в моем городе с его традициями. Возможно, даме просто захотелось устроить сцену, а может, она действительно пыталась таким образом успокоить дочь. Вот только я вовсе не был расположен вступать с этой дурой в дискуссию.

— Мадам, не лезьте не в свое дело! — заорал я. Не помню, чтобы я когда-нибудь так кричал на людях, да еще в присутствии ребенка. Обычно я был только рад найти слушателя для своих жалоб на Девона.

Но тут меня еще будут учить! Не нравится, видите ли, как я обращаюсь со своей собакой. Не желаете ли побывать у меня дома, посмотреть на весь этот дорогой собачий корм, на собачьи кровати, на целую коллекцию косточек и всевозможных игрушек. Пусть бы попробовала сама дрессировать эту чертову собаку! Мне казалось, я лопну от злости.

Наконец, я повернулся к Девону.

Он лежал на спине, все четыре лапы кверху, хвост свернут, уши прижаты.

Я просто опешил. Мы оба дрожали. Трудно сказать, кто из нас двоих был ошеломлен больше. Чуть раньше я уведомил Девона о своем решении. Теперь он продемонстрировал мне свое.

Противная женщина в машине, конечно, была права. Ни с одной собакой не следовало обращаться так, как я в тот раз обращался с Девоном.